ремесленники из нашей страны.
— Там живут также благородные ламы, захваченные во дворце, когда пал Чжунду, — сказала она. — Они, наверно, захотят увидеться с вами.
Она не смогла удержаться, и слова прозвучали горько.
— Я понимаю, что вы хотите сказать, ваше высочество, — сказал старец. — Вы думаете, что я старый человек, приехавший к монгольскому императору из страха, или что я ловкач, ищущий выгоды. А я ни тот и ни другой.
Его откровенность ошеломила ее. Обмануть его она не могла, тщательно заготовленные фразы были бесполезными.
— Я убежден, что отказ приехать ничего не дал бы приверженцам Учения, — продолжал Чан-чинь, — что я могу добиться благоприятного отношения к нам. Наша страна мучается в руках солдат князя Мухали, и многим вбили в голову страх перед этим князем и его государем. Но я не боюсь великого Чингисхана. Когда я откладывал свое путешествие, он согласился с моими просьбами. Если бы я сказал людям, которых он прислал ко мне, что я буду вынужден подождать, пока он сам не приедет ко мне, он бы и на это согласился.
— Простите, мудрый Учитель, — возразила Шикуо, — но вы ошибаетесь. Он не выносит непокорности. Вы видели, что творят его войска, и делают они это согласно его распоряжениям.
— Солдаты всюду одинаковы, чьи бы распоряжения они ни выполняли. Мы испытали нашествие киданьцев, а потом их железо было побеждено «Золотой» династией Цзинь. Теперь «Золотой» император теснится монголами. Возможно, пришла очередь монголов править нами, и если их император желает выслушать Учение, то он не лишен благородных чувств. — Он сжал вместе кончики длинных пальцев. — Я видел, как здешний народ помогал друг другу в станах, делясь своим добром с теми, кто в нужде. В своем развитии он, возможно, недалеко ушел от того Человека, который прежде был ближе к природе.
Так вот что он увидел. Зная, что хан хочет, чтобы с Учителем обращались хорошо, монголы делали все возможное, чтобы понравиться ему. Он только проехался по этой земле. Ему не приходилось годами выносить завывающие ветры и порывы пурги, чтобы понять, насколько было равнодушно Небо к человеческой судьбе. Ему не придется провести остаток жизни, пугаясь пустоты, окружающей станы. Вот что она рисовала теперь — необъятное голубое небо, желтые степные травы, пригибаемые ветром, одинокое дерево со скрученными ветвями, юрту у подножия холма, табун лошадей под черной гранитной скалой. Она уже не могла представить себе, что там, вне этой земли.
— Мой муж хан, — сказала она, — любопытный человек. Он окружил себя учеными людьми и хочет, чтобы они отдали ему свою мудрость, как города отдают свои сокровища. Но от вас он хочет не только мудрости, Учитель. Он хочет получить эликсир, продляющий жизнь.
Чан-чинь улыбнулся.
— Но у меня нет такого эликсира.
— Вас называют алхимиком, Учитель.
— Эта наука дает большие знания, но не секрет продления жизни. Моя алхимия имеет дело с душой. Я могу лишь наставить императора, как взрастить в себе божественные элементы и владеть теми, что ближе к Земле. Он должен избавиться от желаний с тем, чтобы способствовать этому превращению — только тогда он сможет продлить свою жизнь.
Шикуо поджала губы.
— Он будет очень разочарован.
— Я должен сказать ему правду, — согласился монах. — Возможно, когда он избавится от желаний, то будет готов выслушать Дао.
Она наклонилась к нему.
— Я скажу вам то, что слышала от других. Некогда хану служил один шаман. Этот человек знал много заклинаний, но когда он перестал быть нужным хану, принц Тэмугэ сломал ему хребет. Я молюсь, чтобы и вас не постигла та же участь.
— Я не боюсь смерти. Все на свете меняется, и смерть — это лишь еще одно изменение. Распад питает жизнь, и душа пламенем возносится на Небо. — Старик погладил бороду. — Вы говорите, что шамана убили. Из этого я делаю вывод, что магическая сила этого человека была не так велика, как думали некоторые, и что монгольского императора нелегко обмануть. Тем больше причин сказать ему правду. Если уж ему суждено править нами, то я должен найти путь к лучшей стороне его натуры. Разве вы не делаете то же самое, почтенная госпожа?
Шикуо не ответила.
— Вижу, что нет, — сказал он. — Ваше высочество, вы не сможете обрести покоя, пока не поймете, каков мир, и не перестанете мерить его своими нуждами, желаниями и разочарованиями. Вы не сможете увидеть людей в их истинном свете, пока не узнаете благородных черт каждого. Вы должны уподобиться воде, питающей почву, по которой она течет, и принимающей форму сосуда, в который ее наливают.
— Такова я и есть, — сказала она.
— Тогда почему вы не обретете покоя? Наверно, потому, что вместо восприятия яркого пламени, которое горит в других, вы позволяете злу, заключенному в них, порабощать вас.
— Я не могу позволить вам говорить со мной в таком тоне. Учитель.
— Тогда, возможно, вы позволите мне уйти. — Чан-чинь встал. — Я еще раз благодарю вас за щедрые дары, которые вы прислали мне и моим последователям. Мне надо подготовиться к аудиенции у императора.
Она смотрела ему вслед. Пламя в ней самой погасло. Чан-чинь увидел это.
Шикуо махнула рукой Ма-тан.
— Принеси вина.
— Вы не собираетесь рисовать? — спросила Лин.
— Не сегодня. Гораздо приятнее пить и представлять себе, какие красивые картины я могу нарисовать.
Это продолжалось уже много дней. Шикуо пошевелила пальцами, которые стали менее гибкими, и потянулась за чашей.
110
Хулан и ее охрану встретили пять солдат. Один из солдат сказал ей, что здесь пал Мутугэн, сын Чагадая, а ее собственный сын был тяжело ранен. Хан приказал, чтобы она осталась с Кулганом.
Большая часть армии двинулась дальше. В долине остались следы деятельности Тэмуджина. Высокие каменные стены цитадели были закопчены огнем и все в пробоинах, камни у их подножья завалены отрубленными головами. Меж камней блестели осколки цветной посуды, в долине реки обугленные полосы обозначали место, где некогда стоял город Бадьян. Поля были вытоптаны, изрыты, обглоданы догола. Черные птицы пристроились на бесчисленных кучах отрубленных голов.
Холодный ветер трепал косынку, прикрывавшую ее лицо. Над долиной высились снежные вершины. Снег не таял на них даже летом. В скалистых ущельях завывали ветры, и ходили слухи, что в них живут драконы, швыряющие каменные глыбы в тех, кто осмеливается искать там проходы.
Люди молча ехали с ней мимо поваленных ив и тополей и куч отрубленных голов. Арыки, по которым отводилась вода реки, были забиты трупами с переломанными ребрами и раздавленными животами, невыносимо воняло гниющей плотью.
— Хан приказал нам не брать пленных и не грабить, — сказал наконец кто-то. — Он распорядился, чтобы все живые существа — взрослые, дети в чреве матерей, птицы, даже кошки и собаки — были убиты. Мы ничего не взяли в Бамьяне, и хан постановил, чтобы больше здесь никто и никогда не жил. Эти люди поплатились за смерть внука хана и за то, что ранили твоего сына, госпожа.
Ее сын, видимо, на краю гибели. Хулан рассматривала далекие полевые шатры, стоявшие в южной части долины, выискивая копье с черными лентами возле одного из них. Хан наказал своих врагов. Если Кулган умер, она может отомстить лишь отцу, который с такой охотой взял его на войну.
