приглашений хана в других станах, где они пасут отары и стада младших жен. Многих никогда не посылают ни к одной из хатун, чтобы обслуживать хозяйство. Вам оказана честь жить в орде Бортэ-хатун, и вы только что прошли первую проверку.
Чечек предположила, что вторая проверка будет заключаться в том, как они поведут себя за завтраком. Она постаралась сесть, как положено, поджав одну ногу под себя, а другую поставив коленом вверх, прихлебывая бульон, не выказывая при этом ни голода, ни отсутствия аппетита.
Они уже опустошили чаши, когда в дверях послышался голос стража. Пожелала войти Хадаган-уджин, одна из младших жен хана. Чечек очень хотелось выйти и пописать, но она ничего не сказала — слабый мочевой пузырь несомненно считался недостатком.
Украшенный перьями головной убор Хадаган-уджин был так высок, что ей пришлось согнуться при входе. Керулу поклонилась, а девушки стали на колени. Уджин была с клюкой, а тело под полотняным халатом казалось стройным для пожилой женщины, но узкое лицо не отличалось красотой.
— Приветствую тебя, уджин, — сказала Керулу. — Пять хонхиратских девушек оказались с недостатками, но эти четыре в порядке. Они хорошо сложены, зубы у них крепкие, косы толстые, дыхание свежее, когда они просыпаются, и они не будут беспокоить великого хана, часто ворочаясь во сне.
Хадаган-уджин повернулась к девушкам.
— Честь вам, юные девы, — сказала она. — Вы будете выполнять то, что вам скажут, и с вами будет жить Керулу-экэ. Если вам повезет, вы можете попасться на сглаза хану и понравиться ему настолько, что он выдаст вас за какого-нибудь из своих сыновей или нойонов. Ну, а самое великое счастье будет для вас, как и для любой другой женщины, если хан возьмет вас к себе в постель.
Уджин нахмурилась.
— Я надеюсь, что вы порядочные девушки, — добавила она, — но предупредить вас должна. И не пытайтесь соблазнить какого-нибудь молодого человека, понравившегося вам. Хан очень ревнует свою собственность.
Чечек не удержалась от вздоха. Хадаган взглянула на нее.
— Ты что-то хотела сказать?
— Только одно, благородная госпожа, — ответила Чечек. — Я не понимаю, как девушка, отданная величайшему из людей, может даже мечтать о любви к другому.
— Не питай слишком больших надежд, дитя. — Маленькие глаза уджин были добрыми. — Нам ты понравилась больше других девушек, но у хана большой выбор. Тех, которые нравятся хану, он часто берет лишь на ночь, а другие берегут свою девственность, пока их хозяин не осчастливит их своей любовью.
Чечек не поддалась разочарованию. Бортэ-хатун была хонхиратка. Наверно, хану суждено влюбиться в еще одну хонхиратскую девушку. С ее отцом разговаривали духи — ее непременно выберут.
119
Бортэ взглянула на мужа. Он все еще сидел у постели, хотя гости давно ушли. Хан почти не разговаривал за ужином и не смотрел на хонхираток, которых она пригласила.
Он был зол, это она видела по его глазам. Наверно, это было лучше, чем жить в лапах черного духа, который завладел им после смерти Джэбэ. Джэбэ скончался внезапно, упав возле шатра одной из своих жен. Человек, которого Тэмуджин назвал Копьем, залетел далеко на запад и только там упал на землю.
Бортэ не верила, что человек может так сильно горевать. Даже Субэдэй, сблизившийся с Джэбэ во время их длительного похода на запад, горевал не так сильно.
— Ты ничего не понимаешь, — сказал ей Тэмуджин после возвращения с Бурхан Халдун. — Джэбэ больше не существует.
Мука в его голосе испугала ее. Бортэ боялась, как бы он не расстался с собственной душой.
Теперь он подогревал свой молчаливый гнев, глотая кумыс и уставившись на очаг. Будет война, но Бортэ ждала ее. Тангутский государь обещал Тэмуджину заложника и мир, но никакого заложника не прислали, и вообще никто не собирался приезжать. Ханский посол вернулся из Си Ся с сообщением об этом, и Тэмуджин также узнал, что тангуты ведут переговоры с «Золотым» императором, пытаясь заручиться помощью армии цзиньцев. До того, как окончательно разгромить Цзинь, ему придется нанести удар тангутам, и побыстрей.
Он поклялся отомстить Си Ся лично, и время мести пришло. Его оповестили об этом духи, так что муж будет вынужден сдержать свое обещание.
— Надо созывать военный курултай, — сказал он наконец. — Перед большой охотой.
— Конечно, — сказала Бортэ. — Я полагаю, ты и раньше знал, что войны не миновать.
— Знал. Я не мог бы доверять тангутам, даже если бы их король и сдержал свое обещание. Они заплатят за это.
— Твои генералы непобедимы, — сказала она. — Они привезут тебе голову тангутского государя.
Она села рядом, и он повернулся к ней.
— Я хотел сделать это сам. Я решил возглавить поход на Си Ся. Чагадай останется с тобой, и ты будешь давать ему советы.
Бортэ оцепенела.
— Тэмуджин, умоляю не ехать.
Он сощурил глаза.
— Чтобы мои враги назвали меня трусом?
— Ни один человек не может назвать тебя трусом. Твоя храбрость известна. Теперь пусть за тебя повоюют твои генералы и твои сыновья.
— Такого совета я от тебя не ожидал. Бортэ, ты хочешь, чтобы я вел себя как немощный старик?
«Ты и есть старик», — подумала она.
Она не могла сказать этого или поведать, как она боится за него.
— Пусть другие повоюют за тебя, Тэмуджин. Тебе непременно надо немного отдохнуть.
— Я скоро отдохну. Но сперва увижу, как накажут тангутов.
Он признался, что смерть ожидает даже его, и все же стремился ей навстречу.
— Умоляю тебя, — шептала она. — Я ждала тебя долгие годы — скоро мне будет шестьдесят лет. Сколько лет нам осталось жить? Неужели я не заслужила…
Холодная ярость в его глазах заткнула ей рот.
— Я запрещаю тебе, — сказал он тихо, — говорить об этом раз и навсегда. Чагадай будет защищать границы родины с помощью Тэмугэ и Хасара. Ты стала такой немощной, что не сможешь дать им хорошего совета, поэтому не стой у них на дороге.
— Тэмуджин!
Он встал.
— Когда я вернулся к тебе, — сказал он, — было все равно, что волосы, некогда черные, как вороново крыло, стали белыми, как лебединое. Я мог не обращать внимания на сморщенное темное лицо, а мог представлять себе мою красавицу Бортэ. Но ты говоришь уже не так, как женщина, которую я любил. Ожидай смерти, коли надо, но ожидай одна. Я не буду ждать ее вместе с тобой в страхе.
Он зашагал к выходу и исчез в ночи.
Хан шевельнулся рядом с ней. Есуй прижалась к нему, когда снаружи донесся порыв ветра. Буран едва не сорвал дверь, когда он вошел, его шапка и тулуп поблескивали от облепившего их снега. После большой охоты он часто приезжал в ее орду. В ее постели он был по-прежнему молодым, она умела возбуждать его, как прежде, а ее любовные стоны радовали его. Трое младших детей, как обычно, жили в шатре сестры, а ее глухонемые китаянки не могли услышать, что происходило у них с мужем.
— Дай попить, — сказал Тэмуджин.
Рабыни спали. Она могла бы пинком разбудить одну, чтобы принесла кумысу, но ей легче было подать самой. Она пробежала туда, где на рогах, вделанных в решетку, висели фляги, сняла один,
