Здесь сидела раковина-блюдечко с одной створкой, похожая на формочку, какими дети лепят из песка куличики. Плотно притерся, присосался к известковой поверхности хозяин раковины, вертелся- вертелся, царапал острыми краями раковины камень — получилось колечко. Но чем-то не понравилось ему место — ушел. А может, сглотнул его кто? Отковырял от камня, перевернул мягкой ногой кверху — и нет хозяина раковины.
На боку зеленоватого коралла — белые рубцы: кто-то обглодал бок. Еще курится голубоватый дымок — только что передо мной тут проплывали два попугая. Один клюнул на ходу, второй — и уплыли.
Остались на коралловом боку отметины.
На белом песке у подножия — тоже след. Будто прошел трактор. Только странный — с одной гусеницей и маленький — весь след шириной в два пальца. Видно, никакой не трактор — был тут кто-то из обитателей песчаного дна.
Верно: проползал здесь хозяин еще одной раковины — пестрой, свернутой в кулечек. Повертелся около каменной стены — не забраться! Дай, думает, тогда, зароюсь! Забрался в песок, утонул, от всех врагов спрятался. Ползет вместе с раковиной под землей, ищет в песке добычу, чмокает, а над ним горбится песок, ломается на кирпичики.
Укладываются кирпичики в ряд: ни дать ни взять — прошел трактор.
А вот еще след: яма в песке, посреди ямы крабья клешня.
Здесь подстерег раззяву скат. Зарылся хищник в песок, забросал себя по самые глаза, хвост-кнутик спрятал, притаился.
Ждал, ждал и дождался.
Бежал мимо краб. Суставчатые ноги переставлял, не заметил, как взбежал на песчаный бугор. А бугор как лопнет! Фонтаном взметнулся песок — конец крабу.
Тут же, на песчаной полянке, еще один след. Ямка. Рядом — блестящая, словно вылизанная изнутри, двустворчатая раковина.
Видел я уже не раз такие ямки.
Шла здесь морская звезда. Шла, уперлась в податливое дно оранжевыми ножками.
Стоп! Почуяла под собой поживу. Остановилась, потрогала песок.
Так и есть, закопался кто-то.
Припала к песку всеми пятью лучами, давай ножками песок убирать. Хватают ножки песчинки одну за другой, друг дружке передают. Летят в сторону песок, мелкие камешки. Все глубже под звездой ямка, все ближе добыча. А вот и она — моллюск. Спрятался в свою раковину, створки захлопнул. Зарылся, думает — от всех убежал.
Обняла звезда раковину, присосалась к ней, на все пять лучей приподнялась — вытащила беглеца. Раскрыла, принялась есть.
…Плыву над песком, над коралловой рощей, плыву, повсюду на морском дне следы.
Каждый след — случай, приключение, загадка.
Только примечай да разгадывай.
Лежу на койке. Ноги, руки за день устали. Ступни, натертые ластами, горят. Сон подбирается, вот- вот сморит.
Вдруг — бух! — за стеной. С пальмы упал орех.
«Какие-то непонятные орехи! — подумал я как-то. — И чего им вздумалось падать по ночам?»
Подумал и решил на всякий случай проверить: не замешаны ли в этом лесные обитатели? Какая- нибудь тропическая птица. Или летучая мышь. Или еще кто-нибудь, кто умеет лазать по деревьям и любит орехи.
Стоп! А ведь есть такое существо. Сухопутный рак-отшельник, которого так и называют «пальмовый вор». Может быть, это он залез на дерево? Чем черт не шутит.
Сижу в постели, слушаю. Ничего.
На следующую ночь, только солнце зашло, только я в постель забрался, снова — бух!
Я — из хижины. На цыпочках — и к пальме.
Тихо. Дует пассат. Наверху над моей головой поскрипывает, постукивает листьями дерево. В траве кто-то тихонько возится.
Включаю фонарик, ткнул себе под ноги. Орех! А около него действительно рак. Рак-отшельник. К земле прижался, весь в домик-раковину ушел. Только одни глаза, как зеркальца, блестят. И клешни от удивления разведены.
Тут мой фонарик мигнул и погас. Пока я его налаживал, включал — нет рака. Один орех.
Поднял я его и понес домой. Днем, думаю, дырку проделаю, выпью. Во время жары ореховый мутный сок ох и хорош! Третью ночь я решил караулить под пальмой. Забрался под нее и стал ждать.
Вот на крыше моей хижины пропела квакша. Вот вскрикнул и замолчал кто-то на берегу у самой воды. Прошелестела крыльями летучая мышь.
И наконец, скрип! — у меня над головой. Свись! — у самого уха. Бац! — около ног. Упал орех, чуть не по голове. За ним второй, третий.
Но сколько на этот раз я ни включал свой фонарик, ни шарил желтым лучом по траве, больше никаких раков-отшельников не видел…
Когда я рассказал Родольфо про свои ночные похождения, тот поморщился.
— Пальмовый вор живет на островах Тихого океана, — сказал он. — И раковины у него нет.. А ночью спать надо.
Надо-то надо… Но как могло случиться, что этот рак-отшельник оказался как раз около упавшего ореха?
Этого Родольфо объяснить не мог.
Так я и не узнал, отчего падали ночью около моей хижины плоды кокоса.
Должно быть, их просто срывал ветер.
Через стекло маски видны беловатые точки. Они снуют взад-вперед, неподвижно парят, уносятся течением. Эти прозрачные существа — рачки. Некоторые из них подрастут, превратятся в ногастых, пучеглазых, с тяжелыми каменными клешнями крабов.
Снуют рачки, охотятся за чем-то невидимым. И вдруг рыбка, маленькая, желто-синяя, как язычок пламени. Метнулась, клюнула белую точку, пожевала губками, поплыла дальше. Нет одного рачка.
А из-за коралловой зеленой глыбы уже выплывает рыба-свинья. Морда пятачком, длинные кривые плавники загнуты назад. У каждого глаза — паутинки из оранжевых тонких линий. Подплыла, распахнула рот — провалилась в него рыбка.
Неподалеку от меня охотится Пако. Вот блеснул его гарпун, ударила стрела рыбу-свинью, не пробила, отбросила на дно. Пако не видел этого, подобрал шнур с гарпуном, уплыл.
А около раненой рыбы уже колышутся тени. Два колючих краба выползли из-под камней, размахивают клешнями, торопятся урвать по кусочку от добычи.
