Франциско встал на четвереньки и подобрался к мотору. Овечья нога с кормы исчезла, а за кормой что-то большое и черное колотилось о воду.
«Эге! Вот куда делась нога, — подумал Франциско, разглядев белый бурун и плавник, который то показывался над водой, то скрывался. — Ну берегись!»
Он подумал так и забросил приманку поближе к акуле.
Та уже покончила с овечьей ногой и кружила около лодки. Франциско водил приманку около акулы, но акула плавала взад-вперед и не торопилась хватать крючки.
Наконец она решилась. Короткий бросок — проглочены и наживка, и половина цепочки. Акула совершила прыжок и рухнула в воду, окатив Франциско с головы до ног. Он придержал снасть, и крючки намертво впились в акулью глотку.
«Теперь не плошать!» Правой, одетой в перчатку рукой Франциско половчее перехватил нейлоновый шнур и стал потихоньку стравливать его.
Леса, натянутая как струна, поползла по коже, все глуже врезаясь в перчатку. Франциско уперся ногой в борт лодки и, держа шнур двумя руками, сдавал акуле с боя каждый сантиметр.
Почувствовав, что леса ослабела, он начал понемногу подбирать ее.
Вода у борта качнулась, и при слабом свете звезд Франциско увидел около лодки длинную черную тень. Акула казалась неподвижной. Франциско вздохнул и на мгновение ослабил лесу. И тотчас же тень исчезла, шнур врезался в ладонь. Рассекая кожу перчатки, он стремительно скользил — акула уходила на глубину.
Франциско вцепился в него обеими руками. На ладони горячей картофелиной вздулся и лопнул пузырь, перчатка наполнилась кровью. Ногу свела судорога. От напряжения мышц спина и шея стали деревянными.
Наконец леса стала дрожать, и Франциско понял: акула устала.
Зачерпнув левой, рукой воды, он смочил лицо и принялся сматывать лесу. Теперь он вел акулу, и та покорно уступала его воле. Вот знакомая тень снова появилась под лодкой. Из воды показался косой плавник. Франциско нащупал рукой стальной болт — один из четырех, которыми мотор был прикреплен к днищу. Свернув шнур петлей, он набросил его на болт.
Когда из воды показался плавник, Франциско нагнулся, чтобы вытащить из-под скамейки веревку. Он решил привязать акулу к лодке за хвост. И тогда из воды вырвалось черно-белое тело, акула перевернулась в воздухе и стремительно пошла головой вниз… Франциско не успел сбросить петлю с болта, послышался звук, похожий на выстрел, — шнур лопнул. Освобожденная от тяжести лодка свободно закачалась на воде.
Когда Франциско пришел в себя и смотал снасть, он недосчитался сорока метров — их унесла акула вместе с крючками и цепочкой. Замотав тряпкой кровоточащую ладонь, присел около мотора и поднял лицо. Небо над ним было уже серовато-розовым: он возился с рыбой около пяти часов. Потом он утверждал, что акула была не очень велика — метра три с половиной, не больше, но у нее был характер, а это, говорил он, кое-что значит…
Однажды Пако сложил на дне в кучку пять раковин.
Не помню, для чего они понадобились ему, — скорее всего кто-то из рыбаков попросил принести их как наживку. Пако надрал раковин и, сложив их, сам поплыл охотиться.
Я работал неподалеку — фотографировал кораллы — и то и дело проплывал около этой кучки.
Я запомнил, что, когда Пако положил раковины, их было ровно пять. Четыре внизу и пятая сверху.
Проплывая мимо, я вздумал сосчитать раковины. Четыре! Одна пропала.
Каменная плита, на которой они лежали, ровная — раковина не могла упасть. Ее не могла утащить и какая-нибудь рыбина — ни одной большой рыбы поблизости я не видел. А своим ходом моллюск далеко уйти не мог.
Очень странно!
Плыву опять мимо кучки, а в ней уже три раковины!
Тогда я отплыл в сторону и стал караулить вора. Раковины лежали около щели в камне.
Вижу — из этой щели показалась черная ниточка. Вертится ниточка, тянется к раковинам. Высунулась побольше, превратилась в веревочку, веревочка — в гибкий толстый прут. Коричневый, с нижней стороны розовые колечки — присоски.
Осьминог!
И верно, он. Вот и глаза-бугорки показались. Поднялась голова над краем щели. Зырк вправо, зырк влево. Второе щупальце выпросталось, протянулось к раковинам — хвать еще одну! Скрылся осьминог. Потекли следом за хозяином щупальца, волокут раковину, до края щели доволокли и пропали.
Осталось в кучке две раковины.
Когда Пако вернулся, я рассказал ему о краже, но мы решили не отбирать раковины у осьминога. Наверно, они ему нужней. Может, он запасы делает. Может, в гости кого ждет — надобно угощение. Впрочем, какие там гости! Маленькому осьминожку всякий враг. Попадется здоровенному собрату — и тот съесть может…
На берегу я рассказал Родольфо об этой встрече.
— Их стало меньше. — Мой приятель задумался. — Говорят, у осьминогов, как у других животных, бывают разные времена: то они кишат, лезут из каждой щели, то вдруг пропали, словно вымерли. Еще они иногда уходят. Я сам видел.
И он рассказал об одной удивительной встрече.
Это случилось июньским днем 1950 года, когда Родольфо погрузился с ластами и маской в холодные воды у восточного берега острова.
В руках у него был новый бокс для подводных фотосъемок, и ему не терпелось испытать его.
У скал, где он нырнул, в камнях, всегда можно было встретить черную ангел-рыбу, или пятнистого морского окуня, или — на худой конец — безобразного, губастого ерша.
Держа бокс перед собой и неторопливо работая ногами, Родольфо плыл вдоль берега, высматривая: кого бы снять?
Дно было странно пустынным. Даже крабы, которые водились здесь в изобилии, в этот раз не сидели на поросших редкими водорослями песчаных полянках.
И ни одной рыбы!
Ничего не понимая, он повернул в море, отплыл метров двадцать и, когда на фоне сине-зеленого дна перестали различаться отдельные камни и дно превратилось в темную равнину, набрал в легкие воздуха и нырнул.
Дно стремительно приблизилось, на нем снова стал различим каждый камень.
Но что это? Родольфо вздрогнул, опрометью бросился наверх и вылетел на поверхность воды. Там он вырвал изо рта загубник, судорожно глотнул обжигающий легкие воздух и, колотя изо всех сил ластами по воде, помчался к берегу.
Он готов был поклясться под присягой, что камни смотрели на него тысячами глаз и… шевелились!
Только достигнув берега, Родольфо пришел в себя. Но он был не робкого десятка. Кликнув на помощь какого-то купальщика, Родольфо осторожно поплыл к тому месту, где видел живое дно.
