- Это правда? Вы действительно хотели со мной разминуться?
Я молча обнял ее - слова были ни к чему. Но она тут же высвободилась.
- Я могу ехать домой. А вы?
Я сказал, что могу, но без особой уверенности. Мое отношение к Смизерэму, в котором к злобе теперь примешивалась еще и подозрительность, влияло на отношение к его жене. А это наталкивало на малоприятные мысли: я подумывал, уж не воспользоваться ли мне Мойрой, чтобы отыграться на Смизерэме, а то и переиграть его. Я отгонял эти мысли, но они засели где #8209;то в подсознании, как забиваются в темные углы шкодливые дети.
Мы ехали на север. Заметив, что я чем #8209;то озабочен, Мойра сказала:
- Если вы устали, я могу сесть за руль.
- Дело не в усталости, - я постучал себя по лбу. - Мне надо кое #8209;что обдумать, а мой компьютер - ранняя примитивная модель, он не говорит ни «да», ни «нет», а только «может быть».
- Насчет меня?
- Насчет всего.
Мы молча проехали Сан #8209;Онофре. Огромный шар атомного реактора маячил в темноте, как потухшая луна, упавшая с неба. Над ним светилась настоящая луна.
- Скажите, а ваш компьютер запрограммирован на вопросы?
- Не на все. Некоторые его выводят из строя.
- Вот и хорошо, - сказала Мойра мягко и серьезно, - Мне кажется, я знаю, о чем вы думаете, Лью. Вы выдали себя, когда сказали, что, если бы вам дали побыть пять минут с Ником наедине, вы бы все выяснили.
- Не все. Но многое.
- Вы считаете, что Ник убил всех троих, ведь так? Хэрроу, и бедняжку миссис Траск, и того типа на складах?
- Может быть.
- Нет, скажите, что вы на самом деле думаете?
- А я и на самом деле думаю: «Может быть, он убил». Я почти не сомневаюсь, что того типа на складах убил он. Относительно двух других я сомневаюсь, и с каждым часом сомневаюсь все больше. Теперь у меня возникло предположение, что Ника использовали как подставное лицо и что Нику может быть известно, кто подвел его под удар. А следовательно, он может оказаться четвертым.
- Вам поэтому не хотелось ехать со мной?
- Я этого не говорил.
- Но я почувствовала. Слушайте, если вам так надо быть там, поворачивайте машину, я пойму. - Потом она добавила: - Я всегда могу завещать свое тело науке. Или попытать счастья с другим кандидатом.
Я засмеялся.
- Ничего смешного, - сказала Мойра. - Мир идет вперед семимильными шагами, и при современной конкуренции кандидатами не пробросаешься.
- Возвращаться попросту не имеет смысла, - сказал я. - Ника хорошо охраняют. Он не может оттуда выбраться, и к нему никто не сможет пройти.
- Значит, оба ваших «может быть» под надежной охраной, не так ли?
Мы надолго замолчали. Мне хотелось порасспросить ее о Нике и ее муже, но, если б я воспользовался и этой ситуацией, и этой женщиной, я опустился бы до уровня компьютера, до уровня шпиона, а так низко я никогда не опускался.
Незаданные вопросы, растревожив меня, так и остались незаданными. Мозг мой бездействовал. И то чувство, что для меня нет жизни вне работы, которым я иногда взбадривал себя, как наркотиком, вдруг улетучилось.
Женщина рядом со мной обладала незаурядной интуицией. Почувствовав, что я сбросил защитную броню, она прижалась ко мне. Ее тепло согревало меня.
Она жила на берегу Монте #8209;Висты, ее прямоугольный дом - сплошная сталь, стекло и деньги - возвышался на крутой скале.
- Если хотите, поставьте машину под навес. Может, зайдем в дом и выпьем?
- Разве что одну рюмку.
Она попыталась открыть дверь.
- Это же ключ от машины, - сказал я.
Она на минуту задумалась.
- Интересно, что бы это могло значить?
- Скорее всего, одно - вам нужны очки.
- Я и так читаю в очках.
Она пропустила меня вперед и зажгла свет в холле. Мы прошли в восьмиугольную комнату, в которой вместо стен были сплошные окна. Луна висела так низко, что, казалось, протяни руку - и дотронешься до нее; внизу зигзагами белели волнорезы.
- Приятное местечко.
- Вы в самом деле так думаете? - спросила она удивленно. - Видит бог, пока мы не построились, здесь было красиво, и планы у архитектора тоже были интересные. Но дом нарушил все, - сказала она и, помолчав, добавила: - Построить дом - все равно что посадить птицу в клетку, а птица - ты сам.
- Это у вас в клинике так говорят?
Она обернулась ко мне с улыбкой:
- Я много болтаю?
- Вы предлагали выпить.
Она придвинулась ко мне: в скудном свете, проникавшем сквозь окна, лицо ее серебрилось, глаза и рот казались черными.
- Что вы хотите?
- Шотландское виски.
Она отвела глаза. Меня снова поразил ее незащищенный взгляд; он промелькнул так же неожиданно, как мелькает свет, зажженный где #8209;то в глубине дома.
- А если я передумаю? - сказал я.
Она не стала противиться. Сбросив одежду, мы рухнули на ковер, как борцы, у которых одинаково почетным и достойным считается пригвоздить противника и быть пригвожденным им. В какую #8209;то минуту она вдруг сказала: «А ты нежный».
- В старости есть свои преимущества.
- Не в этом дело. Ты напомнил мне Сынка, а ему ведь было всего двадцать. С тобой я снова почувствовала себя Евой в раю.
- Такие разговоры нас далеко заведут.
- Ну и пусть, - она приподнялась на локте. - Тебе неприятно, когда я говорю о Сынке?
- Как ни странно, нет.
- Правильно. Бедняжка был такой никчемушный. Но нам было хорошо вместе. Мы жили, как несмышленые ангелы, друг для друга. Он до меня не знал женщин, я знала только Ральфа.
Когда она заговорила о муже, у нее упал голос, а у меня - настроение.
- Ральф был ужасно техничный и самоуверенный. Он врывался в постель, как армия колонизаторов в слаборазвитую страну. А с Сынком все было совсем иначе. Он был такой трогательный, такой сумасшедший. Наша любовь была фантазией, в которой мы жили… Мы играли, все равно как дети играют в папу и маму. Иногда Сынок делал вид, что он Ральф. Иногда я делала вид, что я его мать. Тебе кажется, мы были не в своем уме? - спросила она с нервным смешком.
- Спроси Ральфа.
- Тебе скучно?
- Напротив. И долго длился ваш роман?
- Почти два года.
- А потом вернулся Ральф?
- В конце концов да. Но я порвала с Сынком до его приезда. Нашей фантазии не было удержу. Сынку - тоже. Кроме того, я не могла сразу перескочить из его постели в постель Ральфа. Меня и так чуть не замучила совесть.
Я посмотрел на нее.
- Никогда в не подумал, что тебя может замучить совесть.
Помолчав с минуту, она ответила:
- Ты прав. Не в совести дело. Отчаяние меня замучило. Я отказалась от единственной в своей жизни любви. И ради чего? Ради дома за сто тысяч долларов и клиники за четыреста? Глаза б мои на них не глядели. По мне уж лучше назад, в «Магнолию», в мой однокомнатный номер.
- 'Магнолии' больше нет, - сказал я. - И не слишком ли ты раздула эту историю?
- Может, я кое #8209;что и преувеличиваю, - ответила она задумчиво, - особенно хорошее. Женщины склонны сочинять истории, в которых они играют главные роли.
- Хорошо, что мужчины этим не занимаются.
Она засмеялась.
- Пари держу, что историю с яблоками придумала Ева.
- А историю с раем - Адам.
Она придвинулась ближе.
- Ты псих. Считай это диагнозом. Я рада, что все тебе рассказала. А ты?
- Как #8209;нибудь переживу. А почему ты рассказала мне об этом?
