быстрее. — Я не верю, что она покончила с собой.
— А что по этому поводу думает ваш дедушка?
— Мой дедушка погиб во время атаки на Пёрл-Харбор за восемь месяцев до того, как родился мой отец.
—
— Она слишком любила мужа. Его фотографии висели по всему дому.
— В таком случае, возможно, ее убило одиночество. У нее были другие родственники?
— Нет, — призналась Ноилани. — Я была ее единственной родственницей, но последние годы я провела в Великобритании. Бабушкины родители давно умерли. Был еще какой-то дальний родственник, кажется брат, но тот умер совсем молодым. И у меня нет родителей — они погибли в автокатастрофе, когда мне исполнилось пять лет. Поэтому я сюда и приехала, чтобы жить с бабушкой. — Помолчав, она добавила: — Но убивать себя из-за одиночества? Это абсурд! У бабушки были друзья, много друзей.
Упорное нежелание Ноилани смотреть ему в глаза говорило о том, что она вовсе не чувствовала себя так уверенно, как ей хотелось бы.
— Чего же вы хотите от меня? — мягко спросил Диллон.
Ноилани опустила глаза:
— Я хочу узнать правду, было это самоубийство или несчастный случай. Может быть, она поскользнулась, когда высунулась из вертолета, чтобы сбросить в кратер слезы.
—
Она взглянула на него, и его сердце снова екнуло. Господи, ну почему она ничего не помнит?
— Вы знаете легенду о богине Пеле? — спросила она.
— Знаю. Пеле — чрезвычайно вспыльчивая богиня гавайских вулканов. Будучи разгневанной, любит устраивать разные пакости: то пригонит облако пепла, то устроит выброс-другой раскаленной магмы. Но при чем тут слезы, я не понимаю.
— «Слезы Пеле» — так вулканологи называют спекшиеся частицы вулканического стекла.
— Обсидиан?
— Да. Его осколки встречаются в природе. Бабушка начала их коллекционировать в прошлом году.
— Я думал, отбирать у Пеле ее камни — значит нарушить капу,[7] — сказал Диллон.
— Но бабушка вовсе не
Диллон был абсолютно уверен, что ее голос дрогнул, а в глазах стоят слезы.
— Поэтому она и заказала вертолет? Чтобы вернуть Пеле ее слезы?
— Да, она заранее все обговорила с пилотом. Я знаю, что она собиралась сбросить камни в кратер вулкана, но не уверена, что она хотела броситься туда сама.
— О'кей, — сказал Диллон. — Вы хотите сказать, что Пеле виновна в смерти вашей бабушки?
— Не говорите глупости! — Ноилани гневно сверкнула глазами. — Неужели вы считаете меня суеверной дурой?
— Нет, я вовсе не…
— Ну хватит! — Она нетерпеливо махнула рукой, и ее раздражение исчезло так же внезапно, как появилось. — Я знаю, что считать этот случай самоубийством легче всего, и я бы вполне с этим смирилась, но недавно мне позвонила Лили Ямагучи, бабушкина экономка. Лили была очень встревожена и сказала, что заметила кое-что странное.
— Что именно?
Ноилани помолчала, раздумывая.
— В бабушкином кабинете, в доме на Большом острове, на стене висела увеличенная фотография моего дедушки в военно-морской форме, сделанная с маленького черно-белого снимка. На ней он стоит, прислонившись к стволу пальмы, и улыбается, глядя в объектив. Этот снимок сделал его друг за неделю до нападения на Пёрл-Харбор.
Ноилани вскинула глаза, и Диллон почувствовал, что не может оторваться от них, таких печальных, беззащитных и прекрасных. Через несколько секунд девушка опустила глаза, сделав вид, что разглядывает рисунок на солонке и перечнице.
— Пока я мало что понимаю, — сказал Диллон.
— Фотография, — ответила Ноилани. — Она… изменилась.
— Как это? Порвалась? Выцвела? Что?
— Нет, не то. — Теперь Ноилани смотрела на свои руки. — Понимаете, теперь на фотографии рядом с дедушкой стоит моя бабушка.
Между ними повисло молчание. Казалось, оно длилось целую вечность.
Диллон заговорил первым:
— Очевидно, кто-то подменил фотографию, а экономке не сказал.
— Ничего подобного! — выпалила Ноилани. — После смерти бабушки в доме никто не живет. Он заперт на замок, а ключ есть только у Лили. Никто не мог войти внутрь.
— Кроме того, бабушки не было на Оаху в тот день, когда была сделана фотография. Она вернулась на Большой остров — в Хило — за день до этого, чтобы забрать из тюрьмы своего брата.
— Значит, снимок был сделан в другое время, — сказал Диллон. — Вот вам и вся тайна.
— В том-то и дело. Это не другая фотография, а та же самая! Разница в том, что теперь на ней есть и бабушка.
Диллон глубоко вздохнул. Такое он уже видел: горе делает людей — даже самых разумных — невероятно доверчивыми, они начинают верить в такие вещи, которые раньше сочли бы полнейшей глупостью.
— А не могла ваша экономка ошибиться?
— Сначала я тоже так подумала. Как еще объяснить? — спросила Ноилани, бросив на него тревожный взгляд.
— Давайте предположим, что я прав. И что ваши бабушка и дедушка сфотографировались на том же месте, но в другой день. Возможно, бабушка сама поменяла фотографии, а экономка этого не замечала, пока не произошла трагедия.
— Если так, — сказала Ноилани, — где первая фотография, та, с дедушкой? Ее нигде нет. Лили просмотрела все бабушкины альбомы и не нашла тот снимок.
— Может быть, снимок тот же, просто над ним кто-то поработал. Скажем, переснял и сделал фотомонтаж.
— Зачем?
Он пожал плечами:
— Иногда люди совершают странные поступки.
— Но если бы снимок изменили, это сразу бы увидели.
— Не обязательно, — сказал Диллон. — В современных фотостудиях могут творить невероятные чудеса. Если позволите, я хотел бы взглянуть на фотографию.
— То есть вы согласны взяться за расследование? — спросила она, протягивая ему руку.
— Выходит, что так, — ответил он, скрепляя сделку рукопожатием.
Чудовищная ошибка с его стороны. Прикосновение к ней — даже в виде рукопожатия — вызвало в нем целую бурю горьких воспоминаний.
— Спасибо, — сказала Ноилани и улыбнулась.
Обычная вежливость требовала, чтобы он улыбнулся в ответ, но он помнил лишь о трехстах шестидесяти пяти письмах, которые писал ей весь год. Она не ответила ни на одно. Ноилани Кроуфорд
