Григоревич с интересом взглянул на меня и согласился. По-французски он говорил хорошо. Все-таки три года учебы во Франции не прошли даром. Я тоже почти три года провоевал во французской авиации, и парижане принимают меня за своего земляка.
Разговор шел о том, какая хорошая страна Аргентина и о том, что жалко покидать такую страну, с которой у СССР сложились отношения, можно сказать, дружеского характера.
- А вы умеете говорить по-русски, - спросил Григоревич.
Вот оно. Началось.
- Могу, - сказал я.
- Тогда давайте продолжим разговор по-русски, - предложил мой визави.
- Давайте попробуем, - согласился я.
- Я что хочу сказать, - начал Григоревич, - сейчас весь мир переходит в новую эпоху. Послевоенную эпоху. Война закончилась. Все государства подписали между собой мир и занимаются восстановлением разрушенного. Работы очень много. Все люди, вынужденные бежать из своих стран, возвращаются на свою историческую родину. Немцы, русские, украинцы, бельгийцы датчане, французы, поляки... Идет великое послевоенное переселение народов. К нам в Союз возвращаются люди, чьи имена являются мировой гордостью.
- Кто же из известных людей вернулся в СССР из эмиграции? - задал я вопрос.
- Бунин, например, - сказал Григоревич, - и еще многие другие.
- А я слышал, что тех, кого английская администрация передала советским репатриационным органам для отправки в СССР, массово кончали самоубийством. Причем глава семьи убивал всех членов семьи, а потом стрелялся сам, - сказал я.
- Это все ложь. Это клевета со стороны враждебно настроенных эмигрантов. Все, кто возвращается в СССР, живут полной жизнью советского человека, - пытался парировать Григоревич, - в СССР по Конституции 1936 года соблюдаются все права и свободы граждан. У нас есть даже такие гражданские права, которых нет в странах капитализма. Да, те, кто запятнал себя сотрудничеством с фашистами, понесут заслуженное наказание, но те, кто был угнан в рабство, те являются жертвами фашизма и пользуются всеми правами, которые у них были отняты.
Я сидел и размышлял. Мы уже дошли до той 'кондиции' , когда должно последовать деловое предложение. Но вопрос возврата в СССР очень гнилой и у Григоревича нет никаких конкретных доказательств того, что эмигранты валом валят в СССР, признав советскую власть. Кому об этом не знать, как не мне, знакомому со многими документальными свидетельствами того времени.
Пригласит он меня вместе с ними строить коммунизм? На некоторых это действовало безотказно, особенно на тех, кто был обижен в своей стране и общество, где каждый работает по своим способностям и получает по своим потребностям, сводило с ума даже грамотных людей, умеющих рассуждать логически. Но эти люди должны сначала заслужить право попасть в коммунистический рай. А заслужившие приезда получали такое разочарование, что стали считать свою жизнь законченной не там, о чем они мечтали, каждодневно рискуя своей жизнью.
- Давай, Григоревич, - мысленно подбадривал я его. - Мы с тобой почти ровесники, ты года на два меня постарше, но у тебя огромный опыт оперативной работы. Не соглашаться на приглашение вместе поужинать очень невежливо и, похоже, что мы оба знаем, кто мы, только не знаем, в чью пользу будет результат нашей встречи.
Глава 29
- Сеньор Гомес, на дворе лишь начало августа 1945 года, еще идет война на Дальнем Востоке, но после окончания войны с Японией в СССР хлынет поток эмигрантов, живущих сейчас в Китае, оккупированном Квантунской армией. Это все общие вопросы, я хотел поговорить конкретно о вас, - начал исправлять ситуацию Григоревич.
- А что же вас интересует во мне? - спросил я.
- Мы знаем, что вы русский и что вы не совершили никаких преступлений против советской власти. Я мог бы выступить ходатаем в решении вопроса о предоставлении советского гражданства лично вам, - сделал, наконец, прямое предложение сотрудник НКВД.
- Что же вы знаете обо мне? - спросил я, решив немного притормозить бойко начавшего чекиста.
Григоревич вкратце рассказал обо мне то, что известно почти всем, с кем я общался, сказав, что я мог бы сам более подробно рассказать о себе, если я имею твердое намерение получить российское гражданство.
А если я не имею такого желания? А что я буду иметь от того, что получу советское гражданство? По всему выходило, что инициатива в этом разговоре принадлежит мне.
Григоревич умный человек. Наша с ним встреча должна была закончиться тремя пулями в область сердца, но не получилось. Сейчас ему перед отъездом поставили задачу попытаться прямо 'в лоб' сделать предложение о сотрудничестве человеку, о котором известно лишь то, что он является советником президента по особым вопросам и, возможно, умеет говорить по-русски. Маловато информации. Не хочется подводить Григоревича, потому что неудачу занесут в его послужной список и это повредит его карьере.
- Зачем вы послали человека стрелять в меня, - прямо спросил я.
- Мы никого не посылали. Это не мы, - сразу отпарировал советник.
- А кто, - не унимался я.
- Возможно, что это местные левые, - выкручивался мой собеседник.
- А что же я им мог сделать? - пытался выяснить я.
- Они, вероятно, не хотят, чтобы вы поддерживали кандидата в президенты Перона, - сделал предположение русский разведчик.
- А почему стрелок говорил на чистом русском языке? - спросил я.
- Сеньор Гомес, я этого не знаю, - постарался завершить разговор Григоревич.
- Давайте договоримся так, - предложил я, - вы сделали мне предложение помочь вам здесь, пока вы будете решать вопрос о моем гражданстве, а я отказался, сказав, что благодарен Аргентине за предоставленное гражданство и буду и дальше работать в Аргентине.
- Сеньор Гомес, вы говорите так, как будто всю жизнь проработали в органах разведки или контрразведки, - пошел в атаку Григоревич.
Терять ему было уже нечего. Вопрос сорвался. Сейчас как на ринге, кто больше заработает очков, выудив как можно больше информации. Если я скажу, что знание специальных терминов я получил от чтения детективных романов и просмотра огромного количества кинофильмов на эту тему, то этому никто и не поверит в 1945 году. Признавать, что ты сотрудник разведки, еще глупее. Нужно находить какой-то нейтральный выход из ситуации.
- Ни то и ни то, господин Григоревич, просто я логически мыслящий человек, умеющий анализировать ситуацию, - сказал я. - Я проанализировал наши встречи, ваши ордена, особенно довоенный орден Красной звезды, покушение на меня, как в свое время на Троцкого и понял, для чего должна состояться сегодняшняя встреча. Кроме того, о вас я знаю намного больше, чем вы обо мне.
- Что же вы знаете обо мне, - усмехнулся дипломат.
- Да почти все. Где вы родились, где учились, в каких партиях состояли, что делали в Испании и в Мексике, чем занимались здесь в Аргентине, но мне это не нужно, потому что я не собираюсь вас в чем-то убеждать, - сказал я. - Давайте выпьем за ваш отъезд и забудем все, что мы до этого говорили.
Григоревич молча поднял бокал и выпил. Я встал, попрощался и ушел.
По дороге домой я размышлял. Сам факт беседы уже сам по себе идет не в мою пользу.
Первое. На меня в НКВД есть солидное досье с фотографиями, с биографическими данными и со слухами, которые ходили вокруг меня. Мои возможности и какой интерес я представляю - либо как враг, либо как источник информации. О дружбе речь и не шла, тем более о гражданстве. Уверен на все сто, что
