– Мы продолжим беседу в следующий раз, Эгельхарт. Но ты верно угадал, что я задумала. Я попытаюсь примирить наших христианских государей, а для этого женю Карла на этой неженке-лангобардке. Думаю, таким образом мы удержим Дезидерия от новых притязаний на владения Святой Церкви. Прощай.
– Прощайте, ваше величество, – ответил епископ уже в спину удаляющейся Бертраде и, помедлив, тихо повторил: – Прощай.
«Господи! – спустя несколько минут думал епископ Дюренский. – За что ты так наказываешь меня, что я должен одобрять бредовые идеи. Я слаб и стар, Господи, и хотел бы провести остаток своих дней на покое и в достатке. Но если за этот достаток и спокойствие мне приходится становиться дураком, воистину грехи мои безмерны.
Удержать лангобардского волка? Как же? Нет, Бертрада, своего повесу Карла ты, может, и женишь на принцессе… Да и несложно это. Сомневаюсь я, что этот жадный до каждой деревенской красотки наследник Пипина слишком любит свою Химильтруду, чтобы не уступить матери. Но на этом все! Дезидерий тебе не по зубам, Бертрада. Ты думаешь, что можешь заменить Пипина и править франками и остальным христианским миром? Нет! На голодного волка нужен другой, еще более голодный и страшный хищник. А ни ты сама, ни дети твои не способны и на четверть стать вровень с его силой, злобой и коварством. Ты считаешь, что умна и сможешь установить «Pax Romana et pax Christi»[29] на Западе, но это заблуждение, миф; Карломан, считающий себя хитрым и ловким государем, – никто, он не может защитить даже собственный ужин; а Карл – с его-то энергией – может лишь бегать за девками, хлестать пиво и пропадать на охоте. Удивительно, что он разгромил герцога Аквитанского, если правда, что Карл вернулся с победой.
Ах! Бертрада, Бертрада! Дал бы я другой совет, но ведь придись он не по нраву, не быть мне епископом Дюренским, а значит, на старости лет лишиться уютного теплого дома, вкусного стола, молодых послушниц, чьи юные прелести тешат взгляд, а порой и не только.
Грешен я, Господи. Но ведь сказано в Святом писании, что нет покаяния без грехов. Каюсь, Господи, что поощряю плоть свою достатком чрезмерным, и молю о прощении раба твоего».
Заглянувший спустя время служка, поинтересовавшийся, не подлить ли горячей водички, ответа так и не дождался. Епископ Дюренский, примиренный со своей совестью, спал, сидя в кресле.
2
Карл соскочил с коня у самых дверей королевской виллы в Дюрене, бросил поводья конюшенному и уже в следующую секунду очутился в объятиях жены, красавицы Химильтруды.
– Карл, любимый, я так счастлива, что ты вернулся.
Больше она сказать ничего не успела. Долгим, жадным поцелуем Карл впился ей в губы. Потом еще. Еще. И еще.
– Задушишь, медведь, – только и смогла выговорить-выдохнуть Химильтруда в промежутке между поцелуями.
– И не только поцелуями, – радостно расхохотался Карл – его уши задвигались в такт смеху, – подхватил ее на руки и потащил в спальню. – Я думаю, мы не будем откладывать. – Продолжая смеяться, Карл бросил жену на постель из овчинных шкур, свалившись вместе с ней на подстилку. – А заодно и проверим, не разучилась ли ты за эти несколько месяцев любить своего короля.
Приподнявшись, он торопливо скинул с себя одежду, затем правой рукой подхватил Химильтруду под поясницу, а левой с силой рванул ее тонкую полотняную рубашку за ворот, располосовав до половины. Большие полные груди жены вывалились ему навстречу. Карл в нетерпении рванул еще раз, дорывая рубашку до конца, и навалился на Химильтруду могучим, уже начинающим грузнеть телом.
Чуть позже, удовлетворенный, насытившийся женой, Карл осторожно, стараясь не разбудить разомлевшую от мужниных ласк и уснувшую Химильтруду, встал. Но, почувствовав движение мужа, она проснулась:
– Карл, любимый, Карл… Ты куда? Не уходи, Карл! Я так тосковала без тебя, побудь со мной.
Карл наклонился и поцеловал жену.
– Я с тобой, дорогая, с тобой и никуда не ухожу. Но я проголодался, как медведь после зимней спячки. Скажу стольнику, чтобы подал обед.
– Эй, Менгиск, твой король голоден, как никогда, – прокричал, выйдя из спальни, Карл. – Менги-и-иск!
Но его зов остался без ответа, а вместо королевского стольника появилась королева-мать Бертрада.
– Я уже знаю, сын, что ты вернулся с победой и поздравляю тебя.
– Да, мама. Мы победили. И вот доказательство победы – большая печать Аквитании.
– Прекрасно! Аквитания взята! Я рада, Карл, что этот клятвоотступник Гунольд получил по заслугам.
– К сожалению, мама, я не привез тебе его голову, как обещал, – сокрушенным тоном произнес Карл. Бертрада уже хотела что-то сказать, но он продолжил: – Зима еще не наступила. Боялся, протухнет. – И Карл громогласно расхохотался, радуясь собственной шутке.
При этих словах уголки губ Бертрады приподнялись, отразив легкую усмешку королевы-матери, оценившую грубоватый юмор сына.
– Ладно, Карл! Тебя все равно можно поздравить.
– Можно, мама, можно. И не только меня, но и тебя, и всех франков моего королевства, но не эту змею Карломана.
– Что ты говоришь такое, Карл? Это ребячество. Вы же братья. А с тех пор как тебя в Нойоне, а его в Суассоне короновали, у вас у каждого по королевству. Вы короли-братья и должны жить в мире, во всем поддерживая друг друга.
– То-то я получил поддержку от Карломана!
– Но он был уверен, что ты победишь. И наверняка сейчас его гонец собирается в путь, везя его поздравления тебе.
– Уверен! – Голос Карла сорвался на крик. – Нет, мама. Уж если в чем Карломан и был уверен, так это в том, что меня убьют. Увы! Его надежды не оправдались.
– Хватит, Карл. И потом, я хотела с тобой серьезно поговорить, но без нее. – И Бертрада презрительно качнула головой в сторону лежащей на постели Химильтруды.
– Ты, как всегда, вовремя, – досадливо пробурчал Карл. – Я не видел жену несколько месяцев, я не видел еще даже сына, наконец, я голоден и собирался обедать.
– Сына? Неужели ты думаешь, Карл, что франки когда-либо признают твоего горбунка наследником трона? А что касается твоих любовных утех, то еще успеешь отделать, и не раз, свою шлюху в постели, на сеновале или где только пожелаешь.
– Но я хочу есть и не расположен сейчас заниматься делами. Эй, Менгиск, ты появишься наконец?! – снова крикнул Карл.
– Иду, мой господин, иду, – подходя, басовито отозвался стольник. Следом за стольником пожилая кормилица вела за ручку маленького мальчугана с небольшим горбиком на спине.
– А вот и Пипиненок! – язвительно проговорила Бертрада.
Карл недовольно покосился на мать, но промолчал.
– Здравствуй, Пипин, сынок! – Карл подхватил ребенка на руки и стал целовать. – Папа вернулся, ты рад мне?
– Рад, – как-то заученно ответил мальчуган, хотя никакой радости ни в тоне, ни в его взгляде настороженного зверька не чувствовалось.
– Карл, – снова заговорила королева-мать, – я еще раз повторяю, нам надо серьезно поговорить, и прошу пройти со мной.
– Но я могу хотя бы перекусить? Менгиск, принеси в покои матери хлеб, сыр и немного вина. Обедать придется позже. – С этими словами Карл переступил через раскиданную по полу одежду, поднял широкий
