абсолютно не задумываясь над смыслом всех этих ритуальных действий.
— Не-е-е-е-т! — хором ответили рулониты.
— «Слава Христу»! — крикнул Гуру Рулон, — а что такое Христос?
— Сознание! — ответили все, но опять механично, так как уже знали, что отвечать на этот вопрос.
— Да, сознание, — подтвердил Рулон, — которого у нас нет, — добавил Мудрец, чем заставил учеников проснуться и задуматься над этим.
— Мы видим, что физическое тело — это машина. А чем она приводится в движение? — продолжал очень эмоционально говорить Рулон, буквально сканируя своим взглядом каждого ученика, — Вот этим хуиндусом. Если человек видит все процессы, происходящие в нем, значит, в нем есть Христос.
— Если в нас Христос, то мы видим программу windows: вот он двигается, робот, а в движение его приводит программа. Если мы так себя видим, значит, в нас Христос, если мы этого не видим, значит, в нас нет Христа.
— Христа на нас нет, вот так! — выкрикнул Рулон, — погрозив кулаком в воздухе, чем вызвал новее веселье.
— И чем чаще мы начинаем видеть себя, как машину, как робота, значит, в нас начал воскресать Христос, мы стали оживать из мертвых роботов, в которых программа windows, и которые ничего не могут сделать с собой, в живых людей, которые активно занимаются саморегуляцией: пьют валерьянку, «зеленку». Чувствуем, что негативные эмоции, беситься начинаем, — валерьяночки тяпнули и хорошо-о-о- о, — протянул Мудрец, потрясывая головой и гладя живут руками, изображая кайф от валерьянки.
«Вот, круто, теперь-то я знаю, как справляться со своими негативными эмоциями, — подумал про себя Пидор сельский, — сегодня же накуплю валерьянки и как только захочу обидеться или разозлиться на кого-нибудь, так сразу буду пить валерьяночку. Ведь, если в момент, когда мной овладеют негативные эмоции, я буду помнить, что настало время, когда нужно пить валерьянку, это уже значит, я вспомню себя, во мне пробудится Христос. И так он будет постепенно расти, расти, и в один прекрасный день я уже без всякой валерьянки смогу спокойно входить в разные эмоциональные состояния. Здорово!».
— Когда Мадонна делала карьеру, она сказала, что я откладываю семейку до 40 лет, сделаю карьеру, всего достигну, а потом займусь семьей, — начала рассказывать Селена, пританцовывая под веселую музыку.
— Решила отложить программу, — уточнил Рулон.
— Да, Мудрец, — подтвердила Селена и продолжила, — и пока она делала карьеру, в ней действительно было что-то живое. Но как только ей стукнуло 40 лет, она завела семейку, ей сделали кесарево, все как полагается, покромсали, она нарожала выпиздышей, и сразу стала намного хуже петь. Слушаешь теперь ее песни и такое ощущение, как будто человек рехнулся.
— А все почему? — продолжил объяснения Гуру Рулон, — потому что Windows — то старый остался. Все программа — хуйня. В нас должен родиться Христос, иначе нам не справиться, потому что кругом одни роботы. Так роботами и помрем.
— Когда человек уходит из Рулон-Холла, куда он возвращается? К мамкиному windows-у. Он не говорит: «Вот меня постигло озарение, я иду в пещеры просветлевать». К чему он возвращается? К той же программе зомби, которая в нем была.
«Точно, — задумалась про себя Синильга, — вот и Бочка с Хитрощелой вроде долго были рядом с Рулоном, но истину так и не смогли воспринять, сильно цеплялись за мамкин хуиндуус, поэтому и работают сейчас уборщицами. Бочка все мечтала певицей стать, но ни хуя у нее не вышло, потому что она не захотела пожертвовать мамкиной программой. Да-а-а, каждый раз убеждаюсь, что в Рулон-холле могут находиться только истинные секористы, которые твердо решили покончить раз и навсегда со всем мышиным маразмом, те же, кому мамочкины принципы дороже истины Просветленного Мастера, рано или поздно уходят из Дома Силы, утопая в мышином болоте. Как это все-таки страшно!».
А тем временем, с полным ртом непрожеванного торта Толстожопая что-то пыталась рассказать:
— Когда я уезжала в Рулон-холл, моя сестра была свободной, красивой девушкой. Но потом она в точности повторила судьбу своей матери: в 18 лет вышла замуж и родила выпиздыша. Я как-то решила их навестить, приезжаю, а Светка-то уже освиноматилась, в 18 лет сама себе жизнь испортила.
— Потому что программа-то одна и ничего нового быть не может, — пояснил Рулон, смачно откусывая спелый персик.
— Только тогда, когда человек поймет всю мирскую хуйню, когда до него все-таки дойдет, что все это — говно, что кругом одни роботы, дураки, что я — тоже робот, что во мне должен оживать Христос, и начнет избавляться от программы, вот тогда это будет другой разговор, тогда ему станет хорошо!!!
— Так что хватит уже маяться всякой хуетой, а пора ростить в себе Христа! Христос воскрес! — выкрикнул Гуру Рулон.
— Слава Христу! — радостно ответили рулониты, возгласами и аплодисментами провожая Мудреца, который, помахав на прощанье своим дамским веером, стал вприпрыжку за котом удаляться из зала.
Становление мужиком
После костра Нарада не мог найти себе места, сексуальная энергия хуярила в бошку. Он не то что не мог думать об истине, которую только что услышал от Гуру Рулона, но и вообще был не способен что-либо делать, кроме как мечтать о толстых жопах и сиськах. В своем воспаленном мозгу он ебал, ебал и ебал всех подряд и никак не мог остановиться. В эти мучительные минуты он готов был засунуть свою письку в любую дырку и дрочить, дрочить, дрочить. Потому похотливый кролик метался из угла в угол, не зная, что делать, куда выплеснуть будоражащую энергию.
— Эй, Нарада, а ну, иди сюда! — вдруг он услышал голос жрицы и с испуганными глазами помчался как собака на крик.
— Ну что, всех уже в мозгах своих переебал? — резко, прямо в лоб спросила его Элен, посмотрев на него стальным взглядом. От такого откровенного вопроса Нараде стало не по себе, он сконфузился от неудобства, покраснев от стыда как помидор.
— Я никого не ебал, — сделал он слабую попытку оправдаться, и тут же опустил глаза, уставившись в пол.
— Сейчас мы будем тебя спасать, — продолжила Элен, не обращая внимания на его ничтожные оправдания, — чтобы эта энергия тебя не мучила, давай, снимай штаны и сиди без штанов, чтобы все тебя видели.
Придурок стал нехотя стягивать с себя как всегда грязные и вонючие брюки. И, оставшись в не менее грязных семейных трусах, уселся на пол, скрестив ноги и зажав руки в паху, пугливо озираясь вокруг.
— Э, нет, так дело не пойдет, — возразила Ксива, — давай трусы снимай тоже. На что Нарада пугливо затряс головой.
— Нет, трусы я не буду снимать.
— Ну, хорошо, полностью можешь не снимать, но спусти их так, чтобы они только хуй немного
