«УАЗа». Впереди, метрах в двухстах, вспыхнули огни идущего навстречу грузовика. Водитель был вынужден сейчас смотреть на дорогу. Слишком велика скорость и слишком высока вероятность заноса. «Уазик» начал было забирать вправо, но в этот момент Алексей послал вертолет вперед, одновременно разворачивая его вокруг оси. «Ми» мгновенно догнал машину и ткнул «УАЗ» бортом в основание кузова. Заднее окошко лопнуло, брезентовое покрытие вместе со стальным каркасом оторвалось и бесформенным мусором шлепнулось на асфальт. «Уазик» завилял, но все-таки водителю удалось совладать с управлением. Машина выровнялась. Теперь можно было увидеть тех, кто сидел в салоне. Двое на передних сиденьях, двое на заднем и еще один, лежащий, раненый. «И двое ведут состав, — добавил Алексей про себя. — Итого, семеро».
Грузовик приблизился метров до шестидесяти. Пора.
Алексей вновь потянул штурвал, изменяя наклон винта. «Ми», набирая скорость, понесся вперед. В кузове уже поняли, что сейчас произойдет, и открыли беглый огонь. В мгновение ока пули изрешетили стекло. Желтые искры отплясывали безумный танец на корпусе вертолета. Черная фигура одного из убийц поднялась на сиденье во весь рост. Алексей успел заметить, что широкоплечий отводит руку для броска, и понял: тот держит гранату, а граната — не пуля. Рванет — мало не покажется.
Секунду спустя борт вертолета смял задок машины в гармошку. Удар получился даже более сильным, чем рассчитывал Алексей. Машину подбросило сантиметров на тридцать. Широкоплечего вышвырнуло из салона. Он взлетел в воздух — черный силуэт, парящий в желтом пятне фар, — и тут же угодил под бешеную мясорубку лопастей. Вертолет тряхнуло. Влажные брызги окатили кокпит. Ошметки плоти посыпались на дорогу. Алексей увеличил шаг несущих плоскостей, и «Ми» резко взмыл вверх. «Уазик» все еще вилял, выписывая на скользком асфальте замысловатые узоры. Водитель пытался погасить скольжение и вновь овладеть ситуацией. Внезапно в салоне вспыхнуло пламя. Оно разгоралось все ярче и ярче. Длилось это ничтожные доли мгновения, затем сквозь свист лопастей и равнодушный баритон двигателей до Алексея докатился глухой хлопок. Видимо, в момент удара боевик выронил гранату, и она упала в салон, под сиденье. Истошно завизжали тормоза громадной фуры. Грузовик едва избежал столкновения с кувыркающимся огненным болидом, всего несколько секунд назад бывшим «УАЗом». Раскален-. ная «мельница», скрежеща смятым железом, переворачивалась вокруг своей оси, сминая пылающие фигурки людей, заглушая крики и стоны.
Гулко взорвался бензобак, разбросав по дороге желто-белые капли огня. Шофер, выбравшийся из кабины грузовика, остолбенело шептал помертвевшими губами:
— Вот черт, вот же черт, а…
Железнодорожный рабочий Никита Матвеевич Волков вышел из тепло натопленной будки и, покряхтывая, принялся застегивать промасленный ватник. Не то чтобы на улице было слишком холодно, но три часа, даже на слабом морозе, кому хочешь косточки в ледышки превратят. Он не без некоторой тоски посмотрел в сторону станции, сияющей неоновым светом фонарей, и вздохнул. Сейчас бы домой, на диванчик с газеткой, или с соратником Никола-шей по рюмашке беленькой пропустить. Все ж таки, что бы там ни говорил начальник станции, а ночная работа — дрянь, да где сейчас другую-то найдешь?
Никита Матвеевич натянул толстые рукавицы, запахнул оранжевую тужурочку и подхватил стоящий тут же, у крыльца, лом. В темноте лениво забрехал безродный пес, черный как смоль кобель с незамысловатой кличкой Полкан.
— Молчи, холера, — тяжело проворчал Никита Матвеевич и побрел к калитке.
Пес гавкнул еще пару раз — для проформы, отрабатывая ежедневную баланду из рыбных консервов, — и умолк, забравшись в неказистую будку.
За лесом послышался шум приближающегося поезда.
«Товарняк, — отстранение определил Волков. — Резво прет, зараза».
Он остановился у калитки, пережидая. Этот товарный был последним на ближайшие два часа. После него — «окно». Затем пройдет скорый Москва — Астрахань, после — опять перерыв, потом уж пойдут косяком. Но к тому времени Никита Матвеевич рассчитывал уже снова сидеть в теплой будке.
Товарняк показался из-за поворота, серый, будто штаны пожарника, состоящий из вагонов- холодильников. Состав покачивался на рельсах, бултыхался — «как дерьмо в проруби», — подумал Волков, словно и не был загружен, а шел порожняком.
Никита Матвеевич повернулся, запер калитку на деревянную вертушку, стянул рукавицы и полез в карман ватника за папиросами. В ту же секунду высоко в небе возник странный свистящий звук. Словно могучий великан быстро выпускал воздух сквозь сомкнутые зубы. Волков задрал голову и различил в темноте очертания мощного вертолета. Машина быстро снижалась. Вот она зависла над составом, затем резко ушла вбок и понеслась над самой землей параллельно ходу поезда.
— Чего делает, падла… — возмущенно выдохнул Никита Матвеевич и проорал, словно пилот мог его услышать: — Ты чего делаешь, итить твою мать!
Несколько секунд вертолет плыл ходко и ровно, поднимая лопастями снежный вихрь, а затем взмыл вверх и пошел на обгон.
— Посмотри, чего делает, гад! — бормотал Волков. — Паскудыш! Чего вытворяет, холера! Пьяный, что ли? Набрался?
Вертолет обогнал состав и понесся дальше, к станции. Никита Матвеевич покачал головой, вытащил смятую пачку папирос, вытряхнул одну и, дунув в мундштук, сунул в рот, полез за спичками, да так и замер — пачка в руке, рот приоткрыт, «беломорину», приклеившуюся к нижней губе, треплет ветер.
— Ты… — прошептал Никита Матвеевич сипло. — Ты…
Вертолет опускался прямо на рельсы, у пустынных платформ, перекрывая товарняку путь. Состав загудел пронзительно и требовательно. Свет мощных фар локомотива высветил крашеный пятнистый борт и человека, торопливо выбирающегося из кабины геликоптера. Поезд начал тормозить. Из-под колес полетели веселые искры, однако не успевал машинист. Слишком короток был тормозной путь, слишком маленьким расстояние между составом и винтокрылой пятнистой птицей.
— Ты!! — заорал Никита Матвеевич и, отшвырнув пачку, кинулся бежать по узкой тропинке вдоль полотна, вдоль серых громыхающих вагонов, к станции.
Еще один длинный гудок, а затем громкий удар и оглушающий скрежет. Состав выгнулся горбом, словно собирался стряхнуть с себя покатые надоевшие крыши. Локомотив от удара смяло в лепешку, и тут же рванули топливные баки вертолета. Огненный гриб взметнулся ввысь, достав до макушек деревьев, завихрился, а затем сжался, закуклился, но уже заполыхали промасленные шпалы, загорелся под платформой мусор. Электровоз, оказавшийся в самом центре огненного урагана, загорелся, будто картонная коробка. «Горб» из вагонов, поднявшийся над рельсами по меньшей мере на метр, покачнулся, но не рухнул, а остался стоять.
Никита Матвеевич оцепенело застыл на месте. Папироска била по щетинистой щеке, но он не замечал этого.
Человек, выскочивший из вертолета за мгновение до столкновения и шагавший теперь вдоль состава, выглядел более чем странно: в больничной пижаме, заляпанной кровью, потом и копотью, пошатывающийся, предельно уставший, с запавшими щеками и тусклыми синяками вокруг глаз. Увидев его, Никита Матвеевич состроил жуткую физиономию и заорал:
— Ты что ж это делаешь, твою мать? Совсем, что ли, дошел, а? Ты что ж творишь-то, а?
— Погоди, отец, помолчи. — Человек побрел дальше, не обращая на возмущенно орущего рабочего никакого внимания.
А от станции уже бежали люди. С огнетушителями, ведрами, лопатами. Кто-то закричал: «Скорую» давайте, живо!» «И пожарных! — вторил надрывный бас. — Где он? Где этот летун, тудыть его за ногу?!» «Сгорел, к хренам собачьим!»
— Тута он! — завопил Никита Матвеевич. — Здесь!
Он потянулся было к человеку в пижаме, но тот вдруг резко обернулся и сказал тихо и страшно:
— Убери руки, отец. Не трогай. Не доводи до греха.
Выражение лица летчика было такое, что Волков испуганно попятился, враз поверив: этот убьет и глазом не моргнет.
Человек отвернулся и пошел дальше, а Никита Матвеевич остался стоять, шепча себе под нос:
