Юный Джейсон страстно увлекся теннисом и готовился стать грозой всех теннисных кортов.
Вначале он занимался в спортивном клубе неподалеку. Но когда в мальчике открылись способности, что полностью оправдало ожидания его отца, каждую субботу Гилберт-старший стал лично отвозить своего многообещающего сына в Форест-Хиллз к тренеру Риккардо Лопесу, некогда побеждавшему в финалах на кубок Уимблдона и открытого чемпионата Америки. На протяжении всех тренировок счастливый папаша глаз не сводил со своего отпрыска — он подбадривал Джейсона выкриками, восторженно радуясь его успехам.
Семья Гилбертов намеревалась воспитывать своих детей вне какой-либо церкви и религии. Но вскоре обнаружилось, что даже в таком спокойном месте, как Сайоссет, невозможно жить в подобном состоянии неопределенности. Это значило быть людьми… второго сорта, что ли, или еще того хуже.
Удача еще раз улыбнулась им, когда поблизости построили унитарную церковь. Там их встретили тепло, хотя в жизни церкви они участвовали от случая к случаю. На воскресные службы почти не ходили. Рождество встречали на горнолыжных склонах, а Пасху — на морских пляжах. Но по крайней мере, они были приобщены.
Обоим родителям хватило ума, чтобы понять: не стоит воспитывать своих детей в духе потомков «истинных американцев»[3], прибывших в эту страну на корабле «Мейфлауэр»[4], иначе это когда-нибудь могло бы вызвать у них проблемы психологического плана. Поэтому они рассказывали сыну и дочери о том, что люди еврейского происхождения, как и любых других национальностей, подобно ручейкам стекались сюда из Старого Света, чтобы влиться в мощный поток, составляющий единое американское общество.
Джулия уехала учиться в пансион, но Джейсон предпочел остаться дома и посещать академию «Хокинс-Атвел». Он не желал покидать любимый Сайоссет, но особенно ему не хотелось лишаться возможности встречаться с девушками. Это являлось его излюбленным видом спорта — после тенниса, конечно. В нем он тоже преуспел.
По общему признанию, на уроках он не очень-то выкладывался, но отметки получал вполне приличные, что гарантировало ему поступление в университет, о котором мечтали оба, как сын, так и отец, — в Йель.
Это желание было вызвано как разумными причинами, так и эмоциональными. Йелец, в их представлении, это человек, в котором сочетаются три аристократических качества: хорошее воспитание, ученость и атлетизм. И Джейсон, казалось, был рожден, чтобы поступить туда.
Однако конверт, полученный утром 12 мая, оказался подозрительно невесомым — это сразу навело на мысль, что письмо, содержащееся в нем, очень короткое. И весьма неприятное.
Йель ему отказал.
Оцепенение Гилбертов сменилось возмущением, когда им стало известно, что Тони Роусон, который никак не превосходит Джейсона по успеваемости, а теннисный удар слева у него и вовсе никуда не годится, все же поедет в Нью-Хейвен.
Отец Джейсона настоял на том, чтобы директор школы, сам бывший йелец, немедленно принял его у себя.
— Мистер Трамбал, — требовательным голосом воззвал он, — может, вы объясните мне, почему в Йеле отказали моему сыну, а молодого Роусона взяли?
Седовласый наставник, попыхивая трубкой, произнес:
— Вы должны понять, мистер Гилберт, Роусон из династии йельцев. Его отец и дед — оба выпускники Йеля. Для университета это многое значит. Стремление сохранять традиции укоренилось там чрезвычайно глубоко.
— Хорошо, хорошо, — нетерпеливо остановил его старший Гилберт, — но, прошу вас, дайте мне правдоподобное объяснение, почему такой мальчик, как Джейсон, — великолепно воспитанный, замечательный спортсмен…
— Папа, прошу тебя… — перебил Джейсон, все больше и больше смущаясь.
Но отец упорствовал.
— Можете вы мне сказать, почему ваша альма-матер не желает иметь в своих стенах такого студента, как мой сын?
Трамбал откинулся на спинку кресла и ответил:
— Видите ли, мистер Гилберт, я не осведомлен о том, как проходило обсуждение кандидатур в комиссии по зачислению в университет на этот раз. Но мне доподлинно известно: в Нью-Хейвене любят, чтобы каждый выпуск был сбалансирован по качественному составу.
— По качественному составу?
— Да, знаете ли, — директор объяснял, сухо перечисляя факты, — при зачислении учитывается представительство по географическому принципу, преимущество имеют дети бывших питомцев университета — как в случае с Тони. Затем там следят, чтобы было представлено пропорциональное количество учащихся из средних и подготовительных школ, музыкантов, спортсменов…
Только теперь отец Джейсона стал понимать, что Трамбал имеет в виду.
— Мистер Трамбал, — поинтересовался он, сдерживаясь изо всех сил, — «качественный состав», о котором вы упомянули, — включает ли это понятие в себя религиозную составляющую?
— Вообще-то да, — ответил директор вежливым тоном. — В Йеле нет так называемых квот. Но у них при приеме есть, в некотором смысле, ограничение по числу студентов-евреев.
— Но ведь это незаконно!
— Позвольте с вами не согласиться, — возразил Трамбал. — Евреи составляют — сколько? — два с половиной процента от общего числа населения Америки. Готов поспорить, в процентном отношении Йель принимает по меньшей мере в четыре раза больше.
Гилберт-старший не собирался спорить. Ему стало ясно: этот пожилой человек точно знает, каков ежегодный процент поступления евреев в его альма-матер.
Джейсон испугался, что вот-вот грянет буря, и всей душой хотел этого избежать.
— Послушай, пап, я не хочу учиться в заведении, где меня совсем не ждут. Я считаю — к черту этот Йель.
Затем он повернулся к директору и произнес извиняющимся тоном:
— Простите, сэр.
— Ну что вы, — отозвался Трамбал. — Совершенно понятная реакция. А теперь давайте мыслить позитивно. В конце концов, у вас очень неплохой выбор. Некоторые даже считают, что Гарвард — лучший университет страны.
Тед Ламброс
Великий Бог, не надо мне богатства
Прошу, не дай в себе разочароваться,
Чтобы в делах смог воспарить я ввысь
И острым взглядом видеть все как есть.
Все чувствительные люди эгоистичны.
Он ходил на занятия, но жил дома. Он принадлежал к тому немногочисленному, почти незаметному меньшинству, кто по финансовым соображениям не мог позволить себе роскошь жить в кампусе вместе со своими однокурсниками. Эти немногие лишь днем жили студенческой жизнью: вроде бы и гарвардцы, но не
