— Теперь моя очередь, — отмахнулась Андреева. В ее глазах блеснули слезы. — Я и сама себе удивляюсь. Знаешь, у меня никогда не было такого шанса. Мною не увлекался молодой, талантливый, известный мужчина, способный свети с ума. Клеились, бывало, но такие серенькие мужички, на которых разменивать себя не хотелось. К тому же я давно и отчаянно замужем. Это вносит коррективы в мое старомодное поведение. Андреев ворвался в мою жизнь стремительно, не давая времени на долгое раздумье. Часто мне кажется, что я не должна была выходить за него замуж. Мы такие разные. Мне тяжело с ним, а он смеется, говорит, что я мастерица придумывать проблемы, когда их нет и быть не может. Анфиса уже взрослая. Наплевать бы…
— Надюха, перестань, ты не должна все это говорить.
— Должна, — Андреева взяла дольку лимона и положила себе в рот. Не скривившись, она медленно сжевала его и добавила: — У меня есть крыша над головой, муж, дочь, работа. Посмотришь, как люди живут, и думаешь, что действительно нечего жаловаться. Только ведь нас как приучили? Сравниваем с теми, у кого еще хуже. Наверное, для того чтобы собственная серость не казалась такой уж мрачной.
— Надя, остановись, — Юлия никогда не думала, что у ее лучшей подруги такие мысли. Вот и считай после этого, что знаешь человека. — У тебя просто плохое настроение. Может ведь и у оптимиста хоть однажды испортиться настроение, черт возьми!
— Да, маска извечного благополучия иногда действует мне на нервы, но привычный образ — это штука прилипчивая. В другом тебя уже не воспринимают. Даже ты шокирована, правда? — и не дождавшись ответа, быстро проговорила: — Ладно, не обо мне речь. Ты у меня — чудо, поэтому и достойна большего, лучшего. Ты не думай, что Наташа не поймет, Сева косо посмотрит. Просто когда останешься одна, без моей болтовни и пронзительного взгляда карих глаз, прислушайся к себе. Сердце не обманет.
— Не верю я больше в эти сказки: «сердце», «любовь». Все так неожиданно заканчивается, обрывается, что потом остается удивляться собственной недальновидности.
— Никто не заставляет тебя снова открываться. Будь этакой вещью в себе. Принимай заслуженную заботу, внимание, ухаживания, нежность. Только не страдай своим извечным комплексом долга: должна детям, внуку, мужу, родителям. Да, согласна. Но без жертвоприношения, которым ты занималась столько лет. Теперь настало твое время. Все для тебя, слышишь?
— Я так не умею, — развела руками Щеголева. — После сорока трудно переучиваться.
— Ты уж постарайся. Способностями Бог тебя не обделил. Напрягись, в конце концов, но теперь только для себя. Разницу улавливаешь?
Юлия взяла чашку с чаем и принялась рассматривать узор на ней, словно видела его впервые. Она должна была уставиться куда-то, чтобы не встречаться взглядом с Надей. Она обязательно заметит, что ее слова возымели действие. Андреева обладала удивительным даром убеждать. Щеголева почти не сомневалась, что в очередной раз, когда Рогозин позвонит, она согласится встретиться. Ей понравилась фраза Надежды, что пора прекратить жертвоприношение и открыть новую веху, в которой главнее себя, любимой, никого нет. Это было даже интересно. Щеголева решила для себя, что согласна с девяноста процентами из того, что говорила Надя. Но показать это открыто не решилась. Она оставила за собой право решать без давления с чьей бы то ни было стороны.
Юлия добавила заварки в обе чашки и медленно подняла взгляд на Андрееву. Та очень внимательно наблюдала за выражением ее лица. Наверное, она не нашла в нем ничего успокаивающего для себя, потому что, махнув рукой, снова взяла в руку ломтик лимона. Медленно жуя, она, не мигая, смотрела на сидящую напротив женщину. Ей так хотелось снова увидеть ее в необыкновенных глазах счастье. Это было важно для обеих. Наде казалось, что подруга должна получить недостающую и ей самой долю этого окрыляющего чувства. Должна и все тут! Она со своей стороны приложит все силы, чтобы это состоялось. Жизнь одна, не стоит проводить ее в прошлом измерении. И в настоящем, и в будущем должно быть что-то светлое, дающее энергию. Юлия обязана шагнуть на новую ступень. Пусть на первый взгляд лестница кажется слишком крутой — это страхи, внутренняя нерешительность, зажатость выставляет все в невыгодном свете. А стоит только сделать один-единственный шаг, и все изменится.
Надя вздохнула: сколько книг прочитано, сколько фильмов пересмотрено. Сколько раз они восхищались мужеством экранных героинь, бросающихся в водоворот страстей безоглядно, разрушительно. Подсознательно им обеим не хватало этого в реальной жизни. Наверное, обе тайно мечтали получить хоть долю того безрассудства, которое освещает серую монотонность будней. Они сами выстраивали свою безгрешную, распланированную на долгие годы жизнь. Все держалось на постоянной заботе, отдаче, решении проблем, сменяющих одна другую. И теперь у одной из них все рухнуло. Прожитые со Щеголевым годы остались в прошлом. И с настоящим его объединяет только забота о дочери, внуке.
— От добра добра не ищут, — вдруг негромко произнесла Андреева. Она сама не ожидала от себя этой фразы, но она уже прозвучала.
— Ты это кому адресуешь? — удивленно спросила Юлия.
— Мысль вслух. Полезно бывает вспомнить истины, не один раз подтверждаемые ходом человеческого развития, — загадочно улыбнулась Надя.
— Витиевато.
— Не придирайся. Главное, что верно.
— И как прикажешь это понимать? — Щеголева подняла брови и застыла в ожидании.
Андреева снова пристально посмотрела на подругу. Какая же она красивая, ее Юлька! Кто, как не она, достоин настоящего женского счастья! Нужно только поддержать ее. Подтолкнуть, а дальше она разберется. Между действием и бездействием она должна выбрать второе. Ей предоставляется шанс побывать в роли той киношной героини, которая поняла, что в сорок лет жизнь только начинается.
Юлия подходила к неумолкающему телефону с улыбкой — ей казалось, что в этом году ее поздравило невероятное количество людей. О ее дне рождения вспомнили те, кого она не встречала и не слышала очень давно. Она радостно отзывалась на каждый звонок и, стоя перед большим зеркалом в гостиной, смотрела на свое улыбающееся отражение. Юля чувствовала необыкновенный подъем, словно отмечала совершенно другую дату. В прошлом году, несмотря на суеверия, она широко отпраздновала сорокалетие и теперь решила ограничиться телефонным общением, отправляясь в этот день на горнолыжный курорт. Путевку подарили ей Наташа с Севой. Они оговорили подарок заранее, чтобы Юлия смогла утрясти все вопросы на работе и спокойно отдохнуть две недели в совершенно сказочном месте Альп. То, что она не умела толком стоять на лыжах, не имело ровным счетом никакого значения. Главным была смена обстановки и прекрасный чистый горный воздух, которого так не хватает жителям промышленных городов. Наташа с Севой позвонили первыми и, наперебой поздравляя Юлию, хотели услышать только одно:
— Мамочка, ты точно уезжаешь? Ты не передумала?
Они услышали в ответ именно то, что желали. Щеголева не привыкла делать важные вещи в последнюю минуту, поэтому к поездке подготовилась заранее, и никаких авралов не предвиделось. Она, конечно, не могла не думать о том, что Наташа остается без ее помощи, но Надя, услышав опасения по этому поводу, сразу пресекла их:
— Щеголева, перестань даже думать об этом! Я оставила Наташе свой телефон и рабочий, и домашний. Она сможет обращаться ко мне без всякого стеснения. Мы все обговорили. Я буду приезжать, гулять с малышом. Не переживай, хорошо? Просто отдохни. Тебе это необходимо.
Юлия уже привыкла к тому, что Надежда всегда лучше ее самой знала, что в данный момент является для нее самым важным. Андреева тонко чувствовала настроение и состояние подруги, поэтому в девяноста процентах случаев оказывалась права. Юлия знала, что на Надю можно положиться. Наташа с Андрюшей не останутся без ее внимания, а значит, можно расслабиться и действительно отдохнуть. Щеголева ощущала не физическую, а моральную усталость, которую и можно выплеснуть только на таких просторах с невероятно красивой природой. Посмотрев проспект небольшой базы, где ей предстояло провести почти две недели, Юлия заочно полюбила эти заснеженные вершины, сверкающий серебристый снег, который был повсюду. И сколько света! Кажется, что там и ночь должна быть ярче, ведь заснеженные верхушки деревьев и крыши маленьких, уютных домиков отражают холодный, прозрачный свет луны. Все казалось сказочным, и не верилось, что очень скоро она увидит это великолепие собственными глазами.
Юлия находилась в приподнято-взволнованном настроении, все же отъезд вызывал некоторую напряженность. Щеголева принадлежала к тому типу людей, которые очень неохотно, с трудом понимаются с насиженных мест. Это потом все пойдет как по маслу, но главное — сдвинуться, начать движение. Кажется, нет повода переживать, но невидимый тревожный человечек внутри не дает покоя. Хорошо, что телефон звонит без конца, не дает расслабиться и впасть в предотъездную панику. Даже родители поздравили ее не совсем привычными словами:
— Мы с папой желаем тебе ощутить себя снова способной на сильное чувство, девочка, — из маминых уст это пожелание звучало так трогательно.
— Спасибо. Я вас люблю, — улыбаясь, ответила Юлия.
— И мы тебя, дорогая. Помни, что я тебе говорила, — все в твоих руках, и думай о себе, — многозначительно добавила мама. — Дети вырастают и живут своей жизнью, а мы остаемся с тем, что смогли сохранить за годы брака. В твоем случае у тебя совершенно другая задача, милая: сделай свою жизнь заполненной не только материнскими заботами. Ты ведь такая красивая, доченька, ты должна быть счастлива!
Зная мамин консерватизм, Юлия оценила эти слова. Она снова и снова всматривалась в свое отражение в зеркале, но пока оттуда на нее смотрело привычное лицо. Юлия никогда не считала себя красивой. Лев всегда подчеркивал, что у нее внутренняя красота — основа того мощного обаяния, которое подкупает и притягивает. Наверное, ему было виднее, а в молодости она точно была лучше. Что же сейчас? Только прическа другая. Она позволила себе это исключительно по настоянию Андреевой. Но — это уже начало движения к новому, о котором говорила мама, на чем постоянно настаивает Надя.
Телефон не давал ей много времени на размышления. Одним из ожидаемых в этот день стал звонок Щеголева. Юля знала, что он обязательно позвонит, потому что Лева не мог в один миг перестать быть просто вежливым человеком. Его голос звучал приподнято-радостно, даже слишком.
— Поздравляю тебя, Юленька, и желаю тебе счастья. Из моих уст это может прозвучать не так искренне, как мне бы хотелось, но, поверь, я говорю каждое слово от души. Только так. Я не могу желать тебе ничего дурного, только светлого, радостного, дающего силы и смысл, — Щеголев замолчал, и Юлии не хотелось нарушать молчания.
Она закрыла глаза и попыталась представить его сидящим за столом в своем огромном кабинете. Раньше с фотографии на него смотрели она и Наташа. Юлия ловила себя на мысли, что сейчас ее больше интересует именно эта подробность: осталось ли это воспоминание о прошлом или теперь всех и вся вытеснила та, с которой Щеголев строит новую жизнь? Но спрашивать об этом она ни за что не станет. А Лева по-своему воспринял повисшую тишину. Он вдруг почувствовал себя лишним, совершенно не нужным в этой веренице поздравлений, которые наверняка поступают Юлии. Он уже укорял себя за то, что не ограничился звонком Наташе и просьбой передать маме наилучшие пожелания.
— Спасибо, Лева. Я знала, что услышу тебя сегодня, и очень рада этому.
— Я не забыл и никогда не забуду, что последний день зимы — день твоего появления на свет.
— Последний, если год не високосный.
— Да, разумеется. Раз в четыре года природа дает нам еще один зимний день, но он уже не так важен, потому что двадцать восьмое — твой день рождения. Мы всегда говорили, что зима убегает, узнав об этом.
— Да я всегда знала, что утром после поздравлений открою глаза, а за окном весна. Все тот же холод, снежные сугробы, мороз, но в душе уже теплее, уже
