красавец с безукоризненно уложенными волосами. Белый объемный свитер и стильные джинсы фирмы «Wrangler», золотая цепочка с маленькой подковой — Рогозин смотрел и ловил себя на том, что прощает самому себе очередную дурную выходку. В конце концов, у него тоже могут быть критические дни. Почему обычным людям позволительно сбрасывать накал эмоций, а у него он должен зашкаливать, но удерживаться от посторонних глаз внутри самого себя?
Мысли о Щеголевой он отгонял, потому что выражение его лица мгновенно менялось и становилось трагически-нелепым. Он не может позволить себе так выглядеть. Его работа превыше всяких желаний лирики и романтики. Его ранимая психика не должна подвергаться такой нагрузке. Если он будет похож на раздавленного обстоятельствами обывателя — он потеряет всех, кто видит в нем пример для подражания, мечту. Он лишится огромной армии тех, кто боготворит его, наблюдая за каждым словом, жестом. Ни одна женщина не может претендовать на место рядом с ним, если для этого потребуются жертвы с его стороны. Да, она необыкновенная, эта Щеголева. Он видит в ней что-то родное. Он почти уверен, что она — единственная, с кем ему будет спокойно и легко. Но их разделяют не годы — их разделяет разное отношение к жизни. К тому же, она всегда помимо своей воли будет сравнивать его с тем, с кем провела долгих двадцать лет. Это будет происходить ежедневно, ежечасно. Даже если вслух произносить ничего не станет — прошлое не отпустит ее окончательно и бесповоротно. Дочь, внук — все это связало ее с той жизнью, связало прочно, навсегда. Поэтому ему будет отведена роль второстепенного персонажа. Ему уступят, разрешат понять, как он ошибался, желая этого романа. Он не имеет продолжения — это уже принципиально. И лучше оставить все как есть. Красивый букет, страстные слова, искры в ее глазах. Она наверняка не восприняла его серьезно. Приняла как приятную неожиданность его признание и забыла, оказавшись в заснеженных Альпах. Иначе она бы снова нашла способ оказаться рядом. Рядом, вот как Андреева.
Она думает, что он не понимает цели ее прихода. Ей, связующему звену между ним и Щеголевой, неясно, что же происходит? Что за заминка такая? Бурное начало и такое многоточие, растянувшееся на бесконечные для ожидания сутки. Только дело в том, что он больше ничего не ждет. Он запретил себе думать об этой женщине с глазами его матери. Он просто снова пытается обрести равновесие, которое так неожиданно потерял. И меньше всего ему сейчас нужны дипломаты, готовые предложить свою помощь в налаживании связей.
Правда, информация о предстоящем отъезде дочери была весьма интересной. Сначала муж, теперь ребенок собирается отдалиться, и еще как! Матери наверняка нелегко с этим смириться. Сейчас как никогда она нуждается в человеке, на которого можно положиться. Честно говоря, Рогозин все еще оставлял себе шанс. Он противоречиво относился к себе, ко всем, с кем сталкивала его судьба. И Юлия не стала исключением, но он не мог понять, как подобрать ключ к этой женщине. Скорее всего это и было истинной причиной его внутреннего разлада. Он обвинял ее, не сразу безоговорочно принявшую его любовь, в том, что сорвался. Это из-за нее он позволил самому низкому и грубому, что есть у него внутри, прорваться наружу. Его оказалось слишком много, чтобы не выплеснуться на кого-нибудь поблизости. И надо же было попасться этой журналисточке под горячую руку. Зачем ему понадобилось играть с ней? Она просто должна была принять его правила, а она ершилась и выставляла напоказ собственные амбиции. Нашла коса на камень. Ему нужно было всего лишь скоротать время, чтобы утром открыть глаза и понять, что делать дальше.
Прошел не один день, а Рогозин так и не знал, где найти потерянный покой. Как он ни старался, а все проявления внутреннего дискомфорта невольно оказывались на виду. И те, с кем он работал, и клиенты отмечали, что он производит впечатление уставшего, рассеянного, склонного к раздражению. Его привычная манера работать с улыбкой на лице сошла на нет. Скорее теперь его пытались развеселить, а он снисходительно делал вид, что это удается. Вот и Андреева сверлит его глазами, ходит вокруг да около.
— Скажите, Дмитрий, — Надя в очередной раз попыталась наладить обрывающийся разговор, — как часто нужно делать частичное окрашивание?
— В зависимости от интенсивности роста волос, но в среднем — раз в месяц, полтора, — Рогозин заканчивал наносить на ее роскошные волосы тонирующий бальзам. Он заставил себя улыбнуться: — У вас будет полтора месяца до нашей следующей встречи.
— Да я не о себе подумала, а о Юле.
— Вы настолько следите за внешностью подруги? Похвально, — хмыкнул Дмитрий.
— Сейчас она чувствует себя одиноко. Никакая поездка в Альпы не может вернуть женщине необыкновенного чувства уверенности в себе, в любимом. Кажется, что тебя просто не существует, а о любимом и мечтать нечего… — Надя многозначительно посмотрела на Рогозина, но, увидев, как он отводит взгляд, поняла, что намеками здесь не обойтись. — Послушайте, Дима, мы взрослые люди, а пытаемся играть в детские игры. Скажите откровенно, у вас с Юлей что- нибудь получается?
— Вы считаете, что статус лучшей подруги — основание для подобного вопроса?
— Да, я уверена в этом. Мы давно знакомы и никогда ничего не скрывали друг от друга.
— Тогда почему вы не задали этот вопрос ей? — Рогозин поджал губы и поднял брови. Было заметно, что он говорит на эту тему с раздражением.
— Она уклончиво отвечает. Я решила, что боится сглазить… Счастье так легко спугнуть.
— Нет, Надя, ваша интуиция на сей раз подвела. Я просто скажу, что ничего не происходит. Без комментариев, как говорится.
— Дима, я так хочу, чтобы она была счастлива, — Андреева опустила глаза. Ее лицо стало грустным. Она перестала смотреть в зеркало, наблюдая за работой Рогозина. Ее поход не удался. Плохой из нее дипломат. К тому же Дмитрий тоже не очень хочет развивать эту тему. — Одинокому человеку легче оступиться, попасть во власть неконтролируемых эмоций. Если вы так просто откажетесь от нее, она решит, что недостаточно хороша и снова впадет в жуткое состояние самоистязания. Скоро уедут дети, и ей не к кому будет проявлять свою заботу, любовь, а без этого она просто погибнет. Она снова скажет себе, что никому не нужна…
— Почему вы решили, что я — тот, кто ей нужен? — после короткой паузы спросил Рогозин. — Я плохой спасатель. И мне нужна не нянька, а любимая женщина. Я не услышал ни одного слова о том, что ей нужен мужчина.
— Это подразумевалось, — поспешила исправиться Надя.
— Нет, я не стою ее.
— Мне показалось, совсем недавно вы говорили иначе. Вы так просили, чтобы я дала вам ее номер телефона, место работы, домашний адрес. Вы были настойчивы, напористы, убедительны. Я выдала вам эту информацию, а теперь чувствую, что не должна была этого делать.
— Вы правы. Я другой, — саркастически улыбнулся Дмитрий. — Я сам себя не знаю. А Юлия словно чувствует это и не стремится оказаться рядом с такой личностью. Хотите, я скажу полправды?
— Уже что-то.
— Я боюсь снова напоминать ей о своем существовании.
— Глупость какая! Вы обладаете таким магнетизмом. Откуда появилась неуверенность?
— Ничего не поделаешь. Юлия действует на меня разрушительно. Я хочу и боюсь. Кажется, побеждает страх, — Рогозин закончил наносить бальзам, взглянул на часы. — Через полчаса мы смоем и посмотрим, что получилось.
— Вы снова обо мне…
— Я о своей работе. Да, кстати, признайтесь — это Юлия прислала вас?
— Вы ее плохо знаете, если решили, что она нуждается в адвокате для решения своих сердечных проблем. Я действую исключительно по собственно инициативе.
— Хорошо. Я отойду ненадолго, — Рогозин жестом подозвал Лену. — Леночка, принесите Надежде журнал, пожалуйста. Ожидание всегда кажется таким долгим.
— Может быть, кофе? — предложила ассистентка, вопросительно глядя на Андрееву.
— Нет, благодарю. Мне вполне достаточно журнала, — медленно выговаривая слова, ответила Надя.
Она смотрела, как Рогозин идет через весь зал в свою комнату. Она могла дать голову на отсечение, что он шел звонить Щеголевой. Андреева чувствовала это, основываясь на безошибочной женской интуиции, которая ее еще не подводила. Она смогла сдвинуть дело с мертвой точки. И от сознания своей причастности к этому Надежда испытала удовлетворение. Она облегченно вздохнула, не заметив внимательного взгляда Лены, обращенного на нее.
— Вы хорошо себя чувствуете? — поинтересовалась она, продолжая разглядывать бледное от явного волнения лицо Андреевой.
— Спасибо, замечательно!
А Дмитрий открыл дверь и облегченно вздохнул, оставшись один. Андреева разбередила рану, которую он пытался лечить. Это было непоследовательно, но Рогозин действительно почувствовал необходимость услышать хотя бы голос Щеголевой. Сейчас он все-таки наберет ее номер, она поднимет трубку, а потом…
Рогозин не стал долго раздумывать, что случится потом. Быстро нажимая кнопки на телефонной трубке, Дмитрий облизывал пересохшие губы. Два длинных гудка, и он услышал голос Юлии, хотя… Нет, очень похож, но это не она.
— Алло, алло, — что-то едва уловимое отличало его от голоса Щеголевой, — вас не слышно, перезвоните!
— Наташа, кто звонит? — услышал Рогозин откуда-то издалека и неожиданно решил отозваться.
— Алло! — закричал он.
— Да, да, слушаю.
— Юлию Сергеевну пригласите, пожалуйста.
— Минутку, — трубку явно положили на что-то твердое. — Мама, это тебя.
— Слушаю.
— Добрый вечер, Юлия Сергеевна, — Рогозин почему-то обратился к ней по имени-отчеству.
— Здравствуйте, Дмитрий Ильич, — в тон ему ответила Щеголева.
— Вы так сразу узнали меня, спасибо.
— Прошло около трех недель, но не лет, чтобы забыть знакомый голос. Однако вам и этого хватило, чтобы снова обращаться по имени-отчеству. Разобрались в датах рождения, наконец?
— Честно говоря, я не один раз собирался позвонить, но получилось только сегодня, — пропуская мимо ушей ее колкость, продолжал Дмитрий.
— Что так? — Юлия Сергеевна устроилась с телефоном поудобнее. Она почувствовала, что разговор быстро не закончится.
— Трудно сразу ответить, — Рогозин не мог уловить ее настроения. Он понял, что разговор не тяготит ее, но и особой радости не ощутил. — Чтобы долго не отнимать у вас драгоценное время, я сразу к главному.
— Вы правы. После сорока время летит убийственно быстро и тратить его на долгие беседы по телефону непростительно, — сдерживая улыбку, заметила Щего-лева. — Вам еще предстоит это понять.
— Нам нужно встретиться, — Дмитрий слышал только себя, а ее шпильки сейчас не имели значения.
