человека, который вдруг на сорок втором году проснулся в Щеголеве. Миру предстал новый Лев Николаевич, интересы, мысли, поступки, слова которого словно принадлежали не ему. Он помолодел, посвежел, стал менее категоричным на работе, дома. Он постоянно находился в приподнятом настроении, физически не мог быть хмурым, раздраженным. Все, что раньше выводило его из себя, теперь вызывало лишь усмешку. Больше не было проблем — они остались в той, серьезной, выстроенной на годы вперед жизни. В том разграниченном, обозначенном и безгрешном исчислении.
Щеголев чувствовал перемены, радуясь и страшась, потому что их замечал не он один. Юлия стала внимательнее. Ее забота приобрела характер подозрительного беспокойства. Однажды Наташа, прийдя к ним в гости, сказала, что папа помолодел и вообще здорово выглядит. Это был комплимент и матери, потому что дочь считала ее заботу и внимание главным в этих явных переменах.
— Я всегда говорила, что семейный очаг — мощная сила. Главное, чтобы огонь разгорался не слишком ярко, чтоб не обжигал. Для этого и существует его хранительница — она всегда знает, сколько дровишек подкинуть, чтобы не дать огню погаснуть или опасно запылать. Правда, мам? — с гордостью сказала Наташа.
Юлия Сергеевна не была склонна к такой образности. Она вяло улыбнулась в ответ на тираду дочери, потому что сама не могла разобраться в переменах, происходящих с мужем. Ей казалось, что она не имеет к ним никакого отношения. Лев стал аккуратным, еще более подтянутым, собранным, легким. От него веяло кипучей энергией, которая, как в бездействующем вулкане, спала, а теперь прорывалось наружу только пока без разрушений и катаклизмов.
— Лева, ты действительно изменился, — не могла не согласиться Юлия Сергеевна. — Ты наверняка сам заметил это.
— Да, я знаю, — загадочно улыбаясь, ответил Щеголев в тот вечер.
Он знал и причину этих перемен, но все было слишком неожиданным. Лев не думал, что состояние, охватившее его, надолго завладеет им. Он надеялся, что мужское начало, вдруг яростно и властно заявившее о себе, не отважится на что-то серьезное. Он не представлял, что в его жизни могут произойти глобальные перемены. Все давно сложилось, даже смешно было думать о том, чтобы начинать все сначала. Снова переживать, как в юности, состояние влюбленности? Нет. Щеголев боролся с самими собой. Но время шло, а интерес к невысокой, всегда улыбающейся девушке по имени Маша возрастал. Пожалуй, Лев смутился бы еще больше, узнав, что и она с первых минут знакомства оказалась в плену его обаяния. Ей, молодой, современной, энергичной, показалось, что он и есть герой ее романа. Именно он — личность, умный, талантливый, красивый, наконец. Хотя внешности Пожарская отводила последнее место, потому что за свою недолгую, но бурную личную жизнь понимала: не красота определяет степень ее увлеченности мужчиной. Она знала, что чувство уверенности и внутренней свободы делают мужчину неотразимым. Все это она видела в Щеголеве. Ни с кем она не чувствовала себя так свободно и, в то же время, скованно. Именно о нем думала она бессонными ночами, понимая, что, наконец, и к ней пришло настоящее чувство. Маша не сомневалась в этом ни секунды. Она не собиралась никоим образом дать понять, что испытывает к Щеголеву не только профессиональный интерес. Однако с каждой встречей это было делать все труднее. Маша старалась изо всех сил, подключая врожденную страсть к лицедейству. Она играла веселую, беззаботную, уверенную в себе девушку, которая просто привыкла выполнять свою работу на «отлично». Лишь наедине с собой она позволяла себе мечтать. Пожалуй, она отважилась бы на первый шаг к сближению, если бы хоть чуточку была уверена в том, что интересна Щеголеву. Он тоже умело играл роль ученого мужа, который просто не может отказать настойчивости молодости. Два лжеца, два мятущихся сердца, два неуверенных, задавленных собственными комплексами человека. Двое, боящихся признаться даже самим себе, что весь мир с каждым днем теряет для них интерес. Он становится блеклым, невзрачным, скучным. Это уже не мир — мирок. И для полноты счастья, свободного дыхания им не хватает лишь друг друга.
Уже произошла встреча в стенах института. Лев ответил на все вопросы Маши, познакомил ее с несколькими сотрудниками, которые без лишних уговоров согласились рассказать о своем руководителе все, о чем спрашивала эта неугомонная девушка. Пару раз Щеголев и Маша встречались в кафе, и, только возвращаясь домой, Лев Николаевич понимал, что они просто общались. Ничего делового, ни слова о предстоящем эфире. Оба были увлечены друг другом. Все произносимое было лишь необходимым фоном действия под названием «любовь с первого взгляда», но ни один не находил достаточно смелости, чтобы открыто признаться в этом. Они говорили о чем угодно, и время летело, заставляя Щеголева вспоминать о том, что дома его ждет Юлия. Он начинал часто поглядывать на часы, и юная собеседница понимала, что ее время истекло. Пытаясь скрыть разочарование, она спохватывалась, извиняясь, что и без того отняла много времени. Быстрое прощание, и через день-другой или Маша или Щеголев звонили по телефону, указанному на визитке, чтобы назначить новую встречу.
— Нужно обговорить некоторые детали, Машенька. Это касается будущей программы. Она ведь не должна выглядеть сырой. Вы согласны со мной? — Щеголев удивлялся тому, как легко и искусно он притворялся. Особенно когда Маша была на другом конце провода.
— Конечно, Лев Николаевич, — она принимала правила игры, трепеща и ликуя. — Когда вам удобно встретиться и где?
Она всячески подчеркивала, что для нее нет временных ограничений. Старенький «фольксваген», на котором она разъезжала по городу, помогал ей быть мобильной, скорой. Маша однажды подвезла Льва Николаевича домой после одной из таких незапланированных встреч. Он был поражен тем, как свободно она чувствует себя за рулем. Как непринужденно разговаривает, успевая следить за перегруженной дорогой. Как прикуривает тонкую, коричневую сигарету на ходу и время от времени виновато поглядывает в его сторону:
— Извините, сигареты — это то, от чего я никак не могу отказаться. Я знаю, что это не украшает, но пока не готова расстаться с сигаретой больше чем на пару часов.
Он был готов закрыть глаза на то, что не переносит вида курящей женщины. Он даже чувствовал некое возбуждение, наблюдая за тем, как она зажимает сигарету в зубах, отвечая ему на ходу. Она все делала красиво, изящно. Щеголева все больше охватывала паника: он хотел и не мог найти в ней изъянов. Он возвел бы в добродетель даже ее пороки, если бы узнал о них. Никто в целом мире не убедил бы его в том, что Маша Пожарская — обыкновенная девушка, дитя своего времени, слегка испорченная его ускоренными оборотами.
Лев Николаевич с улыбкой смотрел на три маленькие золотые сережки, украшавшие ее ухо. Удивительно, но он не видел ничего дурного в этом стремлении выделиться. Он не спрашивал, что это означает, принимая все, как необходимый атрибут стремительного существования Маши. Она была готова отвечать на любые его вопросы и охотно делала это при встречах. Она говорила, что может работать сутками, совершенно не чувствуя усталости, называла себя юным трудоголиком, явно получая от этого удовольствие. Еще она каждый раз подчеркивала, что состояние влюбленности всегда добавляет ей сил. А Щеголев видел в ее словах едва уловимый намек на то, что их встречи могут проходить не только в многолюдных кафе и в любое время суток. Он понял, что девушка деликатно намекает на необходимость изменения характера их отношений. И к моменту договоренности о выходе программы, героем которой должен был стать Щеголев, это произошло. Они словно побывали в ином измерении, в другом исчислении, где кроме их близости больше ничего не существовало. Он и хотел и боялся этого. Мария стала для Щеголева воплощением его юношеской любви. Он вернулся на двадцать лет назад, снова приобретя безрассудство и энергию давно ушедших лет. Он не хотел задумываться над моральной стороной происшедшего, все глубже погружаясь в потрясающие ощущения.
Теперь Щеголев мог позволить себе уйти раньше с работы и, оглядываясь, как заговорщик, шагал квартал пешком туда, где в машине его ждала Маша. Своего водителя он отпускал и летел на встречу с той, которая совершенно изменила течение его жизни. Он позволил себе это приключение, чувствуя, что с каждым днем эта девушка становится ему все дороже. Он шел на самые невероятные уловки ради того, чтобы хоть час провести с ней. Она знала, что в его положении нельзя выставлять напоказ их отношения, и пока была согласна оставаться в тени. Лев Николаевич не скрывал, что женат, что его дочери скоро двадцать. Отводя глаза, говорил, что не знает, как жить дальше. Жаловался, что окончательно запутался, заврался. Он пожимал плечами и говорил, что за всю жизнь столько не врал, как за последние месяцы. Щеголев не ожидал услышать от Маши совета, просто он не мог не поделиться с ней тем, что творилось в его душе. Другого слушателя у него быть не могло. С некоторых пор он не позволял себе ни с кем откровенничать, боясь, что сболтнет лишнего. Прятать свои чувства ему становилось все сложнее, но решение открыться пока казалось преждевременным. И Маша приняла для себя решение — ждать. Она забыла то, о чем часто предупреждала ее мама. Собственно, это было известно всем: на чужом несчастье счастья не построишь. А в том, что жена Щеголева не будет в восторге от романа ее мужа, Маша не сомневалась. Потерять такого мужчину после двадцати лет совместной жизни подобно катастрофе. Тут впору и с ума сойти! Маша не желала оказаться на месте Юлии Сергеевны. Она слушала рассказы Щеголева о том, как они познакомились на вступительных экзаменах в вуз, как решили пожениться — крепкая дружба плавно переросла в необходимость быть вместе. Он не скрывал, что любил жену все эти годы, ни разу не изменив ей даже в мыслях. Лев честно признался, что в том, что он добился таких результатов — доктор наук в тридцать восемь лет, директор научно-исследовательского института в неполные сорок — немалая заслуга Юлии. В ученых кругах его имя — не пустой звук. Он говорил об этом и с гордостью, и с горечью, а Маше казалось, что Лев оправдывается, пытаясь освободиться от всего, что было с ним до их встречи, и не может. Он никогда не сможет окончательно порвать с прошлым. Слишком многое связывает его с той, которая была с ним рядом все эти годы.
Но и делить Щеголева Маша ни с кем не собиралась. Он был ей нужен весь. Пока она согласилась на то, что он предлагал, полностью подстраиваясь под его ритм жизни. Она взяла на вооружение самую мудрую тактику: ни на чем не настаивала, но делала так, что Щеголев все больше нуждался в ней. Она была искусной любовницей, интересной собеседницей. Когда требовали обстоятельства — молчуньей, покорной женщиной, . преданно заглядывающей любимому в глаза. У Маши всегда было хорошее настроение, и она умела развеселить Щеголева, когда он находился не в лучшем расположении духа: устраивала ему экскурсии за город, восторгаясь набирающей силы после зимнего сна природой, читала стихи, сыпала афоризмами — высказывания великих мира сего всегда ненароком появлялись в ее разговоре. Она пыталась дать понять, что разница в возрасте — что, помимо всего прочего, настораживало Льва Николаевича — просто паспортные данные, а в жизни она гораздо старше, мудрее. Маша ненавязчиво демонстрировала свои достоинства, замечая, что выбранная тактика приносит свои плоды. Она видела, что этот взрослый, сильный, умный мужчина становится послушным ребенком в ее руках. Все труднее даются ему минуты расставания, все нетерпеливее ждет он новой встречи. К тому же, не забывая еще одной известной истины, Маша прекрасно готовила и при любом случае подчеркивала, как любит хозяйничать на кухне. На самом деле она чаще ограничивалась полуфабрикатами или йогуртами. Еда не имела для нее никакого значения. Она могла запивать молоком хрустящие хлопья не потому, что любила это сочетание, а потому, что это было просто, быстро, удобно. Чашка кофе и стакан апельсинового сока зачастую составляли ее суточный рацион. Но в данном случае нужно было показать себя отличной хозяйкой, и Пожарская старалась. Щеголев успел оценить ее кулинарные способности. Потому что с некоторых пор он стал часто появляться у нее дома. Добротная домашняя еда приводила его в состояние умиротворенности. Каждый раз ему казалось, что он вернулся после работы к себе домой и больше не нужно никуда спешить. Но стрелки часов неумолимо двигались, приближая момент расставания.
И однажды Маша услышала то, чего ждала полгода: — Все, не могу больше, — резко встав с дивана, Щеголев подошел к окну. Постоял с минуту, пока она удивленно смотрела на его широкие плечи, ровную линию спины. Потом повернулся и, глядя Маше прямо в глаза, произнес: — Я скоро перееду к тебе. Ты согласна? Конечно, она бы хотела услышать: «Я подаю на развод. Ты согласна стать моей женой?» Но пока и это уже была ощутимая победа. Щеголев не хотел разрываться между домом и ею. Он постепенно пришел к выводу, что, выбирая между двумя важными для него женщинами, он должен остаться с ней, Машей. Нужно было никоим образом не показать, что она в душе ликует. Ее амбиции были практически удовлетворены, осталось совсем чуть-чуть. Спрятав все свои эмоции, Маша пожала плечами.
— Я всегда предлагала тебе остаться ночевать. Настаивать не в моих правилах, кажется, ты понял это.
— Маша, ты не поняла. Я хочу просыпаться и видеть рядом тебя. Я хочу говорить тебе «доброе утро» и возвращаться сюда домой, зная, что ты ждешь меня.
