тропе значительно повышается риск вылететь, коляска взлетает, если мы наскакиваем на бугор или камень, а бывает, и на термитник, оказывающийся иногда твёрже обычного.
Но все самые плохие слова вспоминаются, когда начинается «гребенка» — вот это конец! Андрей, наш фотограф, поначалу всё время ехал в джипе, и всё говорил: «О, надо же, дорога хорошая, ещё два, три дня, максимум, и мы выскочим на асфальт!» Чудак, ей Богу — не знал, что говорил. Через пять дней он перестал такое высказывать.
Чтобы познать всю прелесть «хорошей» дороги, мы решили его посадить в коляску, на место Тимура. Почти весь день, с 16:00 до 23:00, он ехал со мной, два раза чуть не перевернулись, два раза нас выкинуло из колеи, хорошо не наскочили на дерево, на ходу «срубили» десятки сухих тонких деревцев, несколько термитников. А когда наскакивали на твёрдые термитники, Андрей подлетал с сиденья в воздух с криком: «Ой! Ой! Ой!» По ходу дела мы разорили много паучьих царств, а густая паутина и большие пауки оставались у нас на одежде и на мотоцикле. Вдобавок ко всему, в этот день мы много вязли в сыпучем песке, и пришлось здорово попотеть, чтобы вытолкнуть наш тяжелющий «Урал».
Вечером, когда уже поставили палатку, Андрей понял, что «чужой не сладок мед», и забыл слова «хорошая дорога!» в пустыне. А обессилел он настолько, что даже не мог помочь поставить палатку. Едва в неё заполз.
5 мая. 22 град. 08 мин. 34 сек. южной широты, 125 град. 26 мин. восточной долготы.
Где-то здесь, на пересечении с тропой «STOCK ROUTE», закончилась пустыня Гибсона и началась Великая Песчаная.
Сижу один-одинёшенек. Санькин «Урал» сломался в шести километрах от нашего места ночёвки. Я успел ускакать вперёд, и пока прорывался, даже не смотрел назад, не до этого было, а потом только понял, что что-то произошло! Тимур догнал нас на джипе и увёз Володю назад — ремонтировать поломанный «Урал». Но мне же не возвращаться обратно, вот и сижу один в этом мареве.
Солнце жжёт, мухи миллионами, маленькие такие, злые, такие приставучие, хуже наших комаров, облепляют всего, жизни от них нет. Так и думалось — лучше наши комары, чем здешние мухи. Всяк кулик своё болото хвалит!
Большая Песчаная пустыня — дождались!
6 мая. Раннее утро. Ревизия. Подсчитал наши запасы: «Воды? 150 литров! Еды? Картошки — 3 кг, 8 пакетиков супа, 5 пакетов крупы, консервы овощные и мясные — 10 штук, орехов — 1 кг, сахара — 2 пакета. Должно хватить на 8 суток, если экономно питаться и воды пить из расчёта 4 литра в день на человека. Тоже должно хватить на 8 дней.
До ближайшего населённого пункта, по нашему маршруту, около 570 км — это по карте, а в реальности — кто знает? За вчерашний день проехали всего 90 км, это даже ездой назвать трудно — ползли, а ведь были дни, когда мы „пролетали“ и по 200 км. Но сейчас такой пробег просто нереален!
Мы движемся уже по Большой Песчаной Пустыне. Вот она. Опять учёные не ошиблись — совсем другая территория, совсем другая природа, всё отличается от предыдущей — пустыни Гибсона. Та длилась 650 км, сколько же будет длится эта — следующая?
Песок тут мягкий, „Волк“ вязнет постоянно, и пошли сплошь „барханы“ — это такие колоссальные песчаные возвышенности высотой 7-15 метров, шириной от 20 до 50 метров. Это целые песчаные хребты, и отчего это они такие длинные-предлинные, и отчего тянутся на многие километры, и мысли не было попытаться объехать их — они уходят за горизонт, а расстояние между ними, в среднем, 300 метров. Старая колея идёт чаще всего поперёк барханов — ясное дело, никто же на мотоциклах сюда не „забурялся“, пробивали тропу на танках, на вездеходах, а им — всё равно — едет „в лоб“, поперёк барханов. Но дошло дело, что и наш джип стал застревать на вершинах этих громадных песчаных гор. Тогда достаём лопаты, и вперед — выкапывать колёса. Потом наламываем веток, чтоб подложить в колею. Толкаем эту огромную машину все вместе, она рычит как зверюга, но всё же проходит. И так — раз за разом. И конца — не видно!
Расстояние 300 метров между барханами позволяет на мотоцикле прилично разогнаться и на 3-ей передаче залететь на верх песочной горы! Тут, не доезжая до вершины, переключаюсь на 2-ую передачу, выскакиваю из седла, и на всех оборотах толкаю аппарат, перескакиваю через верх. Но там уж полностью мотоцикл увязает в песке, в четверть колеса, но благодаря наклону, кое-как спускаюсь, правда не всегда удаётся прорваться таким образом, без чьей-то помощи.
Обычно, или разгон получается плохим, или колея вдруг делает эдакий крутой поворот прямо пред горкой, а на повороте скорость приходится сбавлять в любом случае, пробовал не сбавлять, коляска поднимается вверх. Мотоцикл трудно удержать в колее. На повороте из-под колёс взметаются столбы пыли и песка, двигатель рычит, как лев, скорость всё равно падает, и, не доезжая вершины, мотоцикл вязнет уже „по уши“ в сыпучем песке. В таких случаях аппарат спускаем уже всем миром вниз, и по бездорожью, по кустам, минуя колею, как получится.
Едва выбираюсь на более или менее ровное место, как всё снова: разгоняюсь, лечу, опять песок, столбы пыли, рёв железа, и иногда преодолеваю вершину, а иногда не доезжаю совсем чуть-чуть, так жаль — не получилось!
Стою, жду, когда подойдут ребята. Они уже бегут на помощь, впрягаемся и выталкиваем через вершину к склону, там я уж скатываюсь. И так раз за разом. Двадцать, тридцать, сто раз — сколько там ещё таких барханов?! На карте и то их тысячи, вначале даже считать пытался, но после нескольких десятков бросил — пустое. А солнце сверху жарит и жарит, а песок дышать не даёт, а ехать-то надо и надо! Обливаемся потом, теряем драгоценное воду в организме, хочется пить, но много не выпьешь, труднее будет ехать!
Сел опять рядом со мной на мотоцикл фотограф Андрей Сармин, проехали один, другой бархан, он и спрашивает: „А сколько ещё там впереди?“ Что ответишь? Говорю: „Да, вон тот — последний! Давай, налегай! Помогай! Ещё чуть-чуть!“ Проехали и тот бархан. Он видит, что за ним ещё и ещё, спрашивает опять: „Когда они кончатся?“ Никогда, ясное дело. Взгляните на карту!
А говорят, тут люди жили, аборигены, значит. Как-то умели ведь выживать! Только нам здесь даже непонятно что делать? И потому цель одна — проскочить скорее, скорее, гнать, гнать! Есть ли другой способ преодолеть это пылающее пространство барханов и жары? Нет, надо тогда остановиться, бросить всю технику, раздеться до гола, и вжиться в пустыню, но тогда исчезнет цель — стремиться куда-то за горизонт, а мы как раз туда и рвёмся!
Смотрю на второй наш „Урал“ — с приводом на колесо коляски, на нём мой брат Саня. Со стороны кажется, что он проходит такие преграды — барханы — без особых трудностей. Усилий, которые прикладывает мой брат, со стороны не видно. Как перенапрягается мотор — может сказать только наш механик. Конечно, это безумие — ехать по пустыне на тяжёлом низкосидящем мотоцикле, на „Урале“, на „Волке“, по сути, он не едет — его приходится тащить. И я тащу „Волка“ с рамой от коляски, а Саша тащит „Урал“ с целой коляской, так что ему труднее, гораздо труднее. Он скорее меня устаёт, и отдыха ему нужно больше, но отдыха всё нет и нет! Продолжаю удивляться стойкости „Уралов“, и почему они всё не ломаются!? В голове постоянный вопрос — как они всё это выдерживают?! А если вдруг порушатся основательно — как тогда будем выбираться? Справится ли джип со всеми нами? И об этом мне надо думать как руководителю экспедиции. (Посмотрите технический отчёт Володи Сайгакова, который приложен к этой книге — оцените перечень сделанного!).
Всё идёт и идёт пустыня Большая Песчаная, она точно оправдывает своё название, потому как стоя на возвышенности смотрю на север, туда, где будет проходить наш маршрут, и вижу лишь одни высокие- высокие, длинные-предлинные, как гигантские спящие змеи, песчаные гряды, прегражающие нам путь. Их бесчисленное множество, им нет числа, расстояние между ними в среднем 300–500 метров, и уходят они рядами за горизонт. Как мы их преодолеем? Как? Серьёзно? Были бы у нас мотоциклы эндуро, кроссовые, тогда другое дело, но уж теперь — какие есть, что выспрашивать другие!?
