каком-то определённом месте.
А однажды в бесконечной пустыне вдруг откуда ни возьмись появился участок разбитой асфальтированной дороги! Мы не верили глазам своим. О, как же облегчается тогда путь!
Только радость наша была недолгой, и когда асфальт внезапно оборвался, точно также как и начался, мне он показался призраком разыгрывающим и смеющимся над нами. Это только кажется, что ты умом понимаешь, что даже хорошо асфальтированная автомагистраль может оборваться в любой момент, превратиться в одноколейную разбитую тропу, а то и вовсе исчезнуть, будто бы её и не было вовсе, но когда на практике вдруг так резко кончается твоя радость, то впечатление не из приятных. Так мы снова остались наедине с загадочной природой песков, пустыни, нам оставалось по-прежнему вопросительно, в недоумении, обозревать необъятные просторы.
Если в какой-то части повествования я не смог передать полноту своих наблюдений и допускаю бессвязность, то причина такого упущения кроется в невозможности вести постоянные дневниковые записи. Всё наше время было заполнено движением, а на привалах приходилось освобождать переполненные ботинки, одежду и глаза от песка, отдыхать, спать, есть, пить. И все усилия, и наша прыть отдавались мотоциклам, которые очень часто приходилось нести, так сказать, на себе — какие уж тут дневники!?
Но это не потому, что «Уралы» — капризные как малые дети, и вовсе не потому, что мы избаловались и испортились размеренностью Сахары, что не пишем регулярных дневников, нет! — на самом деле — рыхлый песок всему вина. Это, скажу вам, коварнейшее из всех созданий природы! Его подлейший, надо отметить, характер вытягивает все физические силы, выводит из терпения, изматывает физически и духовно: мало того, что он проникает во все внутренние отсеки двигателя мотоцикла, что нас больше всего беспокоит, но и в наши тела, и после этих недель, проведённых в пустыне, уже наполовину, никак не меньше, мы сами состоим из песка. Доказательством тому является то, что и во рту у нас постоянно присутствует песок — сколько ни сплёвывай, и в глазах, в ушах, везде. Так что на тех непродолжительных остановках, когда я ложился в какую-нибудь тень, чтобы хоть немного восстановить форму, про блокнот забывается — не до него! В результате ценность живых заметок была частично утеряна. Но не настолько же, чтобы не утверждать что-либо. А на самом деле, я уверен, и через пятьдесят лет, пусть что-то малое забудется, но в главном — никогда не сотрутся в памяти впечатления от этих первых наших встреч с самой великой пустыней планеты. Они — эти воспоминания, будут питать нас всю оставшуюся жизнь!
Гляжу на нашего оператора и фотографа — Владимира Новикова, ему нелегко с его излишним весом в этом сложном пути. От сильной тряски его, несчастного, сидящего в коляске, укачивало, а беспощадное солнце ещё более ухудшало самочувствие. У него, бедняги, совсем пропал аппетит, и поначалу, кроме свежей воды и каких-то таблеток, он ничего не принимал.
Но Володя стойко терпел все эти лишения, и постепенно, через неделю примерно, организм его адаптировался, и все болезненные признаки исчезли навсегда.
А вот у Володи Сайгакова вдруг появилась какая-то крупная красная сыпь на животе и руках. Хорошо, что в лице оператора Новикова мы имели ещё и доктора, он долго не думал и вынес Сайгакову безапелляционный диагноз — экзема, и назначил соответствующее лечение. Выделил таблетки и напрочь запретил купаться в африканских водоёмах. Позже, однако, выяснилось, что это была обыкновенная потница, а в водах Нила, наш инженер всё также продолжал находить утешение. Так что и с этим всё обошлось.
Первое время мне сложно было с «УРАЛом» с коляской: всю предыдущую свою мотожизнь я имел дело с лёгкими спортивными мотоциклами, а тут — на тебе! Почему-то поначалу казалось, что «УРАЛ»- тяжеловес перевернётся на бок и подомнёт меня. И пришлось довольно долго избавляться от этого неприятного ощущения. В первые дни, когда приходил мой черёд вести мотоцикл, у Владимира-оператора, сидящего справа в коляске, наверное, сжималось от ужаса сердце. А ведь сильный мотоцикл можно сравнить с резвым конём, требующим определённого навыка. Впрочем, чуть позже и я, и оператор настолько привыкли, что начали даже вставать на ходу, а когда Володя при этом, стоя в полный рост в коляске, манипулировал видеокамерой, то всё было похоже на голливудский боевик. Даже позабывалось, как вначале сверхосторожный Володя Сайгаков был оператору более желанным водителем.
В ночной темноте запросто можно потеряться в пустыне, двигаясь по колее, которая вдруг резко, словно порванная нить, обрывается и исчезает в песках. И однажды с нами всё же произошёл такой случай.
Мы оказались во мраке и неизвестности на просторах пустыни. Над нами сверкал звёздный купол и хозяйка ночи — луна, но вдруг всё спряталось, пустота. Лишь только вдалеке, примерно в трёх километрах слева от нас, мерцали тусклые огоньки какого-то посёлка. Необходимо было выйти на верный путь. Прибор GPS показывал координаты, а линия тропы исчезла «в никуда». Прорываться на мотоцикле через пески и небольшие барханы-наносы к огням домов не стоило — это тяжкий, если не невозможный, труд. Я вызвался сбегать к селению, мы думали, что оно располагается вблизи Нила.
Беру у Сергея компас, определяю направление, и иду на свет огней. Не прошел я и одного километра, как уже был отрезан тьмою от нашего становища — его огонька не было видно. Я то бежал, то шёл быстрым шагом, натыкаясь в спешке на чахлые мимозы, предвестники нильской воды, спотыкался и чуть не падал. Тут и там, словно автомобили на свалке, отслужившие людям, а ныне преданные забвению, валялись мёртвые верблюды — корабли пустыни.
Ближе к постройкам послышался неистовый лай собак, конечно, они почуяли чужака. В темноте я увидел силуэты женщин с мотыгами допоздна работающих на огородах. Я крикнул: «Салам Алейкум!» Увидев меня идущего со стороны пустыни с фонариком в руке, те подняли крик и шум, побросали всё и испуганно побежали в сторону ближайших глиняных домов, призывая к помощи мужчин. Собаки надрывались вовсю, но пока не приближались ко мне. И у меня мелькнуло предположение: «Возможно, скоро псов отпустят на таинственного пришельца! И что тогда?» Вскоре из мазанок выбежала целая толпа мужчин в белых сорочках, и все они направились в мою сторону. Интересно — кого они во мне узрели? На всякий случай я психологически приготовился к битве, втайне надеясь, что меня не забьют камнями и палками без суда и следствия.
— Who are you? (Кто ты?) — нашёлся один из толпы англоговорящий.
— Я — путешественник! Русский! Мотоциклист! — быстро ответил я окружившим меня арабам. — Там, в пустыне, меня ждут друзья! Мотоциклы завязли в песке, — добавляю я, указываю рукой в темноту. Арабы заулыбались, почувствовалось их удивление и душевное расположение, как будто их предупреждали, что мы можем появиться в их краях.
Во все глаза они принялись меня разглядывать — странного ночного пришельца. Жестикулируют, с жаром делятся друг с другом впечатлениями, царит прямо-таки воодушевление. Действительно, я для них — интересный и необычный объект: светлые волосы и борода, любопытная одежда, появился из ночи, из пустыни, весь в пыли, немытый. Некоторые касаются моего кожаного жилета, берут меня за руку, тем самым дают мне понять, что я — лучший гость у них в деревне.
— Добро пожаловать! Русский — это хорошо! Америка — плохо! — приглашают меня знаками в дом.
Я деликатно отказываюсь от приглашений, признаться честно, мне вовсе не хотелось гостить у них в тот момент, когда мне нужно бежать к оставленным ребятам и мотоциклам. Быть может, для арабов жизненно важно принять как полагается ночного русского скитальца. По ходу я задаю вопросы англоязычному суданцу:
— Как выехать на главную дорогу? И есть ли она вообще? Арабы уверяют меня:
— Very good road! (Очень хорошая дорога!) — и указывают в сторону, где я сумел разглядеть огоньки фар автомобилей.
Слава Богу, дорога найдена, и я ретируюсь, прощаясь, убегаю в темноту, туда, откуда пришёл, очевидно, оставив моих новых гостеприимных знакомых в большом недоумении.
Найти ребят оказалось не так-то просто в этой тьме. Три километра я уже давно пробежал, а
