— Целью нашего прихода к вам является просьба значительной части украинской интеллигенции спасти их от фашистской армии, которая почти без сопротивления продвигается на восток. Если немцы займут Львовское воеводство, то прогрессивные и демократические люди будут истреблены. Мы просим Советский Союз разрешить переход польско-советской границы всем украинцам, кто пожелает этого.
Я сказал, что советские люди знают Ивана Яковлевича Франко как великого украинского писателя, выдающегося ученого и общественного деятеля и мне приятно встретиться с женой и другом такого человека. О ее желании и желании единомышленников перейти в СССР при приближении ко Львову немцев я немедленно сообщу в Москву, однако не могу сказать, каково будет решение по этому вопросу, но со своей стороны буду просить об этом.
Вдова Ивана Франко не дала мне договорить:
— Если быстрого ответа не последует, можем ли мы перейти границу, когда немцы будут подходить ко Львову?
Я сказал, что у кого чиста совесть перед Советским Союзом, те, конечно, будут приняты и обласканы, а с нечистой совестью сами, наверное, не пойдут. Видимо, мои ответы удовлетворили ее.
Старушка — ей было тяжело подниматься — печально сказала:
— Я получаю от польского правительства крохотную пенсию. Я нищенствую. Все, что у меня было — заложено или продано. Если даже представится возможность бежать от немцев к вам — и на это нет злотых. У меня осталась единственная надежда — просить советское правительство установить мне хотя бы небольшую пенсию.
Я сказал, что напишу письмо в Москву и думаю, что пенсию ей установят. На неотложные расходы в ближайшие месяцы могу выдать единовременно три тысячи злотых и тут же выдал их. Как же она была рада помощи! Посол Шаронов полностью одобрил мои действия и утвердил расход.
Между тем немецкая армия двумя колоннами приближалась к Варшаве, совершая воздушные налеты на крупные города.
Из нашего посольства мне дали знать, что все сотрудники советских учреждений выезжают на польско-советскую границу, и было предложено сделать то же самое консульским работникам. Я решил: жен и детей отправить автомашиной на советский пограничный пункт, а мне, секретарю и шоферу остаться пока во Львове, чтобы посетить районы воеводства и посмотреть, что предпринимают польские власти в этом приграничном крае с СССР, каково настроение различных слоев населения, их отношение к Советскому Союзу.
В течение следующих пяти дней мы исколесили воеводство вдоль и поперек по главным и проселочным дорогам. Беседуя с местными жителями, чаще всего слышали:
— Приходит наш конец. Почему Советский Союз отдает нас немцам?
Один из собеседников, учитель гимназии, сказал, что их правительство бросило свой народ и разбежалось.
После того, как немцы захватили Варшаву и без сопротивления начали наступление на восток, мы 15 сентября 1939 года с секретарем консульства выехали к границе. По дороге продолжали визуальную разведку и опрос населения. К вечеру того же дня пересекли польско-советскую границу в направлении Шепетовки. Не успели перевести дух и оглядеться, как к нам подъехала легковая машина, из которой вышли два командира Красной Армии и попросили предъявить документы. Узнав, что перед ними советский консул, секретарь и шофер консульства во Львове, нас вежливо попросили следовать за ними, поскольку без их помощи мы не проедем. И действительно, левая сторона дороги, ведущей к границе, все съезды с нее в поле и лес были заняты нашими войсками и техникой. Огромное количество автомашин с пехотой и артиллерией вызвало у меня чувство гордости. Я был рад, что наша родина бдительно следит за фашистской Германией и готова дать отпор.
Мы еще не знали, что Сталин и Гитлер заключили пакт о ненападении, а Риббентроп и Молотов подписали известный протокол к нему о разделе Польши и сфер влияния.
Приехали мы в крупный поселок рядом с железнодорожной станцией. Командиры указали нам гостиницу, где мы можем разместиться до отъезда в Киев.
Вскоре они сообщили нам, что командующий группы войск приглашает на ужин. Это было очень кстати. Мы здорово проголодались.
Оказалось, что привезли меня не на ужин, а прямо в большой зал какого-то клуба, где уже находилось много офицеров, а на сцене за столом сидел командующий со своим штабом. На петлицах его гимнастерки виднелось по четыре ромба. Когда я вошел, он встал и, назвав себя, попросил меня рассказать собравшимся все, что мне известно о нынешнем политическом положении в Польше и особенно в ее восточных районах. Он задал вопросы также о пропускных возможностях железных и шоссейных дорог, об укрепленных районах в восточных областях, о настроении украинцев по отношению к СССР и поляков к фашистской Германии.
Я постарался кратко и точно суммировать свои наблюдения в своем ответе на вопросы, подчеркнул, что правительство польских панов распалось. Министры разбегаются, полковник Бек бежал в Румынию, президент Польши Мостицкий «приглашен» в Швейцарию, гражданином которой, как оказалось, он давно уже является. Не упустил даже встречу с вдовой Ивана Франко. Подробно коснулся железных и шоссейных дорог, мостов, их постоянных бомбежек. Разбита железнодорожная станция во Львове. Шоссейные дороги по всему воеводству узкие, запущенные, полуразвалившиеся, мосты ветхие. Значительных воинских гарнизонов в городах восточных районов мной не замечено. Небольшие группы гражданских лиц из местной обороны с дробовыми ружьями и старыми винтовками попадались у дорожных мостов и общественных зданий. Укрепленных районов не видел. С самого начала войны с немцами не отмечалось движения военных эшелонов на восток, к советской границе.
На заключительный вопрос, как относятся к Советскому Союзу верующие и духовенство, я ответил, что влияние ксендзов на население очень сильное и в подавляющем большинстве своем они фанатичные антисоветчики.
Тут я вспомнил такой случай. В один из дней усиленной бомбежки Львова мы, стоя у входной двери консульства, увидели бегущего по улице к нашему дому ксендза, которому быстро открыли дверь. Он вбежал в дом. Прислушавшись к нашему разговору, ксендз спросил:
— Где я?
Ему ответили:
— В советском консульстве.
Не говоря ни слова, ксендз, задрав свою рясу, выбежал из консульства и как шальной помчался вдоль улицы. Убегая от «дьявола большевизма», он попал прямо к Богу — его убило осколками бомбы.
Рано утром следующего дня мы на консульской автомашине выехали в Киев, а вечером следующего дня отбыли поездом из столицы Украины в Москву.
Так закончилась моя первая командировка за границу, длившаяся два с половиной месяца. Она стала началом долгого, сорокапятилетнего пути моей разведывательной деятельности.
В Москве и Хельсинки осенью 1939 года. Сталин на Политбюро
По прибытии в Москву я по поручению начальника Иностранного отдела (так называлась тогда внешнеполитическая разведка НКВД[2]) Павла Михайловича Фитина, моего однокашника по Центральной школе, срочно составил записку о внутриполитическом и военном положении Польши для доклада наркому. Вскоре записка на восьми страницах была готова и передана Берии для Политбюро.
Утром 17 сентября Павел Михайлович пригласил к себе всех работников отделения по Польше и заявил примерно следующее:
— Товарищи, сегодня рано утром Советский Союз ввел свои войска в Западную Белоруссию и Западную Украину. Наша партия не могла не считаться с изменившейся обстановкой в связи с поражением Польши. В соответствии с задачами создания фронта против гитлеровской агрессии, исправления исторической несправедливости в отношении западной части Украины и западной части Белоруссии и
