type='note'>[514] В доказательство такого отзыва о Константине греческие писатели приводят несколько примеров ослепления уважаемых и заслуженных лиц, пострадавших будто бы без всякой вины.[515] Восточные писатели, напротив, изображают Константина человеком благочестивым, добрым, кротким, сострадательным ко вдовам и пленникам, склонным прощать обиды злодеям. В доказательство его мягкосердечия указывают на то, что он не одобрял жестоких мероприятий своего брата относительно властелей, по смерти Василия II велел разрушить построенную им тюрьму и освободить из нее всех заключенных. Они не скрывают мер строгости, принятых Константином VIII против некоторых властелей, которые лишены были зрения, но считают эти меры справедливыми, должным возмездием за враждебные замыслы против престола.[516]
В этих противоречивых суждениях есть доля истины, но есть преувеличения и неверность. Из восточных писателей в особенности страдает неверностью Матвей Эдесский, который слишком идеализирует нравственную личность Константина. Основой идеализации послужило, без сомнения, благосклонное отношение Константина к армянскому народу, которое, по словам Матвея,[517] завещано было ему Василием II. Под влиянием симпатий к Константину, вызванных этой благосклонностью, армянский писатель возвел на пьедестал его нравственные качества, его доброту к армянам распространил вообще на подданных и в частности на гонимую предшественником его аристократию; при этом он употребил прием, может быть, умышленный, а может быть, ненамеренный, а именно перенес на Константина некоторые черты, принадлежащие его преемнику, Роману III, который в своих отношениях к армянам шел по направлению, совершенно противоположному, сравнительно с Константином, был поэтому несимпатичен армянским писателям.[518] О Романе III, между прочим, известно, что он, по вступлении на престол, обнаружил снисходительность к аристократам и освободил заключенных из темниц.[519] Недостаток, замечаемый у Матвея Эдесского в его оценке личности Константина, замечается, только в меньшей степени, и у других восточных писателей. Но если в показаниях восточных писателей есть неверность, то и свидетельство греческих историков обнаруживает преувеличение и натяжку, когда эти историки утверждают, что Константин ослеплял людей без всякой с их стороны вины, единственно по побуждениям своего жестокого сердца. Бесспорно, Константин VIII был жесток и бессердечен, но чтобы он казнил людей, ни в чем неповинных, с этим едва ли можно согласиться; факт казней не подлежит сомнению, но нет нужды считать его явлением беспричинным.[520] Дело достаточно разъясняется из сопоставления фактических данных, сообщаемых греческими историками, с данными историков армянских, особенно Аристакеса Ластиверт–ского, по времени ближе других стоящего к описываемому предмету. Это сопоставление дает нам возможность приподнять несколько завесу, прикрывающую смутный вопрос об агитации, которая велась против Македонской династии при Константине VIII.
При Македонской династии суждено было обнаружиться новому в византийской истории явлению — возвышению властельских родов, из которых особенно выдвинулись три: Фокиды, Куркуасы и Склиры; из них первые два имели даже представителей на императорском престоле в лице Никифора Фоки и Иоанна Цимисхия. Македонская династия выступила на борьбу с этим новым и с точки зрения интересов как византийского самодержавия, так и крестьянского благосостояния, опасным явлением. Василий II более, чем его предшественники, известен во внутренней политике заботами о подавлении аристократических стремлений, которые в его время заявляли свою жизненность не только на почве социально– экономической, но и политической, сказываясь в вооруженном противодействии верховной власти. В восстаниях против Василия II фигурируют главным образом те же, более других успевшие окрепнуть, роды Фокидов и Скли–ров. Благодаря энергии грозного Болгаробойцы, враждебные движения в среде аристократов были подавлены, но лишь на время. Лица, заинтересованные в этом деле, отчаявшись в надежде достигнуть выгодных для аристократии результатов при Василии II, отложили осуществление своих надежд до более благоприятного времени, когда сойдет со сцены Василий II. Вопрос, насколько можно догадываться, сводился к тому, чтобы произвести династический переворот, и вместо Македонской династии, которая была враждебна аристократам, возвести на престол такое лицо, интересы которого были бы нераздельно связаны с интересами властелей.
Первый шаг в этом направлении, в смысле подготовительных действий, сделан был аристократической, властельской партией в момент перехода правления от Василия II к его брату Константину VIII. Аристакес Лас–тивертский рассказывает, что Василий II незадолго до своей смерти, находясь в Византии, велел отправить гонцов к брату Константину, находившемуся тогда в Никейском округе, с письменным приказанием ему немедленно прибыть в столицу. Министры обещали исполнить его волю, но между тем задержали письмо, потому что не хотели, чтобы Константин царствовал над ними. Василий несколько раз повторил приказ, наконец, заметив коварство, велел оседлать себе лошадь, поднялся с постели и выехал в город. Многие, увидев его, постарались спрятаться в темных углах своих домов; гонцы отправились в
Греческие писатели ясно указывают класс людей, против которого направлена была царская немилость. Они говорят, что Константин VIII жаловал и приближал к себе людей худородных, незначительного состояния, даже людей несвободных, прислужников своего покойного брата, людям же почтенным, отличавшимся по роду и доблестям, не оказывал внимания; любимцы его из простонародья пользовались милостями, а люди высокородные были ослепляемы.[523] Очевидно таким образом, что Константин VIII, при всей своей внутренней пустоте и неспособности, при явном предпочтении забав и удобств жизни заботам государственным, которые он охотно предоставлял другим,[524] твердо однако же держал в руках знамя своего рода и весь проникнут был традицией Македонской династии, которую рельефнее всего выразил Василий и правилом которой было; давить аристократов и покровительствовать простому народу. Очевидно также и то, что если преследовались люди высокородные, властели, а поощрялось простонародье, согласно принципам внутренней политики Македонского дома, или, выражаясь конкретным языком Аристакеса, согласно завещанию Василия II казнить крамольников, то крамольники эти, действовавшие в ущерб интересам Македонской династии, обнаружившие свою враждебность в конце царствования Василия II, при переходе правления к Константину VIII, были не кто иные, как властели, приверженцы аристократической партии. В момент вступления Константина на престол, в 1025 году, действия этой партии были нерешительны, дело только подготовлялось, не укрывшееся однако же от опытных и зорких глаз Василия Болгаробойцы, к осуществлению его еще не было приступлено, — иначе у историков сохранились бы какие–нибудь следы. Обнаружилось это дело вскоре по вступлении на престол Константина VIII, в первый же год его единоличного царствования.
Местом движения избрана была одна из восточных областей, Васпу–ракан, во главе движения стал правитель этой области, назначенный еще Василием II, храбрый и воинственный Никифор Комнин, которому греки обязаны приобретением города Арджиша[525] с его территорией. Греческий историк (Скилица), пытающийся доказать невинность Комнина, представляет
