Византийское государство и Церковь в XI в.: От смерти Василия II Болгаробойцы до воцарения Алексея I

старался исправить грехи прежнего царствования и принес народу жертву в лице близких своих родственников, времени было слишком мало, чтобы уврачевать все язвы, заставить народ забыть о старом и проникнуться благодарностью к Калафату. Кроме того, гуманные мероприятия Калафата скользили, надо полагать, более по поверхности, не затрагивая существа государственной системы, рассчитаны были на то, чтобы задобрить народ, а не на то, чтобы создать действительное и прочное народное благополучие. Оттого людям, лучше Калафата понимавшим народный дух, легко было заставить непостоянных византийцев пренебречь благодеяниями и живо припомнить обиды. Это было тем легче, что Калафат не довел даже своего дела до конца, не все родственники были удалены — Константин–новеллисим оставался при царе, напоминая своим присутствием народу о всем, что он вынес от пафлагонян. Что в восстании против Калафата нашел себе исход народный протест против господствовавшей системы управления и лиц, ее поддерживавших, видно из того остервенения, с каким народ набросился на уничтожение всего, напоминавшего о податном гнете: народ, ворвавшись в казнохранилище, разграбил казенные деньги, разорвал писцовые книги, разрушил дома царских родственников, расхитил скопленное в них несправедливостями и слезами народными богатство, не пощадил даже основанных и роскошно украшенных паф–лагонянами храмов,[659]

3) В восстании замечается также сильное влияние партии, приверженной к Зое. Существование этой партии Калафат имел случай заметить, прежде еще чем принять решительные меры относительно императрицы. Несмотря на то, что вопрос об удалении Зои был им предрешен, он, желая выведать настроение умов, спросил мнения у приближенных своих советников. Те разделились: одни были согласны с Калафатом, другие не одобряли его намерения. В числе первых был новеллисим Константин, хотя сам он впоследствии не хотел в этом сознаться. В числе последних были ученые астрологи, которым поручено было определить по положению звезд, следует ли удалить Зою, всего же более Константинопольский патриарх Алексий. Патриарх обнаруживал явную приверженность к Зое, и раздраженный Калафат вознамерился низвергнуть его с престола, о чем прямо объявил в манифесте к народу, В день ссылки Зои патриарху дан был приказ удалиться в монастырь, в Стеносе, и там ожидать Дальнейших распоряжений — мера предосторожности, оказавшаяся бесполезной, так как патриарх успел своевременно возвратиться из монастыря и с самого начала бунта выступил защитником дела Зои.[660]

4) В такой же степени, как партия Зои, если еще не в большей, приняла участие в восстании и партия Феодоры, заявившая о себе еще при Константине VIII, агитировавшая в пользу Феодоры, к великому неудовольствию Зои, при Романе III, при Михаиле Пафлагоне не считавшая удобным возвышать голос, но теперь, при Калафате, после того как Зоя была сослана и пострижена и шансы сестер сравнялись, опять проявившая свою деятельность. Приверженцы этой партии действуют во время восстания весьма энергично, добиваясь возведения на престол Феодоры если не как самостоятельной императрицы, то как соправительницы Зои. В числе их можно считать патриция Константина Кавасилу[661] и вновь назначенных Феодорой должностных лиц, например, городского эпарха Никифора Кампанара.[662] На приверженцах двух партий — Зои и Феодоры, особенно последней, — лежит ответственность за то, что совершено во время бунта. Императрицы были только орудием в их руках.

Брожение началось немедленно после того, как совершилась ссылка Зои; оно быстро охватило весь город, проникло в мастерские, в семьи. По всему видно, что руководили делом и разжигали страсти искусные люди, старавшиеся всеми мерами, даже посредством женщин, подействовать на народное чувство и налегавшие главным образом на то, что худородный осмаливатель судов, Калафат, попрал клятву и устранил высокородную царицу, получившую престол по наследству от отца и деда. К утру понедельника 19 апреля народное настроение было достаточно наэлектризовано, чтобы прорваться при первом толчке. Утром эпарх города, патриций Анастасий, явился на площадь с царским воззванием — манифестом, в котором объяснялись причины, заставившие удалить Зою, народ призывался к верности престолу и обещались разные милости. Не успел эпарх кончить свое чтение, как в народной толпе кто–то закричал: «Не хотим ставропата Калафата иметь царем, желаем урожденную законную нашу матушку Зою» — и бросил камень. На этот крик народ ответил воплем: «Разнесем кости Калафата!» и бросился подбирать камни, ломать скамьи мелких торговцев, дабы с этим оружием идти на бой. Эпарх со своими спутниками едва успел спастись. Народ двинулся ко дворцу густой толпой, которая по пути с каждым шагом все более возрастала, увеличившись еще освобожденными народом из тюрем преступниками. В то время как небольшие отряды бросились разорять и грабить дома царских родственников, сплошная масса приблизилась ко дворцу и шумно стала заявлять свои враждебные действия. Калафат струсил, тем более что отряд его телохранителей оказался ненадежным и часть его перешла на сторону бунтовщиков. Упавший дух его был поддержан новеллисимом Константином, который при первых проявлениях народного брожения поспешил к себе домой, собрал и вооружил свою челядь и с этим импровизированным войском явился на подмогу племяннику. Были также вооружены дворцовые прислужники, оказались случайно во дворце и некоторые настоящие воины, например, стратиг Катакалон Кекавмен, прибывший из Сицилии с вестями. Общими силами решились дать отпор взбунтовавшемуся народу и стали пускать камни из пращей, стрелы из луков и метательные дротики на всех пунктах, с каких напирал народ. Между тем обратились и к другому средству, чтобы утишить народную ярость, к устранению причины бунта. В то время, когда приверженцы Калафата отстреливались от толпы, быстроходное судно отчалило от дворцовой пристани на остров Принца и доставило во дворец Зою, облаченную в монашеское платье. Платье это с нее сняли, одели в порфиру,[663] вывели в царскую ложу большого театра и заставили говорить к народу успокоительные речи. Если бы удаление Зои было действительной и единственной причиной народного бунта, если бы в основе его не лежали другие, более глубокие побуждения, вызывавшие недовольство правительством в высших и низших слоях, если бы наконец, кроме партии Зои, не существовало еще партии Феодоры — то очень вероятно, что средство, к которому обратился Калафат, восстановление Зои в прежнем положении, успокоило бы народ. Но удаление Зои было скорее поводом, чем причиной бунта, с ее возвращением настоящие причины не были устранены, и потому бунтовщики не успокоились, — потеряв в лице Зои свой лозунг, они обратились за лозунгом в другую сторону. В то самое время, когда народные страсти разгорались и прорывались наружу в насильственных действиях, храм Св. Софии сделался центром более спокойной и обдуманной агитации. Сюда явился патриарх Алексий, около него сгруппировался кружок приверженцев Зои и стал воздействовать на толпу, требуя возвращения ее из ссылки. Когда же Зоя была возвращена, над этим кружком ее приверженцев, в том же храме Св. Софии, взяла перевес партия Феодоры, требовавшая, чтобы Феодора была вызвана из монастыря и возведена на престол. Так как это требование давало возможность продолжить и довести до конца оппозицию против Калафата, то к нему склонились даже приверженцы Зои, войдя с приверженцами Феодоры в компромисс: между ними условлено было провозгласить царицами обеих сестер. Снаряжена была депутация в Петрий, к Феодоре, во главе депутации стоял какой–то иностранец, человек не греческой крови, служивший некогда Константину VIII и достигший своей храбростью, удачами и прекрасным характером уважения греков. После некоторых колебаний, возбужденных в Феодоре предстоявшей перспективой вновь окунуться в круговорот политической жизни, она отдалась в руки депутации, усажена была на лошадь и с торжеством доставлена в храм Софии. Это было в понедельник, поздно вечером, и Феодора, ничего в тот день не предпринимая, отправилась почивать в патриаршие покои.

На следующий день, утром, Феодора, объявив Калафата низложенным с престола, назначила, как императрица, новых должностных лиц, в том числе эпархом столицы Никифора Кампанара. Между тем вооруженное восстание народа продолжалось и с утра вторника война против Калафата и придворных началась с новой силой, с тем лишь различием, что она велась уже под прикрытием имени Феодоры и в нее внесена большая правильность: осаждавшие дворец подошли с шумом и криком, но вместе с тем при звуках труб и рожков. Против этого напора ворота дворца не устояли, толпа проникла во дворец и стала производить опустошения. Калафат со своим дядей Константином и некоторыми приверженцами поспешил сесть на судно и отплыть в Студийский монастырь, ища в нем убежища. Зоя была покинута во дворце. Междоусобная война кончилась, унеся с собой немало жертв.[664] Узнав об ее исходе и о том, куда бежал экс–император, лица, окружавшие Феодору, немедленно отрядили