целый арсенал, у нас там наблюдательный пункт. Когда ваш самолет взорвался, я как раз снимал посты. Нам сообщили, что войска военного правительства получили еще партию оружия и вчера в страну прилетела новая группа наемников. Можно было бы встретить их и здесь, но жалко ребят. Пусть лучше противник поизмотается, так что пока отойдем. Ну да это временно, скоро их оружие перейдет в наши руки, вот тогда и посмотрим, — усмехнулся мужчина. — А с обмундированием, как видите, проблем уже нет.
Молодые ребята в защитных комбинезонах с удовольствием расхохотались.
— Но сейчас пока тяжело, наседают со всех сторон, так что не обессудьте. Думаю, лучше всего вам будет идти с нами. Особого комфорта обещать не могу. Позднее что-нибудь придумаем для вас. Так как, остаетесь? — Бородач с прищуром посмотрел на журналиста.
— Да! — не задумываясь выпалил Майкл и посмотрел на Шандора. — Считайте, бестселлер у меня в кармане!
— Я нет, — покачал головой Варга.
— Почему?
— Во-первых, надо как можно быстрее рассказать обо всем, что здесь происходит, — я имею в виду не только героин. Ну а во-вторых, представьте себе, какой вой поднимут ваши, Майкл, собратья, если меня вдруг возьмут в плен в компании партизан. Вы бы и сами, в другое время, не отказались бы состряпать статейку о «руке Москвы». А, Майкл?
— Ну это вы зря! Я, честно, от вас не ожидал...
— Хорошо, беру свои слова назад. Не лично вы, а ваши коллеги. Уж больно заманчиво свалить все грехи на социалистические страны. И уж в этом случае, уверяю вас, никто не упомянет, что я сотрудник МАПРС и оказался у партизан случайно. Хотя нет, — усмехнулся Шандор, — у вас же объективная пресса. Глядишь, где-нибудь на странице двадцатой, недели через две после окончания шумихи, петитом укажут: мол, может быть...
— Ну ладно, — кашлянул в кулак бородач, — только при всем моем уважении к МАПРС помочь сейчас ничем не могу. Воды дам. — Он протянул руку, и один из парней с готовностью отстегнул от пояса фляжку. — Оружия лишнего нет, да и, судя по всему, вы его и не возьмете... Что ж, вставайте, я объясню, как идти. Если хорошо шагать, то дня через три, а то и раньше, можно выбраться к шоссе по ту сторону границы. Да ее в сущности, в этом месте и нет. Пойдете так... — Он с трудом присел на корточки и прутиком нарисовал маршрут. — Лучше всего идти рано утром и после четырех-пяти, а днем отсыпаться...
Когда они расстались, солнце стояло еще высоко. Варга, оставшись один, долго смотрел вслед уменьшающимся четырем фигурам, пока они совсем не растворились на фоне серых скал. В тот день он шел до заката. Местность постепенно понижалась, горы отступали, переходя в безжизненное каменное плато. К вечеру под ногами заскрипел песок, и зелень, даже убогая, вовсе перестала попадаться. Камень и песок, песок и камень.
Рассвет застал его съежившимся на остывшей за ночь земле. Проснулся он от шелеста. Ему снилось, что он мальчишка и старый Иштван тащит черный резиновый шланг и тот шуршит по шершавой мостовой... Змея замерла в метре, потом начала медленно раскачиваться в гипнотическом танце. Ее маленькая головка чертила в воздухе полосу. Варга закрыл глаза и долго неподвижно лежал, стараясь ни о чем не думать. Ему чудился Дунай, быстрый бег воды под красавцами мостами... Но маленькая, до тошноты отвратительная головка все чертила и чертила полосу, зачеркивая все чувства, все мысли. Когда он снова открыл глаза, змеи уже не было...
В тот день кончилась вода и под ногами появился жесткий колючий кустарник, от которого во рту оставался горький, неприятный вкус. Он заснул раньше, чем свалился на песок. Потом время потеряло свой счет, и он мерил его шагами. Сбивался, падал, поднимался, шел вперед. Потом снова наступило утро... Его поразили краски. Небо было бесконечно голубым, легкие слоистые облака неслышно неслись по нему в пугающем безмолвии. Свист ветра, шелест гонимого им песка — и ничего больше.
Незнакомый, странный звук раздражающим писком комара вошел в сознание, подспудно мучил его, не давая объяснения. Он понял все, различив вдали черную точку самолета. Аэроплан приближался медленно и неотвратимо. Варга с трудом приподнялся, перевалился на бок и, превозмогая боль, поднялся на ноги. Не отрываясь смотрел, как растет и приобретает конкретные формы небольшая двухмоторная машина. Какой- то чужой, незнакомый ему голос сказал: это все, конец! Но слова не тронули его, будто относились к кому-то другому. Дикая, нечеловеческая злость вскипала в нем, захлестывала обжигающей волной все его существо...
Самолет сделал круг и приземлился метрах в пятидесяти, взбив широкими колесами облачко серой пыли. Дверь медленно открылась, и на землю спрыгнул мужчина. В руках он держал винтовку с блеснувшим на солнце оптическим прицелом. Шандор шагнул вперед, пошатнулся, шагнул еще и, с усилием переставляя непослушные ноги, пошел к самолету. «Только бы дойти, — думал он, сжимая до боли челюсти, — только бы дойти, а там мы еще посмотрим, кто кого». Шандор видел, как меняется выражение лица человека, как его искажает испуг, как он поднимает винтовку, но, вместо того чтобы стрелять, начинает пятиться и, лихорадочно перебирая руками, лезть в самолет.
— Что, испугался! — Варга ухватился за крыло аэроплана. — Ну, стреляй, подлец, что ж не стреляешь? Стреляй! — Он отпустил руку, сделал шаг вперед и рухнул как подкошенный...
— Ну и здорово же вы его напугали! — рокотал Хартнер, перекрывая смех Шандора. Люди за соседними столиками оборачивались и с улыбкой смотрели, как от души хохочет известный всем своей сдержанностью англичанин. — Конечно, он ни слова не понял по-венгерски, ему хватило вашего вида. Могу себе представить... А вообще говоря, — продолжал он, отсмеявшись, — вам крупно повезло. Лети этот парень с охоты другим маршрутом, и вовсе неизвестно, чем бы вся эта история окончилась.
— Меня бы не нашли, это уж точно. Потому что не искали. К тому времени уже было опубликовано заявление военного правительства о гибели самолета.
— Надо будет посмотреть вечерние газеты. Интересно, как они разукрасят ваши приключения. Кому вы передали пленку Майкла?
— Как он и просил, представителю агентства. — Варга отодвинул чашку, мельком посмотрел на часы.
— Как ему удалось ее сохранить?
— О, Майкл парень тертый и сразу понял, что здесь что-то нечисто. Перед тем как ознакомиться с фармацентром, он выскользнул из кабинета Винклера в туалет и там заменил частично отснятую пленку на новую. Так что, выбивая фотоаппарат, десантник зря старался. Кстати, мне уже звонили из агентства и подвозили пробные кадры. Майклу удалось отснять не только общий вид, но и довольно сносные портреты этих негодяев. В агентстве хотели знать, кто есть кто на фотографиях. Вопрос только, как много они захотят опубликовать!
— Об этом не волнуйтесь. Дать делу огласку — все равно что нажать на спусковой крючок стартового пистолета. Теперь они будут рвать на себе последние волосы, только бы опередить конкурентов и дать больше подробностей, выжать из материала все до последней капли. Выпуски вечерних газет выйдут с аршинными заголовками... Как вы думаете, Шандор, пуск фармацентра отложится?
— Вряд ли. Скорее всего «Мед-Инко» из кожи вылезет, а пустит его в срок и с большой помпой. Корпорация и правительство будут отвергать все от «а» до «я», ведь прямых доказательств нет.
— А фотографии? А рассказ химика? А взрыв самолета в конце концов?
— Все это ни о чем не говорит — цепочка совпадений. Химик — больной человек с гипертрофированным воображением и явно выраженной манией преследования. Да и где он, где? Винклера и Вебера скорее всего уберут со сцены...
— Уже!
— Что уже? — не понял Варга.
— Одного уже убрали. Сегодня утром проскочила маленькая заметка в «Нью-Йорк тайме». Некто Джон Вебер найден мертвым в своем кабинете. Подозревают самоубийство на почве нервного расстройства. В качестве причины приводят случай с его дочерью, скончавшейся в психиатрической больнице за день до смерти отца. Она была неизлечимой наркоманкой.
— Быстро сработали...
— И все-таки я не понимаю, — заметил Хартнер, — ведь Интерпол...
