Маньчжурским властям, припертым фактами к стенке, пришлось скрепя сердце подтвердить: да, советский самолет действительно задержан. Но за признанием следовала сомнительная увертка:
«О судьбе экипажа нам ничего не известно».
И — новая радиограмма от Дракона:
«Гусаров и Попов арестованы японскими военными властями. Они препровождены в Харбин и содержатся в тюрьме».
Тайное стало явным. Маньчжурским властям не оставалось ничего иного, как уведомить советское генеральное консульство:
«Маньчжурская сторона выражает готовность в любое время освободить советский почтовый самолет с летчиками и грузом...»
Вот о каком эпизоде из жизни Дракона напомнил своему молодому подчиненному человек с усталыми от постоянного недосыпания глазами.
В небе за окном светящимся диском висела полная луна.
«А над Харбином сейчас солнце, — мелькнуло в мыслях у начальника отдела. — Солнце завтрашнего дня...»
Вслух же он произнес:
— Нужно радировать в Благовещенск. Пусть передадут в Харбин следующую шифрограмму... — Задумался на миг. — Записывай, Василий Макарович, — продолжил, взяв со стола тускло поблескивающий портсигар, лежавший рядом с лампой: — «Дракону. Срочно, секретно...»
Беззвучно шевеля губами, комиссар партизанского отряда Хван перечитал текст радиограммы:
«По нашим сведениям, бронепоезд, сформированный японцами в Чанчуне, проследует из Харбина в направлении Муданьцзяна. Если он свернет на ветку Муданьцзян — Тумынь, примите надлежащие меры...»
Комментарии были излишни. За Тумынем — Кейген, а там рукой подать до Хасана. Так что ясно, какие меры имеют в виду товарищи из подпольного центра по руководству партизанским движением в северо- восточных провинциях, откуда получена эта радиограмма. Действуя в тесном контакте с советскими товарищами, руководство центра решило всячески срывать переброску японских подкреплений в район начавшихся боев у озера Хасан.
— Что скажешь, комиссар? — нетерпеливо спросил командир отряда Сун.
Хван почесал переносицу.
— А что тут говорить? — вздохнул он, не отрывая взгляда от иероглифов, на скорую руку набросанных радистом. — Нужно действовать, а не говорить!
— Это уж само собой, — рассмеялся в ответ командир. — Но что именно мы должны предпринять? Какое твое мнение?
Комиссар зажег спичку и поднес ее к уголку листка с радиограммой. Рисовая бумага вспыхнула.
— Можем заминировать путь, — сказал комиссар, когда от радиограммы осталась лишь щепоть серого пепла.
— Отпадает, — возразил командир. — Сам подумай: бронепоезд и наши мины-самоделки. Все равно что стрелять в медведя из дробовика. Шуму много, а толку ничуть.
— Снять рельсы? — произнес комиссар, как бы размышляя вслух. — Только ведь и это, пожалуй, мало что даст.
— На какое-то время задержим бронепоезд. Вот и все. И думаю, на очень короткое время, — подтвердил командир.
Комиссар долго и задумчиво глядел прямо перед собой.
— А помнишь прошлогоднюю операцию под Цзиси? — наконец спросил он. — Крушение на мосту через Мулинхэ. Как удачно все тогда получилось!..
Командир кивнул головой. Конечно же, он все прекрасно помнил.
В тот раз японцы в страхе перед участившимися диверсиями на железной дороге взяли за правило: прежде чем пройдет воинский эшелон или состав с грузами для армии, выпускать на линию локомотив. Задним ходом, тендером вперед, движется этот сухопутный трейлер. А перед тендером — платформа, груженная бутовым камнем. Расчет прост: если участок пути заминирован, то на воздух взлетит платформа, а эшелон постоит, пока ремонтники починят развороченный путь, — и снова в дорогу, к месту назначения. Что оставалось делать партизанам? Пришлось против японской хитрости применить китайскую смекалку.
— Ты прав, — медленно сказал командир. — Шанс на успех сулит нам операция только вроде той, прошлогодней.
Тщательно обсудив кандидатуры участников предстоящей акции, перебрав всяческие «за» и «против», они пришли к выводу, что непосредственное руководство группой должен взять на себя лично сам командир.
Примерно полчаса спустя Сун пригласил к себе Шэна Чжи, накануне возвратившегося в отряд после двухнедельной отлучки.
— Ты, помнится, говорил вчера, что из Суйфунхэ добирался через Муданьцзян и Ванцин? — без предисловий спросил он.
— Так уж вышло, — развел руками Шэн Чжи. — Возле Турьего рога перейти границу не удалось. Перебирался через Мертвую падь, а в Санчагоу чуть было не угодил в облаву...
— Меня сейчас интересует мост за Муданьцзяном. Можно его очистить от охраны?
— Про мост забудьте, — махнул рукой Шэн. — К нему не подступишься: по обеим сторонам постоянные посты.
— Железнодорожная охрана?
— Если бы!.. Японские солдаты с пулеметами, а вокруг — ни кустика, ни бугра, ни лощинки.
На лицо командира набежала тень.
— Это хуже! — с досадой обронил он и, морща лоб, уточнил: — Следовательно, по-твоему, снять охрану без шума не удастся?
— Не удастся, — подтвердил Шэн сокрушенно, будто он был виноват в том, что японцы как зеницу ока оберегают этот мост.
Командир задумался. Мысль была все та же: каким способом добиться того, чтобы у японцев стало одним бронепоездом меньше? При прошлогодней диверсии на мосту через реку Мулинхэ нужно было убрать лишь двух часовых — задача не из сложных. А что предпринять, когда к мосту не подступиться из-за пулеметов?
«Если не мост, то что же? — в который раз спрашивал он себя. И вдруг осенило: — Туннель!»
Прерывая затянувшуюся паузу, командир обратился к Шэну:
— А что ты можешь сообщить о туннеле через хребет Лаоелин?
— У этого туннеля сторожевых- постов не заметил, — немного подумав, не очень уверенно ответил Шэн.
— Так что же, выходит, туннель совсем без всякого надзора? — недоверчиво покачал головой командир. — Быть такого не может!
— Почему же без всякого? — возразил Шэн. — Примерно метрах в пятистах от выхода из туннеля, если ехать в сторону Ванцина, у будки путевого сторожа я видел маньчжурского солдата из войск охраны.
— Скрытно к этой будке подобраться можно, как считаешь?
— Трудно, но можно. Особенно если ночью.
