звучит в его голосе, такая боль, что у меня перехватывает дыхание.
- Очень долго я боялся, что не смогу сбросить с себя груз вины, что мне так и придется прожить жизнь, зная сколько зла я принес в этот мир. Потом я боялся, что ты узнаешь, какова в этой истории моя роль. Потом хотел, чтобы ты узнал, чтобы избавиться от наваждения, и готов был принять смерть от твоей руки. А сейчас… сейчас я боюсь… потерять тебя.
Я не знаю, как должна выглядеть исповедь, но, очевидно, сейчас это именно она. Я не спрошу, не спрошу, не спрошу! Но он продолжает.
- К Темному Лорду я пришел обиженный на весь мир. Как только узнал о свадьбе твоих родителей, это случилось как раз после полугода жизни в кампусе в Сент Мартине, как полагалось дипломникам. Мы с твоей матерью были друзьями еще до школы. Я даже думал, что влюблен в нее, но это прошло с осознанием моей ориентации. Просто она была единственным человеком, который знал обо мне все, знал меня. А твой отец… Он был моей полной противоположностью. Ты знаешь, как они с Блэком вели себя во времена нашего студенчества, так что я не буду тебе объяснять, во что это обычно выливалось. Я был зол. Люциус тогда уже женился на Нарциссе, но он всегда играл на два фронта. И всегда меня выделял. Он привел меня к Темному Лорду. Тот был красив, умен, харизматичен, настоящий лидер. Его идеи о том, что маги должны выйти из вечного подполья, чтобы править миром, изменить историю и все сущее, захватили меня. Я попался в ловушку тщеславия, вообразив на секунду, что смогу отомстить твоему отцу за то, что он лишил меня дружбы. Да и вообще за все на свете. Так я был принят в Пожиратели Смерти. Моим заданием было подать прошение на получение должности преподавателя Зельеварения, обосноваться в Хогвартсе, чтобы следить за Дамблдором. Я получил должность и однажды услышал часть того самого пророчества, которое изменило не только твою жизнь, но и жизни всех магов.
Он замолкает. Я поражен. Так вот кто рассказал Волдеморту о пророчестве, так удачно уничтоженном при осаде министерства. Я должен чувствовать гнев, но я не чувствую.
А он продолжает:
- Когда я понял, как именно Темный Лорд интерпретировал слова пророчества, кого именно он хочет уничтожить, я пришел к Дамблдору с этой информацией и просил его спрятать твою семью. Я ненавидел твоего отца, но никогда не хотел причинить даже малейшего вреда Лили. А сейчас ты… Ты должен меня ненавидеть, потому что я сам себя ненавижу.
Исповедь - это неверное слово. Обычную исповедь произносят священнику, для прощения мелких грехов, я бы даже сказал, грешков. То, что я услышал сейчас, могло бы звучать на Страшном суде, и это была бы обвинительная речь.
Вдруг он резко пытается встать с кровати, но я крепко держу его. Ловец я или нет, в конце концов? Уж если я что поймал, то не выпущу по доброй воле.
- И куда ты собрался? - строго говорю я. - Сейчас прилив, и если ты утопишься, мне завтра придется возиться с твоим трупом, выброшенным на берег, а мне что-то не хочется.
Мой голос звучит серьезно. Я и сам поражаюсь.
- Что? - говорит Снейп пораженно. - Неужели тебе не противно находится со мной рядом? Лежать в одной постели…
- Знаешь, я, конечно, иногда изображаю идиота, как ты верно заметил. Но не сейчас, Северус. Я не хочу, чтобы ты уходил. И прекрати вырываться, иначе у меня возникнет ощущение, что мы поменялись ролями, и идиота решил изображать ты.
Он прекращает попытки встать и сосредоточенно смотрит в стену, старательно избегая опускать взгляд на меня. Если уж у нас сегодня ночь откровений, нужно и мне сказать.
- Я не отпущу тебя. И знаешь почему? Никто не может винить тебя в чем-либо больше, чем ты сам. Я вижу, я знаю, я чувствую, то, что чувствуешь ты. Гермиона называет меня эмоциональным барометром. И если бы ты сейчас попросил меня описать твои чувства, как их чувствую я, то я смог бы сказать только два слова: «скорбь» и «страх». Я не забыл, с чего начался наш разговор. Я не хочу, чтобы ты боялся.
Он молчит, и я поднимаюсь на локтях, чтобы заглянуть ему в лицо, и он смотрит мне прямо в глаза.
- За что ты мне? - его голос звучит глухо, как будто что-то мешает ему говорить.
- Наверное, за то же, за что и ты мне, - отвечаю я. - А еще затем, чтобы ни один из нас не забывал, ради чего стоит жить.
Наши губы встречаются на полпути друг к другу. Все совсем не так, как было, теперь уже вчера, утром. Нет отчаяния людей, окунающихся с головой в омут. Мы просто лежим в постели и пытаемся сказать друг другу без слов, почему каждый из нас нужен другому.
Я расстегиваю пуговки на его рубашке, спускаясь ниже. Когда полы рубашки откинуты, я не останавливаюсь и справляюсь с застежкой ремня. Все это мне удается сделать, не отрываясь от его губ.
Я по своему обыкновению, только в пижамных штанах, а он практически одет, хотя моя атака на его добродетель уже способствовала тому, что я могу касаться его обнаженной груди.
- Приподнимись немного, я сниму твою рубашку, - шепчу я. Он садится, поднимая подушку и опираясь на нее спиной. Я подношу каждую из его рук к своему лицу и целую ладонь, в то время как расстегиваю запонки и освобождаю его руки из рукавов.
Он лежит с закрытыми глазами. Не может поверить, что я не устроил ему здесь казнь? Или просто не верит, что я что-то к нему чувствую? Так я докажу!
Я забираюсь к нему на колени, вновь захватывая в плен его губы. Я спускаюсь поцелуями ниже и ниже, я ласкаю его шею, горбинку кадыка, ключицы. Я ужасно, катастрофически неопытен, но я отчего-то знаю, что мои действия верны. Я ласкаю ладонями его грудь, и пускаюсь ниже, чтобы иметь возможность целовать его живот. К паху ведет дорожка темных волос, ремень расстегнут.
Все мое существо трепещет в предвкушении. Я замираю на несколько секунд, чтобы уделить внимание впадинке его пупка. Он поднимает меня за плечи, заставляя взглянуть ему в лицо, и смотрит мне прямо в душу.
- Я хочу тебя, - говорит он, - хочу по-настоящему, но я не буду настаивать, просто… я хочу, чтобы ты знал, Гарри.
- Я тоже тебя хочу, - отвечаю я ему. - И тоже хочу, чтобы ты знал это, Северус. Пусть я ни с кем этого еще не делал, но я знаю… в теории…
- И все же ты слишком много читаешь, - говорит он, наваливаясь на меня всем телом и прижимая меня к кровати.
Я отдаюсь его силе, его власти надо мной. Как меня зовут? Где я? Разве это имеет значение, когда каждую частичку моего тела покрывают влажными жаркими поцелуями? Стыд? О чем вы говорите? Я хочу его. Всего. Сейчас. Не имеет значение ни возраст, ни отсутствие у меня опыта. Я. Хочу. Его. Мои стоны и мольбы становятся все бессвязнее, когда он переворачивает меня на живот.
Оказывается, моя спина чувствительна не меньше груди. Он целует меня в шею, в самое ее основание, и я вскрикиваю, потому что по каждому нерву моего тела проходят колючие электрические разряды.
Я чувствую, как он ухмыляется. Видимо, именно такого эффекта он и ожидал.
Он ласкает мою спину, поглаживает ягодицы, и я как будто издалека слышу свой собственный стон. И он вдруг отстраняется.
- Что? - спрашиваю я, оборачиваясь.
- Сейчас нельзя, - говорит он, дыхание сбито, - нет необходимого… хм… реквизита.
- Тогда давай как утром, - предлагаю я. -Ппотому что, если ты сейчас меня бросишь в таком состоянии, я тебя прокляну!
Он улыбается.
- Как утром, говоришь, - произносит он и замолкает на секунду. - Нет… Будет по-другому.
После чего, отстраняется и встает, чтобы стянуть с меня пижамные штаны и белье, а затем избавиться от остатков собственной одежды. Я лежу, ощущая как мой рот заполняется тягучей слюной, пока он медленно снимает брюки, и сглатываю. Когда ребенок видит перед собой огромный вишневый торт, он ведет себя так же. Но я не ребенок, а он не торт. «Так какого черта?!», - хочется спросить мне. Но я не могу не смотреть на него, облизываясь. Он ведь все прекрасно видит, для него не является секретом мое состояние. Да он меня соблазняет!
Вот же змей, а! Любишь, значит, довести до сумасшествия одним своим видом. Но не на того нарвался!
