любовницы произвела на Аракчеева настолько сильное впечатление, что он впервые в жизни совершил крупную ошибку. Шервуд, доносчик по делу о заговоре тайных обществ, писал, что курьер, который должен был получить от него важные сведения для представления их Аракчееву, опоздал на несколько дней потому, что граф «был как помешанный». Хорошо информированные современники считали, что если бы Аракчеев вовремя осуществил расследование, то «никогда бы возмущения гвардии 14 декабря на Исаакиевской площади не случилось – затеявшие бунт были бы заблаговременно арестованы». До самой смерти Александра I (19 ноября 1825 года) Аракчеев не возвращался к делам, ссылаясь на «тяжкое расстройство здоровья».
Смерть царственного покровителя стала для Аракчеева еще одним страшным ударом. Попытка вернуть себе прежнее положение при дворе окончилась полным провалом из-за его бестактности. 12 декабря 1825 года великий князь Николай Павлович, готовый уже вступить на престол, писал Дибичу: «Третьего дня видел в первый раз графа Аракчеева. Он мне упомянул об этом деле (о заговоре), не зная, на чем оно остановилось, и говоря про оное, потому что полагает его весьма важным. Я тогда же сообщил об этом Милорадовичу, который хотел видеться с Аракчеевым; но как граф принял за правило никого у себя и нигде не видеть, даже и по службе, то и не пустил к себе Милорадовича, хотя он и велел сказать, что он от меня». 20 декабря 1825 года последовало возмездие. Аракчеева отстранили от заведования делами Комитета министров. Он сохранил только звание члена Государственного совета и отправился за границу.
Во время путешествия за границей Аракчеев совершил еще один не вполне этичный поступок: издал подборку обращенных к нему писем Александра I. После возвращения в Россию он почти безвыездно жил в Грузино, которое стало настоящим мемориалом его «благодетеля». В память об Александре его бывший фаворит соорудил перед церковью бронзовый памятник, заказал за границей часы с бюстом покойного императора. Эти часы раз в день, в 11 часов дня (время, когда Александр скончался), исполняли музыку – молитву «Со святыми упокой».
21 апреля 1834 года Аракчеев умер и был похоронен в церкви Грузино. За год до смерти он внес в государственный заемный банк 50 тысяч рублей ассигнациями, чтобы эта сумма оставалась в банке 93 года со всеми процентами: 3/4 из этого капитала предназначались тому, кто напишет к 1925 году на русском языке лучшую историю царствования императора Александра I. Оставшаяся четверть капитала должна была пойти на издание этого труда, вторую премию и оплату двум переводчикам (Аракчеев хотел, чтобы труд был переведен на французский и немецкий языки). 300 тысяч рублей Аракчеев пожертвовал Новгородскому корпусу для воспитания бедных дворян Новгородской и Тверской губерний на проценты с этого капитала. Село Грузино также перешло к Новгородскому корпусу (получившему тогда название Аракчеевского), поскольку детей-наследников у Аракчеева не было.
О личности Аракчеева и его влиянии на политику России написано немало. Большинство считает его временщиком, повторяя строки пушкинской эпиграммы «Всей России притеснитель…». Некоторые историки стремятся представить его как человека пусть и не всегда приятного, но талантливого, другие – как психически нездорового. Как бы то ни было, его склонность к установлению порядка любой ценой трудно считать чем-то естественным. Впрочем, если и можно назвать эту черту чудачеством, то чудачеством особого рода, сродни мании или помешательству. Хотя сам Аракчеев был о себе совершенно иного мнения: «В жизни моей я руководствовался всегда одними правилами – никогда не рассуждал по службе и исполнял приказания буквально, посвящая все время и силы мои службе царской. Знаю, что меня многие не любят, потому что я крут, да что делать? Таким меня Бог создал! Утешаюсь мыслью, что я был полезен».
БАРТЕНЕВ АНДРЕЙ
Современное искусство настолько избаловало зрителей и слушателей нетрадиционным подходом к отображению реальности, что удивить их чем-либо – настоящий подвиг. Если в прошлом веке основу искусства составляли идеи, философские концепции, то XXI век вывел на первый план эмоциональные переживания, сиюминутные впечатления и абсурд во всей его красе. «Это не ново!» – поморщатся знатоки истории культуры. Действительно, подобный всплеск протеста против сложившихся форм уже наблюдался – взять хотя бы русский авангардный театр 20-х годов XX столетия. А постмодернизм, представителем которого считает себя Бартенев, как раз и является логическим продолжением авангардизма.
Андрей Бартенев – человек, жизненным кредо которого является постоянный поиск, стремление удивлять и удивляться. Он охотно делится своим видением мира: «Мне близко не пассивное, а активное проживание жизни. В ходе постоянного внутреннего эксперимента происходят неожиданные вещи – столько всего фантазируется и эмоционируется. Складывается ощущение, что находишься внутри огромного водяного, летящего вверх потока. Он проходит через тебя, а ты успеваешь фиксировать лишь малую его часть. Когда мне кажется, что мои силы и идеи иссякают, это обманчивое впечатление. Когда я продолжаю опыт, надеясь повторить его в новом качестве, он всегда повторяется иначе – в новом качестве эмоции. Этот поток, летящий вверх (а не падающий вниз мертвым грузом), поражает своей нескончаемостью».
Несмотря на то что завсегдатаи московской художественной тусовки не представляют без Андрея ни одного по-настоящему увлекательного мероприятия, о нем самом известно не так уж много. Скупые факты биографии: родился в 1969 году в Норильске, окончил Краснодарский художественный институт, затем перебрался в российскую столицу. С 1996 года член Московского Союза художников – вот, пожалуй, и вся «анкетная» информация. Все остальное – искусство на стыке жанров.
Бартенев – представитель «новых оптимистов», людей, которые придерживаются весьма неординарных взглядов на жизнь. Отталкиваясь от мысли, что человек должен быть самим собой, они заявляют: «Уничтожить “надо”! Вычеркни из своей жизни людей, обслуживающих это “надо”! Делай, что хочешь! И ты найдешь свой путь!» Можно долго дискутировать на тему, что будет, если этот принцип станет всеобщим, но он великолепно подходит творческим личностям. Ведь создать что-то гениальное, слепо следуя канонам, попросту невозможно. Вопрос преемственности – поколений ли, направлений в искусстве – не относится к разряду ключевых. По крайней мере, для Андрея. В кодексе от Андрея Бартенева четко написано: «Считаю, что важнее быть самим собой, чем чьим-то потомком. Хотя предков своих знаю и помню. Все страдали на службе Отечеству. У них на лбу было написано: «Умрем за Отечество». Но на моем лбу ничего не написано. Я не на службе, я уже третье поколение, изменяющее этому принципу. Я работаю над собой и сам себе благодарен».
В начале 90-х годов слово «перформанс» считалось своего рода пропуском в особый мир, доступный лишь избранным. Позднее оно прочно вошло вначале в обиход журналистов, затем – в словари. Перформанс (
