Потрясение было слишком велико: крича в невольном ужасе, народ стал разбегаться с поляны. Теснясь на слишком узкой тропе, вопя и прикрывая головы руками, люди бежали прочь от озера. Плечи и спины у всех мигом намокли, но никто не пытался укрыться под деревьями, все стремились скорее уйти от священного озера, из Ладиного березняка, вернуться из иномирного пространства, куда заманила их слишком способная додола, в простой человеческий мир.
У озера остались только три человека. Искрен, придерживая Гостейку, помог ей выбраться на берег, где ждала их, с приготовленным большим рушником и рубахой, Былятиха. Рушник не понадобился, потому что был и сам теперь насквозь мокрым, но Гостейку это ничуть не беспокоило. Все ветки и травы ее наряда остались в озере, там же плавал, как пышная кочка, ее праздничный венок, а она стояла на берегу обнаженная, отжимая воду из густых волос, и смеялась, поднимая голову к небу, подставляя лицо под плотные струи дождя.
Вода текла и текла с ее тела — можно было подумать, что виноват ливень, но эти струи бурлили, искрились, сверкали, как живые, и сам смех ее отражался от белых стволов березняка сотнями смеющихся голосов. Капли сыпались с ее волос и на лету превращались в крупный жемчуг. Разбросанным жемчугом была густо усыпана тропка вокруг озера, по которой она бежала. Само озеро бурлило, нечеловеческие голоса воды, земли и ветра взывали к своей ушедшей дочери, и Искрен с Былятихой едва смели вдохнуть, подавленные мощью открывшихся им сил. И только Гостейка все смеялась, упоенная буйством родной стихии.
Искрен и Былятиха молчали. Они уже все поняли, но не двигались с места.
Наступали сумерки. Дождь прекратился, но вся земля и зелень еще были влажными, и от свежести их мощного теплого дыхания разрывалась грудь. Весь народ был в Ладином святилище и пировал и честь свадьбы Перуна и Додолы. Из «новобрачных» была только Гостейка. Уже придя в святилище, Искрен вдруг обнаружил, что у нее нет золотого перстня, которым Перун обручается с невестой, — Гостейка обронила его там, на берегу, когда пыталась вырваться из его рук. А без перстня никак нельзя. Стыдясь сознаться, что упустил такую важную пещь, Искрен незаметно отбился от толпы и пустился бегом назад в рощу. Теперь он боялся только одного: что небольшое колечко затоптали в грязь после дождя, что девушка уронила его в воду и теперь его не найти. Никаких росениц он больше не опасался. Став женихом одной из них, он был надежно защищен от всех прочих.
Сейчас священная роща казалась ему совсем не страшной. Утомленные дождем березы дремали, свесив тяжелые влажные ветви. По уже знакомой тропке, ни разу не сбившись и не усомнившись, Искрен быстро вышел к озеру. Вилино Око тоже дремало, только мелкие волны чуть плескались у берега.
Искрен прошел к тому месту, где настиг свою невесту. В воде у берега еще виднелись зеленые ветки ее брачного наряда. В сумерках было плохо видно: склонившись, Искрен оглядел истоптанную землю, где еще можно было различить небольшие, изящные следочки босых ног Гостейки. Следы вели в воду озера, и он прошел вдоль них, внимательно вглядываясь и даже для верности обшаривая мокрую землю и жидкую грязь.
Кольцо лежало на самой кромке воды, уже не такое блестящее, как утром, но это было оно, и Искрен с облегчением протянул к нему руку. Но тут же его рука почти столкнулась с чьей-то чужой рукой, голова почти ударилась о другую голову, тоже склоненную над берегом. Быстро схватив кольцо, Искрен в изумлении отпрянул и поднял глаза.
И чуть не вскрикнул от неожиданности — на него смотрела Метелица. За последние дни он совсем позабыл о ней и теперь так удивился, как будто перед ним было какое-то чудо морское. Лютый зверь коркодел из далеких северных рек…
— Отдай! — с резкой досадой вскрикнула она и попыталась выхватить у него кольцо.
Изумленный Искрен попятился, и Метелица шагнула за ним. А он рассматривал ее и дивился все больше и больше. Он не мог не узнать девушку, с которой был знаком еще тогда, когда оба они были детьми и играли по зимам во взятие снежной горы. И все же она так изменилась за эти дни, что стала совсем другим существом. Ее волосы, всегда так тщательно расчесанные и заплетенные в гладкую косу, теперь были распущены и висели густыми, спутанными прядями, похожими на стебли водяной травы. Рубашка на ней была мокрой, на бледном лице было враждебное и какое-то слишком жесткое выражение. От нее веяло холодной свежестью лесной воды, и Искрен попятился: его пробрал озноб. Это была совсем не та Метелица, которую он когда-то знал.
— Отдай мне кольцо! — потребовала она, остановившись в шаге от воды. — Оно мое! Оно моим должно быть! Ты мне обещал кольцо подарить, меня обещал в жены взять!
— Я не обещал… — пробормотал Искрен, снова отступая, и замечая с облегчением, что она, кажется, не отходит от воды дальше чем на шаг. Жутко было даже думать, что с ним стало бы, не успей он отойти и позволь ей схватить его.
— Обещал! Обещал! — настойчиво возразила Метелица. — Всю зиму ты ко мне ходил, всю зиму возле меня сидел, а значит, мой ты теперь, и я другой не уступлю! И хоть бы какой другой! Ты хоть знаешь, кого в жены взять хочешь? Она ведь берегиня, росеница, нежить! Она — не человек, холодная, мертвая! Ты меня, живую, оттолкнул, опозорил — богиня отомстила тебе, вилу на тебя навела! Кабы ты мне верен был, берегиня бы тебя не тронула, ей ведь только тот парень доступен, у которого невесты нет! Она видит, что в сердце у человека пустота, и идет на эту пустоту, хочет чужое место занять! Ты и меня погубил, и себя погубил, завладела тобой берегиня! Пропадешь ты с ней! Пропадешь! Она — мертвая, и ты с ней погибнешь!
— Молчи, нежить! — в отчаянии крикнул Искрен. В злых и горьких словах Метелицы было немало правды. — Это ты теперь — мертвая!
— Она — берегиня, росеница, холодная, неживая! В ней духа человеческого нет!
— Неправда! Есть в ней дух! Она живая, теплая! Я знаю!
— Есть в ней дух! Она мой дух украла! — дико вскрикнула вдруг Метелица и разрыдалась. — Она меня погубила, в воду заманила! Обещала мне помочь, от сердечной боли исцелить! Исцелила! Она мою кровь теплую украла, дух живой выпила, оттого я теперь холодная, мертвая, как камни речные! Да только душу человеческую украсть нельзя! Нет в ней души и не будет! Не будет!
Она бурно рыдала, ее слезы частым дождем падали в воду озера под ее ногами и расходились кружочками. Искрен повернулся и бросился бежать по тропе, крепко сжимая в кулаке кольцо. Теперь он знал, как берегиня получила тепло и дыхание живого человеческого тела. Она отняла чужой дух, перехватила земную судьбу той, которая дальше жить не хотела. А она — хотела, очень хотела жить среди людей и нашла способ стать человеком.
Но человеком ли она стала? Ведь человек — это не только дух, но еще и душа. А душу не украдешь. И нынешняя Гостейка — совсем не то что несчастная Метелица. Она — другая. Искрен вспоминал ее теплый смех, любовное сияние ее глаз и не верил, что все это — морок, пустота. Живой огонь в глаза бросает только душа. И где же Гостейка ее взяла?
Выйдя из рощи, Искрен обнаружил, что пир уже окончен — вся толпа вышла из хоромин и клубилась пестрым облаком на лугу перед воротами. И тут же его одолело предчувствие, что там что-то неладно. Отдельной кучкой стояли несколько человек, и среди них он, несмотря на густеющие сумерки, сразу различил стройную фигуру Гостейки. Рядом с ней застыла Былятиха, которую под локоть поддерживал ее рослый, плечистый муж, возле него жалась и вертела озабоченно головой Зорница. Спереди всех их прикрывал дед Жилята.
А впереди всей толпы стоял Звяга, отец Метелицы, и на лице его была написана злая решимость. Искрен ускорил шаг, почти побежал. Пока он ходил к озеру, здесь началось что-то нехорошее. Теперь он точно знал, куда подевалась пропавшая Метелица, но говорить об этом сейчас было бы совсем некстати.
— Ты сам-то посмотри, откуда такое богатство! — говорил между тем Звяга, протягивая к Жиляте руку. В его загрубелой широкой ладони лежало несколько крупных округлых жемчужин, и даже в полутьме от них исходило нежное, мягкое сияние. — Да такие у самой гневославльской княгини небось все наперечет! А тут у девки простой! Какие тут Лешии, ну их к лешему! Откуда им взять столько жемчуга, да такого крупного!
