— Эх…
Досадуя, Бусый попытался вернуть камень в прежнее положение и… невольно отпрянул, едва не угодив головой в костёр.
Это был очень недобрый костёр. И горел он, Бусый сразу понял, в той самой деревне. В огонь летела хорошо знакомая веннская утварь, которую враги сочли малоценной добычей. Детские игрушки, девичьи прялки, резные ковши, младенческая зыбка, мальчишечьи деревянные мечи… Вот в огонь полетел родовой столб, и Бусый с безмолвным ужасом понял, что род погиб. Ведь останься в живых хоть один человек, кто бы позволил чужакам надругаться над самой главной святыней?..
Столб не сразу поддался огню, но наконец вспыхнул и он. Деревянная резьба озарилась, и Бусый едва не умер на месте. Пламя пожирало родовой столб Волков!
На самом деле Бусый этого столба ещё не видел ни разу, ибо не прошёл Посвящения, и представлял его себе лишь по рассказам. Вот со страху и померещилось, будто в огне корчились, погибая, деревянные облики его, Бусого, Предков. Даже мысль успела мелькнуть, а не предостерегает ли камень: дескать, не видать тебе, малец, Посвящения…
Нет, снова ошибся. Из пламени скалился веннский волкодав, схожий с волком, словно враждебный и неуступчивый брат…
А потом в огонь полетела книга. Вроде тех, что таскает с собой Ульгеш. Но только у Ульгеша книги — поменьше, полегче, написанные на бумажных листах и мелкими буквами, путешественникам для удобства. Та же книга была большой и тяжёлой. Не для дальнего пути — для домашнего сохранения. Со страницами из берёсты. С обложкой из деревянных дощечек, искусной резьбой любовно украшенных. Чтобы гладить её ладонью, возложив на колени, потом неспешно раскрывать…
И в который раз облило холодом сердце. Резьба на деревянном окладе была веннская. Но кто хоть раз слыхивал про веннские книги?
Беспомощно распахнувшись, она опрокинулась внутрь костра, в самый жар. Оставшись без защиты обложки, берестяная страница отделилась от остальных и тотчас вспыхнула, и в огне ярко проступили, умирая, непонятные знаки, начертанные неведомо кем…
Бусый вскрикнул и бросил руку в огонь — спасти гибнущую книгу, покуда не поздно, совсем позабыв, что увидел этот костёр не наяву…
Камень подпрыгнул в ладони, и всё исчезло уже окончательно. Но в самый последний миг Бусый успел заметить, как чьи-то руки — мальчишеские руки, в точности как у него самого — выхватили-таки горящую книгу из погибельного костра…
Тяжело дыша, он даже поискал её в траве рядом с собой. Книги не было. А вот дымом вправду разило. Нет, не уютным печным дымком, долетевшим из деревни. Воняло злой и смертной гарью пожара. Бусый принюхался и понял, что пахло от его собственных рук.
И волдыри на ладонях наливались самые что ни есть настоящие…
Григорий Дондин
НЕДОСКАЗАННОЕ ЗАКЛИНАНИЕ
1. ДИРХЕМЫ ЕСТЬ ДИРХЕМЫ
Человечек в землянично-красных сапогах и темно-синей полотняной куртке с двумя серыми заплатами прилепился к Индригу возле Додолиных столбов.
— Михась Грек, — робко представился человечек. Он счел неуважительным говорить конному с пешим и потому соскочил со своей рыжей крестьянской лошадки. — Странствующий кощунник, или обаятель, если угодно.
Индриг не понаслышке знал о странных повадках и еще более странном чувстве юмора богов. Ему подумалось, что эта пестро одетая личность вполне может оказаться ответом на его молитву. Ну не зря же смешно одетый человечек появился сразу, как только Индриг положил на святое место половину каравая, завернутого в кусок льняного полотна. И это соображение было единственной причиной, по которой Индриг сию же секунду не погнал незнакомца тумаками.
— Еду в Ливград, — продолжал Михась, смелея на глазах. — А вы, позвольте узнать, туда или оттуда?
Индриг одарил его одним из самых мрачных своих взглядов, каким обыкновенно отпугивал на рыночных площадях назойливых торговцев, пытающихся втюхать всякую бесполезную мелочугу навроде безвкусных медных брошек или снадобья от клопов. Михась съежился, соображая, что именно он сделал не так.
— Туда, — сухо сказал Индриг.
— Ну так, может, вместе поедемте, если, конечно…
Индриг положил обе руки на гриву черного и довольно злобного на вид жеребца. Ловко прыгнул в кавалерийское седло с высокой лукой.
— Можно вместе. А можно и порознь. Тебе чего от меня надо?
— К делу так к делу, — развел руками Михась. — Так даже лучше получится, если я сразу скажу.
— Не тяни.
Собираясь с мыслями, Михась взобрался на лошадку. Кинул голодный взгляд на сверток, оставленный Индригом в святом месте.
— На этой дороге волколак завелся, — начал странствующий кощунник. — Страх, что про него рассказывают. Говорят, такой лютый, что хуже и не придумаешь. Я пять дней в «Семи елках» сидел, пока ехать решился. Хозяин трактира всякий раз, как про эту зверину речь заходила, бледный делался, будто молоко. Он этого волколака как-то раз издали увидал. И еще ночью слыхал, как зверина воет где-то в чаще.
— Лютый, значит? — хмыкнул Индриг, направляя злого жеребца в сторону Ливграда.
— Еще как лютый! — подтвердил Михась, догоняя воина. — Заел старушку отшельницу, двух бортников из Супяти, крестьянского мальчонку и одного купца не из местных. А когда сборщик налогов ему на зуб попал вместе со своим сундучком, воевода Турмаш… — Здесь Михась не удержался от смешка. — На самом деле Турмали его зовут, байстрюк одного аварского князька. Когда зверина его сборщика налогов заел, он так взбеленился, что послал сюда три десятка латников для расправы над нечистью. Только всем понятно было, что никакого волколака латники не поймают. Они так своим железом громыхают, что любую зверину на десять верст вокруг спугнут.
Тракт петлял по лиственному лесу, пахшему сыростью и пожухлой листвой. Осень старательно расписала окрестности желтым и бордовым. В красочных рядах березняка и ольховника иногда темными пятнами мелькали одинокие ели. Выдавшийся необычайно теплым август и последовавшие сразу за ним сентябрьские дожди вызвали подлинное буйство осенних грибов. Местами земля под деревьями была желтой не от опавших березовых листьев, а от россыпей заячьих ушек. Михась исходил слюной, вспоминая, сколь хороши эти грибы, поджаренные с яйцом и луком. Еще он думал о вареных заячьих ушках, о сырной похлебке с заячьими ушками, о пирогах с заячьими ушками. Кулинарные фантазии отозвались урчанием в животе, и странствующему кощуннику сделалось нехорошо. В последний раз он ел что-то серьезнее диких яблок два дня назад.
Грибы были большими, переросшими. Волколак насмерть перепугал местных жителей, обыкновенно подчистую выбиравших дары леса. Люди не решались заходить в лес даже в светлое время, и оттого собирать заячьи ушки было некому.
— Значит, не поймали?
— Да где им?! — презрительно воскликнул Михась, запрещая себе думать о еде. — Затыкали копьями стаю простых волков, шкуры посдирали, у кузнеца из Супяти клещи стянули, чтоб зубы выдрать, и с
