Это даже не умрёшь

коллапса и что с ними теперь происходило. Россия уже признала факт существования агента и ведения исследований в этом направлении, но органы и бюрократы впали то ли в ступор, то ли в панику, то ли просто не знали, как теперь строить отношения и вообще взаимодействовать с окружающим миром. Никто не давал комментариев, никто не отвечал на вопросы, вся Москва рявкала о своей непричастности и бросала трубки. Только Кондрашов продолжал лаконично общаться с журналистами – из ФСБшного далёка в Ярославской области, точных координат и телефонных номеров которого не знал никто.

Вторую ночь – точнее, её последние три с половиной часа – Вика провела на том же диване. В половине шестого её разбудила одна из многочисленных Анн в команде Мартина. Анна потрепала её по плечу и сказала несколько предложений по-английски. Спросонья Вика не поняла ничего, кроме «wake up» и «on the phone», но позволила дотащить себя до кабинета Мартина и сунуть себе в руку трубку.

‘Hello’, зевнула она.

- Виктория? Виктория Вронская? – спросил мужской голос с академическим звучанием.

- Да.

-

Доброе утро. С вами говорит Кондрашов, Михаил Дмитриевич.

Пресс-конференция

- (...) Во-первых, сразу всех предупреждаю: по-английски я только тексты «Битлз» могу цитировать. На слух тоже понимаю плохо. Читать могу, так что присылайте записки. Но отвечать буду по-русски. Расшифруете потом. С переводчиком тягомотно слишком. Я отказался. И ещё вот что. Буду... (Кашляет.) Буду отдавать предпочтение вопросам от российских журналистов. Не потому, что я высоко ценю их профессиональные качества, хотя попадаются и у них такие. (Смех в зале.) Просто обращаюсь, наверное, к российской аудитории прежде всего. Если вы из России, напишите это прямо на листе а-четыре большими буквами, чтоб я видел. У остальных заранее прошу прощения. Вы тоже, конечно, тяните руки, пожалуйста, но в виду просто имейте... (Кашляет.) Ну, давайте начнём что ли... Вот, девушка уже успела написать эр и эф на листочке... Пожалуйста.

- Светлана Волобуева, «Аргументы и факты». Роман Романович, вопрос очевидный: почему вы обращаетесь к российской аудитории из столицы другого государства? Спасибо.

- Почему, значит... (Кашляет – долго и судорожно.) Простите, третью неделю кашляю уже... Почему я нахожусь в столице другого государства. Ну, например, потому что мне в данный момент физически страшно. Ехать в Россию.

Да, пожалуйста, вы.

- Частицын Михаил, НТВ. У меня вопрос ещё более очевидный: заражены ли вы вирусом бессмертия? Первое, что мир о вас узнал два дня назад, было что в середине августа вы погибли. Сегодня утром вы неожиданно объявляетесь в шведском посольстве, живой и невредимый. Если вы не заражены, каким образом вы воскресли? Спасибо.

- Как я воскрес... Ну, во-первых, в шведском посольстве я объявился не сегодня утром, а в августе. Четырнадцатого числа, если быть точным. Потом меня две недели перевозили с места на место, в высшей степени конспиративно. Я глубоко признателен господину Оландеру, всем остальным сотрудникам посольства... Меня и собственно в Швецию собирались экспортировать. Как раз три дня назад собирались. Но тут многие угрозы моей безопасности отдали концы в межзвёздное пространство. Если б я был заражён, меня бы сейчас препарировали вместе с ними. Это ответ на ваш вопрос...

Ну, даже, предположим, если бы агент ушёл и оставил меня на Земле одного в качестве эмиссара или плацдарма... Я бы вам здесь не на вопросы отвечал. Я бы рассказывал про заговор жидов и ФСБ против Папы Римского... (Кашляет.) Грубо говоря. И рефлексия меня б не изводила... А воскрес я потому, что не умирал. Я – да, отослал прощальное письмо своим – ну, пусть будет «соратникам». Из города Россошь Воронежской области. Написал, что осознал, что я наделал. Что намерен свести счёты с жизнью. Письмо, естественно, было перехвачено сразу спецслужбами. Тремя, как минимум. Во вторник откуда-то из недр ФСБ начала всплывать информация и обо мне, и о моей кончине, и масса других откровений. Интересно, искали они моё тело или нет...

Факт в том, что умереть мне не удалось. Я человек довольно трусливый. Умертвить себя собирался без драматизма, внутривенной инъекцией. Пошёл искать аптеку, чтобы купить что-нибудь усыпляющее, умертвляющее... И шприц. Первая аптека была на ремонте. Вторая на переучёте. Третья просто закрыта. На большой замок, без разъяснения причины. Люди на улице сказали мне, что есть и четвёртая, но момент был уже упущен. Растряс я свою решимость, пока бегал по городу Россошь. Стал думать, а что мне терять. А что если как раз взять и сделать то, о чём все спецслужбы всё равно подумают в первую очередь. Они же все подумали... Ну, вы понимаете: что раскаяние и самоубийство своё я разыграл просто. Поэтому, когда я свалился на голову шведской дипмиссии в Киеве, там никто не осенял себя крестным знамением. Приняли без разговоров. Кормили очень вкусно.

Ага, давайте вы, пожалуйста. Да, вы, в третьем ряду.

- Эээ, Татьяна Шелина, газета «Известия». Господин Жук, сведения о вас, которые поступали последние два дня, очень отрывочные. Вас называют первооткрывателем вируса бессмертия, вы, несомненно были ключевой фигурой в проекте «Лазарь», но вот – я цитирую вас: «написал, что осознал, что я наделал». Не могли бы вы поконкретней? Что конкретно вы «наделали»? Какова была ваша роль в летних событиях? В чём вы раскаиваетесь? По вашему мнению, есть ли основания для привлечения вас к уголовной ответственности? Спасибо.

- В летних событиях я участия не принимал... (Кашляет.) Да что ж такое... Летом я был уже не у дел. Сидел в Воронежской области. Кстати, пользуясь случаем, хочу передать огромный привет Виталику, бабе Саше, бабе Ире и бабе Нине. (Машет рукой.) Низкий вам поклон за гостеприимство.

Дальше. Ключевой фигурой в проекте «Лазарь» был не я. Ею был генерал ФСБ Дмитрий Сахаров. Первооткрывателем агента – вируса бессмертия – я тоже являюсь с оговорками. Я был первым специалистом, который обратил внимание на Зину Смирнову. То есть на исходную носительницу. Это верно. Однако в лабораторных условиях – там приоритет надо отдать Виктории Вронской, моей ассистентке. Она первая выделила псевдоклетки. Вика, тебе тоже привет. (Машет рукой и кашляет.)

Дальше. В чём я раскаиваюсь. Понимаете, первый раз я вплотную наблюдал процесс воскрешения пять лет назад, осенью девяносто девятого. У меня не было ни малейшего сомнения, что феномен передо мной подлинный и совершенно новый. Мои дальнейшие действия, если бы я не был тщеславным кретином... Что я должен был сделать? Ввести в курс дела хотя бы двоих-троих коллег из смежных областей – это раз. Задокументировать процесс воскрешения на порядок тщательней. Всё записать как следует. Найти выпускника инъяза, сесть вместе. Более-менее адекватно перевести всё на английский. Размножить. Зину Смирнову вывезти на время за границу куда-нибудь. Всю собранную информацию разослать – всем и сразу. В Москву, в Стокгольм, в ИНСЕРМ, в Гейдельберг, в Лондон, японцам, в журналы во все. Но поскольку тщеславный кретин, вместо этого я... (Извлекает откуда-то из-под стола большой полосатый термос, откручивает крышку и наливает в неё нечто тёмное и дымящееся. Отхлёбывает.) Вместо этого я поехал в Москву, где занимался липосакцией и разыскивал мецената, помешанного на вечной жизни. Собранные данные держал у себя. На дискеточках, в скромных папочках...

У меня всё предельно стройно было в голове. Я рассуждал: за границу такое посылать – непатриотично, а со своими делиться – бесполезно, всё равно у них ни оборудования, ни денег. Через год я нашёл Веденеева, получил какие-то деньги и головорезов в помощь. Выкрал Зину, организовал в лесу пародию на исследовательский центр. Возился там самозабвенно. Ковырялся, как дитё в заводном паровозике. Что мы выяснили за два с половиной года – тот же Каролинский институт разложил бы по полочкам за три-четыре месяца... (Отхлёбывает, морщится от боли в горле.)