при наших предшественниках. Тогда диаконы обязаны были, посещая темницы, своим советом и внушением заповедей Писания давать направление желаниям мучеников» (относительно мира падших), «Предшественники ваши — мученики… были во всем внимательны», т. е. «внимательно и осторожно взвешивали желания просящих» (падших, просящих о примирении[682] ). Отсюда мы видим, что карфагенские мученики, относясь очень осторожно к ответственному делу принятия падших, направлялись советами клира, который, разумеется, руководился волей епископа. Таким образом, в Карфагене действовал порядок, введенный епископом Каллистом в Риме: мученики признавали ограничивающую их власть епископа.
Несколько иная картина рисуется Киприаном относительно его времени. Его письма устанавливают прежде всего различие в терминах «мученики» и «исповедники», а затем указывают разную роль тех и других в деле примирения падших.
Однако на что же опирались карфагенские мученики и исповедники, давая мир падшим? В чем заключался источник их власти? Они опирались на свои заслуги, которые ставили их судиями мира. «Вы все от- пущаете вашими святыми молитвами и молениями, на которые мы уповаем, потому что вы други и свидетели Христовы» — так пишет исповедник Целерин Лукиа- ну[687]. Приблизительно так же понимает их полномочия и св. Киприан. Он обращается к мученикам и исповедникам: «И вы, как други Господа, некогда будете судить вместе с ним», «Мы веруем, что весьма много могут у Судии заслуги мучеников и дела праведников», «Господь может зачислить (за кающимся. — С. С.) то, о чем просили мученики»[688]. Страдая за Христа, мученик становился подражателем Христовым — мало того, в нем страдал Христос, и страдания его имели искупительное значение за грехи других, конечно в малой степени[689] . Но сверх этого права на примирение падших с Церковью мученики имели и высшее помазание. Они — носители Духа. Основываясь на словах Господа
Это было их право, которое признавал Киприан и даже вначале оберегал его от нарушений. Когда пять карфагенских пресвитеров стали принимать падших без покаяния, узурпируя власть мучеников и повторяя простейший, первобытный порядок принятия, описанный св. Дионисием, Киприан указывает, что они возмутили «почтительность мучеников и скромность исповедников», «подвергают поношению блаженных мучеников». И вот; когда падших стало в Карфагенской Церкви очень много, мученики и исповедники начали примирять их массами и так же просто — без исповеди и покаяния — выдавали ежедневно без всякого разбора и испытания по тысяче свидетельств[691]. А потом они сделали общее постановление относительно целого ряда падших: «Мы даровали им мир»[692].
Но любопытно, что власть карфагенских мучеников, доставлявшая падшим «мир на небесах», даже по их собственному признанию, не была достаточна для примирения с Церковью. Необходимым признавалось утверждение их ходатайства епископом, хотя это утверждение, кажется, представлялось им делом уже второстепенным. Давая мир двум падшим женщинам, Лукиан пишет: «Изложивши дело перед епископом и принесши исповедание, да имеют они мир». Римский клир писал к Киприану, осуждая настойчивость мучеников и падших, требовавших немедленного примирения: «Если мученики полагали, что должно давать таковым мир, то почему сами не дали его? Зачем почли нужным, как сами говорят, отсылать таковых к епископу?»[693] Но это объясняется тем, что мученики и исповедники в Карфагене признавали ограничение своей власти, которое произвел в Риме епископ Каллист за тридцать лет перед тем. Мученик был заступник, ходатай и до некоторой степени заместитель падшего лред. Богом, был ходатай перед епископом, как заместителем Церкви и совершителем покаяния. Но Церковь должна была руководиться рассуждением своего предстоятеля — епископа и требовать прохождения публичного покаяния, заканчивавшегося торжественным присоединением кающегося посредством возложения епископской руки. Таков был порядок. Однако в разгар гонения, когда тысячи верующих пали и оказались вне Церкви, когда церковь рассеялась из Карфагена и не могла сходиться на торжественные молитвенные собрания, когда епископ удалился из города, а в клире произошло движение против него, падшие оказались нетерпеливы. Киприану они прислали дерзкое письмо, в котором не просили, а требовали мира, будто бы уже данного им, «потому что — так говорили они, — Павел всем дал мир» [694]. Так как степени падения были разные и разные были степени раскаяния, то св. Киприан справедливо требовал испытания каждого падшего в отдельности. Это вызвало неудовольствие падших. Примирения с Церковью они начали добиваться силой. Движение вылилось за пределы Карфагена, и провинциальные епископы уступили. Карфагенский клир колебался. Открыто требовали смягчения прежней строгости относительно принятия падших и указывали Киприану на тягость существующего порядка. Киприан должен был пойти на уступки, но остановился на полдороге. Он писал из своего удаления, что в случае опасности смерти для падших, которые имеют свидетельства от мучеников, их должны примирять пресвитеры, а в их отсутствие — диаконы; они должны принять исповедь греха и возложить на падших руки в знак покаяния[695], но окончательное решение этого великой важности вопроса он откладывает до прекращения гонения, «когда самой матери нашей — Церкви по милосердию Божию будет дарован мир», когда будет возможно собраться всей Церкви[696].
Мы уже знаем решение Карфагенского собора 251 г. В истории покаянной дисциплины оно имеет огромное значение. В постановлениях собора нет ни слова о роли мучеников в деле принятия падших, о значении их грамот мира. Собор точно наметил дисциплину покаяния для разных видов падших. Но обстоятельства каждого частного падения были особые. Их обсуждение и назначение наказаний предоставлялось неограниченной власти епископа. Значит, воле мучеников и исповедников, которая руководилась высшими внушениями или личными соображениями, не оставалось здесь никакого места. Их великие подвиги, которыми блистала Церковь, их заслуги пред Господом и дерзновение, которое имели
