Но очень трудно было ученику разорвать союз со старцем, когда тот не желал этого. Недостатки старца, касающиеся нравственной личности, сами по себе не давали ему ни малейшего права самовольно оставить или сменить его, так как ученик не мог быть судьей своего наставника. Инок спрашивает одного подвижника: «А что, если [наставник] делает что с нерадением?» Старец отвечает: «Если увидишь, что впал он даже в блуд, не оставляй его, но говори сам себе: «Зачем же пришел ты, друг?» Тогда увидишь, что надмение в тебе исчезает и разжжение ослабевает»[137]. Вопрос осложнялся в тех случаях, когда недостатки старца ясным образом вредили душе или спасению ученика. И решался он неодинаково. Выше мы видели, что преп. Ефрем Сирин дозволяет расторжение союза со старцем, когда разлучение признавалось справедливым, когда заметно проявляются козни дьявольские. В другом направлении рассуждал св. Василий Великий. Он старался отнять всякий благовидный предлог у хотящего удалиться из духовного общества. Наставник — так рассуждает святой отец, не захочет ч®бучаемого им вводить в порок, как родной отец не пожелает зла своему сыну, притом же дурно направлять своего ученика и невыгодно старцу, так как плоды его порока будут прежде всего изливаться на самого старца, как на сожителя[138]. Значит, нравственный вред от сожития с порочным старцем св. Василий Великий не считал достаточным оправданием перехода от него к другому. Но полный принцип старческой несменяемости неминуемо приводил к компромиссам в жизни. Тдкой компромисс в решении вопроса, как поступать ученику неопытного старца, боримому помыслами, мы встречаем в Ответах преп. Варсануфия и Иоанна: «Если кто?нибудь живет со старцем, но старец этот не в состоянии будет отвечать на его вопросы, брата же будут угнетать помыслы, то не лучше ли ему вопрошать другого отца согласно с волею своего старца или даже и без воли его, нежели терпеть вред от домыслов?» Ответ на это дается такой; «Если он знает, что авва его действительно заботится о пользе души его, то смело должен сказать ему: «Меня смущают помыслы, как рассудишь, что мне делать?» И, как человек, у которого болен сын, с заботливостью приводит его к врачу, и не только приводит, но и платит за него, так и тот старец сам с радостью приведет ученика своего к человеку, имеющему это дарование, или пошлет к нему. Если же брат знает, что старец его не может понести этого, то ничего не должен говорить ему, но, когда найдет удобное время… пусть вопросит о своих помыслах другого, духовного старца, прося того, чтобы не узнгиг об этом его авва. Иначе он возбудит в нем страсть зависти, и то, что брат вопросил другого без его ведома, причинит ему большую скорбь»[139]. Итак, в случае пастырской неопытности старца, опасной для души послушника, и при нежелании старца отпустить ученика названные подвижники разрешали потихоньку пользоваться руководством другого, не разрывая союза со старцем открыто.
Но бывали обстоятельства, при которых ученик был обязан открыто оставить своего старца, не справляясь о его желании на это: когда ученику грозила опасность впасть в ересь. «Если окажется, что чей?либо авва заражен ересью, то должен ли брат оставить его?» На этот вопрос преп. Иоанн дает такой ответ: «Когда действительно окажется, что он заражен ересью, то должно оставить его. Если же его только подозревают в том, не должно оставлять его и даже узнавать о нем. Ибо тайное известно Богу, а людям — явное». В случае, если в том месте, где живет инок со своим старцем, готова возникнуть ересь и инок сознает свою немощь и опасность совращения, между тем как старец переселяться не хочет, — в этом случае он не должен бежать от своего старца без рассуждения. Дождавшись действительного обнаружения ереси, он обязан уйти, но только «по страху Божию и с совета духовных отцов». Если таких не найдется в той стране, пусть сходит в другое место и поступит все?таки по совету старцев[140]. Некоторые подвижники вопреки мнению св. Василия Великого советовали лучше оставить дурного старца против его желания, чем продолжать с ним сожитие без доверия ему и со вредом для других: «Кто видит себя, что он соблазняется своим аввою, тот должен отойти от него, дабы не погубить души своей и не понести осуждения за других, которых он развращает»[141]. Здесь дается совет из двух зол выбирать меньшее. Но, кажется, в таких случаях инок опять?таки руководился не собственным соображением, а разрешением опытного подвижника. «Брат спрашивал авву Пимена: «Жить ли мне с аввою моим? Я погубляю при нем душу свою». Старец, видя, что он терпит вред, удивлялся, как он, получая такой вред, оставался с аввою. И сказал ему: «Если хочешь, живи». Ушедши, брат остался жить. Потом опять приходит к старцу и говорит: «Я терплю вред в душе своей, живя близ аввы моего». Авва Пимен не сказал ему: «Уйди от него». Брат приходит в третий раз и говорит: «Поистине я уже не живу с ним». Старец говорит ему: «Вот ты теперь избавился от вреда — ступай и более не живи с аввою»»[142].
Кроме опасности совращения в ересь и (по мысли некоторых) ясного развращающего влияния на учеников, не было обстоятельств, оправдывающих смену старца учеником.
Но, конечно, на деле случалось, что ученики самостоятельно оставляли старцев против их воли и без уважительных причин. Монах Малх просит отпуска у своего наставника к своей овдовевшей матери. Тот сначала кричит и обличает, потом начинает умолять инока, припав к его коленям. Малх одержал над своим отцом «жалкую победу»[143]. Преп. Ефрем Сирин также описывает, как старец удерживал одного инока, просившегося в отшельничество, решительно заявляя: «Не отпущу тебя». Инок не слушается и уходит[144]. Оба эти ученика совершили незаконное дело. И это случалось, должно быть, нередко. Тот же подвижник пишет к отпадшему брату: «Живущим в подчинении у духовного отца враг внушает следующее: «Отойди от него и живи сам по себе, и больше будет у тебя покоя». И брат, если послушается таких помыслов, разлучается с братством»[145]. Ясно, что св. Ефрем не одобряет произвольное оставление духовного отца или старца ради подвигов уединения.
Трудно было ученику избавиться от власти старца, но старцу ничего не стоило удалить от себя ученика, изгнать его из своей келлии. Как настоятель имел право изгнать из монастыря каждого монаха, так и старец мог удалить от сожития с собой любого ученика. Последнему в этом случае ничего не оставалось, как плакать и смиренно умолять о возвращении в лоно отче: «Был некоторый старец, имеющий ученика, искусного монаха, и некогда по невнимательности изгнал его вон. Брат же пребывал, сидя вне. Старец, отворивши дверь, нашел его при ней и принес пред ним раскаяние»[146]. Другой неопытный старец изгнал ученика, признавшегося ему в блудных помыслах. Преп. Савва отослал от себя ученика, который не умел наблюдать за своими глазами — позволял себе смотреть на женщин; впрочем, после его исправления снова принял в лавру [147]. Когда преп. Иоанн Дамаскин, составил погребальные стихи по жалости к монаху, у которого умер брат, и пел их, нарушив тем заповедь своего сурового старца, старец изгнал его из келлии и отказался от руководительства. Другие старты начали просить за преп. Иоанна, но тот согласился обратно принять виновного ученика только тогда, когда он исполнил тяжелую епитимию — вычистил все отхожие места лавры[148].
Такова внешняя организация института старчества — в праве и быте выразившиеся отношения старца и ученика. Старец ~ его сожитель, единый руководитель, почти несменяемый. Посмотрим на внутреннюю сторону этих отношений. В ней мы найдем полное объяснение внешнего строя старчества.
Нравственный идеал старца был недосягаемо высок. Кроме знания Священного Писания и пастырской опытности, духовный наставник, по словам св. Василия Великого, должен украшаться длинным рядом добродетелей: чтобы в делах своих имел свидетельство любви своей к Богу, был не рассеян, не сребролюбив, не озабочен многим, безмолвен, боголюбив, нищелюбив, не гневлив, не памятозлобен, не тщеславен, не высокомерен, не льстив, не изменчив, ничего не предпочитал бы Богу[149]. Лествичник выразительно называет истинного старца «ангелом или по крайней мере равноангельным»[150]. Такой старец не только человек превосходной нравственной доблести — сверх того, он существо богоизбранное и богоодаренное.
Чтобы выяснить эту сторону древнего старчества, мы должны остановиться на религиозном идеале, и в частности на мистических воззрениях монашества того времени.
Религиозный идеал древнего монашества, как он истолкован лучшими писателями–подвижниками, состоит в обожении человека, т. е. в соединении, слиянии духовной человеческой природы со Христом в Духе Святом, — в слиянии не только нравственном,, но и, по существу, в проникновении физической природы благодатию Святого Духа. Все подвижничество: и физическое —
