не вас ли я вчера видел в Лондоне на Чаринг-кросс? — хитро прищурился министр.
Айзекс слегка покраснел.
— Да я так, собственно… гулял, — пробормотал он.
— Я тоже там вчера… гулял, — в тон Айзексу ответил Скримджер. — Чертов клуб откроется только через год. Мы были там в будущем, — со вздохом сказал он и положил руку на колено аврору.
По лицу Айзекса словно пробежал солнечный луч.
— А может, нам не нужен клуб? — тихо спросил он.
— Я думаю открыть свой собственный, — авторитетным тоном сообщил министр.
— Но это будет не скоро, — протянул аврор.
— Кто знает, — улыбнулся Скримджер. — Потанцуем?
— Потанцуем, — обрадовался Айзекс.
Рядом с ними кружились в танце Билл и Долорес.
— Билли, милый, прости, что я потребовала вышвырнуть того петуха, — прошептала Амбридж. — Я просто ревновала тебя к его грудям, — созналась она.
— Куда ему до твоих сладких сисек, — промурлыкал Билл. — Моя драгоценная пышечка.
— Мой нежный воришка, — ласково шепнула Долорес.
Драко и Гилдерой со вкусом целовались в углу под портретом Годрика Гриффиндора. На лице Годрика изобразилась откровенная зависть. К счастью, муки Основателя были не долгими. Салазар, Ровена и Хельга налетели на него, сбили с ног и с хохотом уволокли куда-то за раму картины. На холсте промелькнула его босая нога, полетели какие-то тряпки цветов факультета, и, наконец, все стихло, и только в центре картины осталась кучка сброшенной впопыхах одежды.
В противоположном углу зала неотразимый Том Риддл в мантии крестоносца пил поцелуи ненасытной Беллатрисы.
— Укуси меня, мой Лорд, — простонала Белла, обвиваясь вокруг возлюбленного.
— Гэндальф запретил проливать кровь, — сказал Риддл, пробираясь длинными пальцами под тунику Беллы и незаметно крутя ведьме сосок. — Кровопускание отложим на завтра, дорогая.
— Даже твои глаза поменяли цвет, — удивленно прошептала Белла, всматриваясь в карие глаза Лорда.
Музыка сменилась на более молодежную, и Гэндальф, не выпуская руки Аберфорта, пробрался к Альбусу через толпу танцующих.
— Я еще с тобой не здоровался, милый мой, — сказал Гэндальф. Альбус пожал ему руку, ожидая встретить суровость в глазах волшебника. Суровости не было и в помине, а когда директор выпустил руку Гэндальфа, то с удивлением обнаружил в своей ладони птичье яйцо.
— Яйцо феникса, — сказал маг. — Пусть все доброе, что когда-то было в твоем сердце, Альбус, возродится из пепла. Я в тебя верю, — улыбнулся он.
Директор открыл было рот для благодарности, но смеющийся Геллерт Гриндевальд налетел на него и бурно закружил в каком-то диком пируэте, увлекая в гущу танцующих.
Гарри и профессор танцевали с такой страстью и экспрессией, что вокруг них собрался круг зрителей. Когда музыка смолкла, оба едва дышали, и не только от усталости.
— Поттер, — простонал профессор на ухо Гарри, зарываясь римским носом в его растрепанные волосы. — Я не доживу до конца вечеринки.
— На нас все смотрят, Северус, — прошептал Гарри.
— Не думаю, — мурлыкнул Снейп.
Гарри оглянулся. В самом деле, на них больше никто не смотрел. Каждый в зале нашел чьи-то любящие глаза, встречал дружеские руки и видел сияющие ответные улыбки.
Опять провозгласили тост, и по залу поскакал жизнерадостный козел с запотевшей бутылкой шампанского между рогами и подносом звенящих бокалов.
— Дорогой Аберфорт, мы дарим тебе песню, — выкрикнул профессор Флитвик. Внезапно, подхваченный в воздух неутомимым козлом, Флитвик гордо вознесся над публикой, сжимая маленькими ножками светящиеся бока патронуса. — Музыка Северуса Снейпа, слова Гилдероя Локхарта, — провозгласил он и взмахнул дирижерской палочкой.
Грянула музыка. Ученики четырех факультетов запели песню, и вскоре ее подхватили все:
Мы будем петь, смеяться и шутить,
Великий Гэндальф радуется с нами,
Ведь сердцу каждого так хочется любить,
Быть не заклятыми врагами, а друзьями.
Пусть в каждом сердце вспыхнет огонек
Любви, надежды, радости и счастья.
И пусть никто из нас не будет одинок,
Забудет горе, беды и ненастья.
