фосфоресцирующие гряды волн.
— Как романтично! — Буря сидела, обхватив руками колени. Она повернула голову и озорно улыбнулась. — Если хочешь, можешь счесть это намеком. — Когда они лежали рядом на расстеленной ткани, она сказала:
— Знаешь, что делают некоторые?
— Нет. А что они делают?
Марка в данный момент больше интересовало то, что делал он, чем действия каких-то безымянных людей.
— Не скажу.
— Почему?
— Это неприлично.
— Хорошо, тогда шепни на ушко.
И она шепнула, но при этом так хихикала, что он усомнился, верно ли расслышал.
Она повторила. Да, он расслышал правильно. Он был так поражен, что покраснел в темноте.
— Ужасно, — хрипло сказал он. — Ты никогда такого не сделаешь.
Но первый шок прошел, и идея его заинтересовала.
— Конечно, нет, — прошептала она. Помолчала и добавила: — Если ты не захочешь.
Снова наступило долгое молчание: Буря проводила исследование.
— Насколько я могу судить, а сейчас уже могу, ты хочешь, — прямо сказала она.
Много времени спустя они, обнаженные, доплыли в темноте до первой линии бурунов. Море было теплым, как парное молоко, и они целовались в воде солеными губами.
На берегу Марк развел костер. Сидя у огня, прижимаясь друг к другу в желтом свете пламени, они допили вино.
— Марк, — сказала она наконец, и в ее голосе звучала печаль, которой не было раньше. — Ты провел с нами два дня, и это на два дня больше, чем следует. Я хочу, чтобы завтра ты ушел. Рано, до того, как мы с Джоном проснемся, чтобы я не видела тебя.
Слова хлестнули Марка, как кнутом, он даже дернулся от боли. И пораженно повернулся к ней в свете костра.
— Что ты говоришь? Вы с Джоном мои. Мы втроем всегда будем принадлежать друг другу.
— Ты ведь ни слова не понял из того, что я сказала? — негромко спросила она. — Ты не слышал, как я сказала, что должна вновь обрести гордость, вернуть себе достоинство?
— Я люблю тебя, Буря. Я всегда тебя любил.
— Ты женат, Марк.
— Это ничего не значит, — взмолился он.
— Нет, значит. — Она покачала головой. — Ты сам знаешь.
— Я оставлю Марион.
— Развод, Марк?
— Да. — Он был в отчаянии. — Я попрошу ее дать мне развод.
— По-твоему, это даст нам обоим возможность гордиться? Отличный повод пойти к моему отцу! Подумай, как он будет нами горд. Его дочь и его сын, которого у него не было, но он считает тебя сыном, — оба разведены. Подумай о маленьком Джоне. Высоко ли он будет держать голову? Подумай о нас, о жизни, построенной нами на несчастье женщины, которая была твоей женой.
Глядя при свете костра ей в глаза, он увидел, что ее гордость — железо, а упрямство — сталь.
Марк неслышно оделся в темноте и, когда был готов, подошел к колыбели и поцеловал сына. Ребенок слегка захныкал во сне, от него пахло теплом и молоком, как от новорожденного котенка.
Он думал, что Буря тоже спит, когда наклонился к ней, но тут же понял, что она лежит, застыв, вжимая лицо в подушку, чтобы подавить молчаливые рыдания, сотрясавшие ее тело.
Она не повернула к нему лица, и он поцеловал ее в волосы и шею, потом выпрямился и вышел в темноту. Мотоцикл завелся сразу, и Марк вывел его в переулок.
Буря лежала в темноте и слушала, как в ночи затихает тарахтение двигателя; остались только печальный шум прибоя и крики древесных лягушек за окном.
На закате Марк сидел на резном деревянном стуле перед хижиной Пунгуше и впервые спросил о том, что было у него на уме с самой первой их встречи.
— Пунгуше, расскажи, как Шакал вытащил Нгагу из разлившейся реки.
Зулус пожал плечами.
— Что тут рассказывать? Я нашел тебя в ветвях принесенного течением дерева на краю реки, и, будь у меня хоть капля здравого смысла, я бы ушел, потому что ты был очень мертвым Нгагой и коричневая вода переливалась через твою голову.
— Ты видел, как я упал в реку?
Наступило молчание: Пунгуше собирался с силами, чтобы признаться в своем неведении.
— Я понял так, что лихорадка ослепила тебя и ты упал в реку.
— Ты не видел человека, которого я убил, и другого, который выстрелил в меня?
Пунгуше удачно скрыл изумление, но покачал головой.
— Незадолго до того, как найти тебя в воде, я слышал ружейные выстрелы, четыре или пять, выше по долине. Должно быть, это был ты и тот, кто на тебя охотился, но я никого не видел, а дождь до следующего утра смыл все знаки. Течение унесло мертвеца, и его сожрали крокодилы.
Они снова помолчали, передавая друг другу котелок с пивом.
— А ты видел человека, который в тебя выстрелил? — спросил Пунгуше.
— Да, — ответил Марк, — но от жара мои глаза видели плохо и, как ты говоришь, шел дождь. Я не разглядел его.
Хобди стоял в зале у стены, подальше от тесно спрессованных тел. Он стоял как скала, прочный и неподвижный, наклонив голову на толстой шее борца.
Глаза его были прикрыты, как будто он, на манер большой хищной птицы, умел закрывать их мигательной перепонкой. Только челюсть делала едва заметные жевательные движения; он стискивал большие плоские зубы, так что мышцы на шее слегка выступали.
Через заполненный зал он смотрел на Дирка Кортни, как верный мастиф смотрит на хозяина.
Высокий и любезный, Дирк Кортни пожал руки всем, кто пробился в первый ряд, чтобы пообещать ему поддержку и пожелать удачи. Взгляд его был спокоен, но Дирк то и дело поглядывал на столы, где шел подсчет голосов.
Это были столы на козлах, которые помнили тысячи церковных собраний и множество свадеб.
Теперь за ними сидели наблюдатели, а через парадные двери ледибургской церкви вносили последние избирательные урны из далеких районов.
Ледибургский округ очень разбросан, а потому некоторые урны привозили за шестьдесят миль, и хотя голосование закончилось накануне вечером, сейчас, за час до полудня, результаты еще не объявляли.
Пробиваясь сквозь толпу к огороженному веревками месту за столами для подсчета, Марк медленно двинулся туда, где сидел генерал Шон Кортни.
Три дня назад Марк и Марион приехали от Ворот Чаки, специально чтобы помочь на выборах. Помощников всегда не хватало, и Марион оказалась в своей стихии — вместе с двадцатью другими женщинами под руководством Руфи Кортни она работала на кухне за залом, нарезая сэндвичи и раздавая кофе.
Марк объезжал округ с остальными партийными организаторами. Они охотились за отсутствующими и не желающими голосовать избирателями и привозили их на участок.
Работа была тяжелая, и все они почти не спали накануне. Танцы и барбекю продолжались до четырех утра, а после возбуждение многим помешало уснуть.
Для Марка эти выборы имели особое значение. Он был совершенно уверен, что, если Дирк Кортни станет членом парламента, его мечтам о Воротах Чака не суждено сбыться.