проповедником в воскресной школе. Гарри мог бы брать плату за такие представления. Ее красноречие уступало только искусству орудовать горящей веткой.
Одному готтентоту она нанесла сокрушительный удар по спине, отбросив его в кусты; его одежда задымилась, и он скулил, как побитый пес. Двое других, не желая столкнуться с гневом Анны, прыгнули с берега и с плеском исчезли в желтой воде. Один лишь рослый черный овамбо решился выдержать натиск Анны. Для такого крупного мужчины он оказался проворным и ловким, ему удавалось уходить от бешеных взмахов ветки. Он укрылся за ближайшим колючим кустом. Прыгая из стороны в сторону, он все время держался так, чтобы куст оставался между ним и Анной. Наконец та остановилась, запыхавшаяся, раскрасневшаяся, и сказала:
— Выходи, трусливая черная рожа, бабуин ты с синими яйцами! — Гарри благоговейно отметил красочность этой метафоры. — Выходи туда, где я смогу тебя убить!
Овамбо осторожно попятился, отказываясь от предложенной чести.
— Нет, нет, мы пришли не воевать с вами, мы пришли отвести вас… — ответил он на африкаансе.
Анна медленно опустила ветку.
— Ты написал письмо?
Овамбо отрицательно покачал головой.
— Я пришел отвести вас к тому, кто его написал.
Овамбо приказал двум своим людям остаться караулить «фиат» и повел «гостей» по дну каньона. Хотя иногда идти по ровным полоскам вдоль берегов было легко, встречались и узкие ущелья, по которым река неслась с шумом и брызгами; тогда тропа становилась такой крутой и узкой, что по ней за раз мог пройти только один человек.
Эти проходы охраняли вооруженные люди. Гарри видел меж скал только их головы и блеск ружей и отметил, насколько искусно выбрано место встречи. Никто не мог бы незаметно пройти за ними. Даже армия не смогла бы их спасти. Они предельно уязвимы и полностью во власти этих грубых, черствых людей. В удушающей жаре каньона Гарри дрожал от страха.
— Нам повезет, если мы выберемся, — бормотал он про себя, а потом вслух сказал: — У меня разболелась нога. Нельзя ли передохнуть?
Но никто даже не посмотрел на него, и он захромал дальше, держась как можно ближе к Анне.
Совершенно внезапно, когда Гарри уже смирился со своими несчастьями, проводник свернул за глыбу из желтого песчаника, и они оказались во временном лагере, разбитом под нависающей скалой на берегу реки. Уставший и несчастный, Гарри тем не менее заметил крутую тропу, поднимавшуюся по каньону за лагерем, — путь отхода на случай неожиданного нападения.
Эти люди все предусмотрели. Он коснулся руки Анны и показал на тропу, но все ее внимание было устремлено на человека, вышедшего из глубокой тени пещеры.
Человек был молод, вдвое моложе Гарри, но с первых же минут Гарри почувствовал себя неловким и неумелым. Человек не произнес ни слова. Он только с кошачьей неподвижностью стоял на солнце — высокая, элегантная фигура — и смотрел на Гарри, и тот сразу почувствовал себя довольно неуютно.
Золотые волосы падают на голые плечи, они выбелены солнцем, но блестят, как шелк, подчеркивая сильный загар.
Его лицо когда-то, возможно, было красивым, как у хорошенькой девушки, но вся его мягкость выгорела в горниле жизни, и на нем, как на кованом железе, остались следы молота и наковальни.
Человек высок, но неуклюжим его не назовешь: плечи не сутулит, мышцы жесткие и плоские. На нем только брюки для верховой езды и сапоги, волосы на груди блестят, как медная проволока. На шее на золотой цепочке висит небольшой золотой медальон, чего не может быть у английского джентльмена. Гарри старался почувствовать свое превосходство, но под спокойным ровным взглядом незнакомца это было трудно.
— Полковник Кортни, — сказал этот человек и вновь застал Гарри врасплох. Говорил — хоть и с акцентом — образованный, культурный человек; его губы изменили форму, утратили жесткость: человек улыбнулся.
— Пожалуйста, не волнуйтесь. Вы ведь полковник Кортни, не так ли?
— Да. — Гарри стоило большого труда заговорить. — Да, это я. Вы написали письмо?
Он достал из нагрудного кармана объявление и хотел развернуть, но у него так дрожали руки, что лист порвался. С легкой насмешливой улыбкой человек кивнул:
— Да, его послал я.
— Вы знаете, где найти пропавшую девушку? — спросила Анна, энергично направляясь к нему.
— Возможно, — пожал он плечами.
— Вы ее видели? — настаивала Анна.
— Давайте по порядку.
— Вы хотите денег… — Голос Гарри звучал излишне громко. — У меня с собой, разумеется, нет ни соверена. Если вы задумали нас ограбить, у меня нет ничего ценного.
— Ах, полковник, — золотоволосый мужчина улыбнулся, и его улыбка оказалась такой обаятельной, такой широкой и мальчишеской, что Гарри почувствовал, как тают суровость и непримиримость Анны, — мой нос говорит мне, что это не так. У вас есть нечто невероятно ценное. Гаванская сигара. — Он еще раз принюхался и уверенно сказал: — Да, гавана! Полковник, должен вас предупредить, что готов убить за гаванскую сигару.
Гарри невольно сделал торопливый шаг назад, прежде чем понял, что это шутка. Он криво улыбнулся и достал из кармана портсигар.
Золотоволосый человек осмотрел длинную черную сигару.
— «Ромео и Джульетта»! — почтительно произнес он и с любовью вдохнул ее запах. — Дуновение рая.
Откусил кончик сигары, зажег спичку о подошву сапога. Потом затянулся и от наслаждения закрыл глаза.
А когда снова их открыл, коротко поклонился Анне.
— Прошу прощения, мадам, но прошло немало времени, целых два года, с тех пор как я последний раз пробовал хорошую сигару.
— Ну хорошо. — Гарри заметно осмелел. — Вы знаете мое имя и курите мою сигару. Можете по крайней мере представиться?
— Прошу прощения. — Незнакомец вытянулся и на немецкий манер щелкнул каблуками. — Лотар Деларей, к вашим услугам.
— Бог мой! — Вновь обретенная храбрость оставила Гарри. — Я о вас знаю. За вашу голову назначена награда. Вас повесят, если поймают. Вы разыскиваемый преступник и известный нарушитель законов, сэр.
— Уважаемый полковник, я предпочитаю думать о себе как о солдате и патриоте.
— Солдаты не сражаются и не уничтожают собственность после капитуляции. Полковник Франке капитулировал почти четыре года назад…
— Я не признаю за полковником Франке права на капитуляцию, — презрительно перебил Лотар. — Я был солдатом кайзера и Германской империи и остаюсь им.
— Но и Германия капитулировала три месяца назад.
— Да, — согласился Лотар. — С тех пор я не предпринял ни одной военной вылазки.
— Но вы по-прежнему в поле, — возмущенно сказал Гарри. — У вас сохранилось оружие…
— До того, чтобы сдаться, я не дошел по той самой причине, которую вы так сжато выразили: если я это сделаю, ваши люди меня повесят.
Под взглядом Гарри он как будто впервые осознал, что гол по пояс. Лотар потянулся за рубашкой. Свежевыглаженная, она висела на колючем кусте у входа в пещеру. Когда он ее надел, блеснули медные пуговицы, и глаза Гарри сузились.
— Черт возьми, сэр, ваше нахальство невыносимо! Это английская форменная рубашка, на вас британский мундир! Одного этого достаточно, чтобы расстрелять вас на месте!
— Вы бы предпочли, чтобы я ходил голым, полковник? Даже вам должно быть ясно, что мы в
