сопротивление, в ходе которого погибло несколько человек, — пишет Д. А. Волкогонов в книге «Ленин». — Как сообщало ГПУ, после изъятия золотых и серебряных вещей в трёх небольших церквах и описи ценностей в синагоге Шуи 15 марта комиссия уездного исполкома в сопровождении милиции прибыла в храм на Соборной площади. Там уже была толпа. Начались стычки. На колокольне стали бить в набат. Вызвали полуроту красноармейцев 146-го пехотного полка и два автомобиля с пулемётами. Раздались выстрелы, пролилась кровь, погибли люди. В этот же вечер верующие из этого собора привезли в исполком 3,5 пуда серебра и ценностей. Но комиссия не удовлетворилась этим, и из собора было изъято ещё 10 пудов серебра и большое количество золота, драгоценных камней.
Чекисты, конечно, сообщали, что выступление верующих было организовано «черносотенным духовенством». Хотя очевидно (так было и во многих других местах), что возмущение, протест мирян были спонтанными, стихийными и характеризовали отношение простых людей к грубому акту поругания святынь.
Ленин пришёл в сильное возбуждение. Обычно он умел держать себя в руках. Теперь же он, по имеющимся данным, метал громы и молнии, но затем успокоился. Он понял, что получил великолепный повод покончить одним ударом с этой «камарильей». (…)
Обращение Тихона Ленин воспринял как вызов властям. Хотя вождь и не был в юности прилежным учеником по закону божию, но хорошо помнил заповедь из «Нового завета» о том, что «начальники суть Божьи слуги: повинуйтесь им». Хотя сам Ульянов никогда не следовал колларию из Священного писания, тем не менее полагал, что для духовенства это непреложный закон. «Всякая душа да будет покорна высшим властям, ибо нет власти не от Бога, существующие же власти от Бога установлены».
Ленин в это время находился в одном из своих многочисленных отпусков в селе Корзинкино, что близ Троице-Лыкова Московской губернии. Выезд его был, если так можно сказать, «антицерковным», антирелигиозным. Здесь он написал программную статью для журнала «Под знаменем марксизма», которую озаглавил «О значении воинствующего материализма». Крупская вспоминала, что во время прогулок в Корзинкине Ленин много говорил на антирелигиозные темы. Ленин был как бы весь «заряжен» против церкви.
Содержание письма, конечно, партийной историографией было сокрыто от всех, в том числе и от правоверных ленинцев. В «Биографической хронике» ему уделено неполных пять строк о том, что Ленин «считает необходимым решительно провести в жизнь декрет ВЦИК от 23 февраля 1922 года об изъятии церковных ценностей…». И всё. А в так называемом «Полном собрании сочинений» шесть страниц письма уложили в шесть более откровенных строк в приложении: «Ленин в письме членам Политбюро ЦК РКП(б) пишет о необходимости решительно подавить сопротивление духовенства проведению в жизнь декрета ВЦИК от 23 февраля 1922 года…»
Умышленное сокрытие правды есть тоже ложь, зло универсальное… Но для «Полного собрания сочинений» вождя это дело обычное: умолчание, купюры, вынесение в приложения, которые читают только специалисты.
Ленин редко писал в последнее время такие обстоятельные, продуманные письма, всё больше записочки, писульки своим коллегам, которые порой требовали настоящей дешифровки — вождь всегда спешил. Это письмо адресовано секретарю ЦК Молотову для ознакомления всех членов Политбюро. Ленин был всегда осторожен и подобные документы, выходившие из-под его пера, старался сразу же сделать большой тайной. Пусть документ «работает», но его авторство не должно быть известно… Поэтому в письме, написанном 19 марта 1922 года, присутствует важное предисловие: «Просьба ни в коем случае копии не снимать, а каждому члену Политбюро (тов. Калинину тоже) делать свои заметки на самом документе». Ленин понимает, что то, что он напишет, нельзя оправдать никакой «революционной целесообразностью». Пером водила рука инквизитора.
Письмо на шести страницах далеко выходит за рамки отношения Ленина к церкви — это зеркало политического и нравственного лица вождя. (…) Но при чём здесь голод и помощь голодающим? «Конфискационное» мировоззрение Ленина вновь демонстрирует себя в полной красе. Как же он собирался «строить социализм», если полагает, что без грабежа церквей «никакое хозяйственное строительство… немыслимо»?
За всё время пребывания у власти Ленин только и делал: реквизировал, отбирал, лишал, изымал, репрессировал. По-моему, для него часто было главной заботой решить: что и где ещё можно отобрать у людей? Заводы, фабрики, банки, хлеб, дороги, личные ценности, дома, квартиры, одежда (были специальные декреты об изъятии тёплых вещей и обуви у буржуазии), театры, лицеи, типографии… Отобрано всё. Всё это стало возможным потому, что Ленин изъял на много десятилетий у людей главную ценность — свободу. Всё остальное — производное».
Он говорил долго, иногда останавливаясь на мучительные паузы. Ну, что эта медсестра может понять? Что может понять эта девушка в белом халате? И всё же он продолжал рассказывать, пропуская целые пласты той истории, в которой принимал самое активное участие. Кто знает, может быть не всем всё нужно знать?
— В течение целого десятилетия я беззаветно трудился без отпусков и выходных. Антирелигиозная комиссия была распущена в 29-м, сопротивление монархического духовенства было сломлено окончательно. И я, посвятивший лучшие годы своей жизни борьбе с ним, стал теряться за спинами других сотрудников, случайных выскочек, но зато умело занимающихся интригами. Да, безусловно, мне дали приличную квартиру в доме в Большом Комсомольском переулке. Да, я получал продукты из спецраспределителя. Да, я смог иметь у себя домработницу. Да, были какие-то награды. Но я очень хотел учиться. Очень хотел получить высшее образование и заниматься научной антирелигиозной деятельностью. Увы, ничего у меня не получилось, мешала только огромная работа, которую доверила мне партия. Я без отрыва учился в Московском университете на этнологическом факультете. Пришлось бросить. Я был слушателем факультета особого назначения НКВД и даже сдал на «отлично» выпускные экзамены по программе средней школы по пяти предметам: русский и литература, немецкий язык, алгебра и геометрия, физика. Но мне снова не повезло. Выпускной экзамен по истории народов СССР по программе высшего учебного заведения я сдать так и не смог.
Не повезло мне и с ногами. В 1931-м году врачи мне посоветовали бросить курить в связи с тяжёлой болезнью ног. А курил я, деточка, с самых юных лет, ибо тогда взрослая жизнь начиналась гораздо раньше. Так вот из-за страха лишиться обеих ног таким молодым человеком мне пришлось отказаться от курения навсегда. Тогда же мне дали первую путёвку в санаторий, который находился в Кисловодске. Поехал я туда как старик с палочкой, а вернулся несколько поздоровевшим. В 39-м меня уволили из органов и я прямиком отправился к товарищу Ярославскому. Он знал меня ещё по совместной работе в Комиссии ЦК КПСС по проведению декрета об отделении Церкви от государства.
Так вот он меня и пригласил в Центральный Совет союза воинствующих безбожников СССР, так сказать, по специальности. С 1940 года в течение семи лет, до его ликвидации, я работал сначала лектором, а затем ответственным секретарём.
Я много ездил с лекциями по всей нашей необъятной родине. Был и в Иваново, и в Смоленске, и на Урале, и в Прибалтике. А в 46-м я снова остался без работы, но меня всё-таки взяли внештатным лектором Центрального лекционного бюро Комитета по делам культурно-просветительных учреждений при Совете министров РСФСР.
Тогда же, после войны, я приобрёл наконец-таки участок земли под Москвой и начал строить дачу. Написал книгу «Русская Православная Церковь и контрреволюция». На даче я первым делом отстраивал свой кабинет, в котором начал работать над своими воспоминаниями о пережитом. Думаю назвать эту книгу: «Церковь в первые годы Советской власти». Всего же, деточка, я написал и опубликовал более 30 статей и две брошюры: «Наука в борьбе с суевериями» и «Сектантство и его идеология».
Примерно год назад я обратился в институт философии Академии наук СССР и попросил принять меня на должность научного сотрудника, но мне отказали. А ведь мне, деточка, есть что вспомнить и рассказать!..
По штату Главного политического управления (ГПУ) Евгений Александрович Тучков с 1 декабря 1922 года состоял начальником 6-го отделения (церковники, «тихоновцы», «живая церковь»,
