Инициатива Абакумова на сей раз не нашла поддержки у Сталина: относительно ленинградских руководителей и работников ЕАК у него были другие планы — организовать против них специальные судебные процессы, а не судить «каждого обвиняемого в отдельности», как предлагал Абакумов. Что касается самой процедуры осуждения, то она возражений у Сталина не вызвала. Когда 11 апреля 1950 года Абакумов внес на утверждение исправленный список (теперь уже на 35 человек), из которого были исключены обвиняемые по «Ленинградскому делу» и «делу ЕАК», Сталин его тут же утвердил. Всех названных в этом повторном списке осудили и расстреляли в апреле 1950 года, а обвиняемые по «Ленинградскому делу» и «делу ЕАК» были соответственно осуждены на закрытых судебных процессах в октябре 1950 года и в августе 1952 года.
Думаю, достаточно даже этих двух примеров, чтобы сказать «да»!
И все же, с одной стороны, Виктор Семенович вполне мог заблуждаться и считать, что поступает правильно, но мог и осознавать, что творит злое, преступное дело.
Тогда давайте на немного задумаемся и спросим себя: а был ли у него выбор?
К. А. Столяров, например, считает, что «Абакумов действовал в условиях крайней необходимости и выполнял волю Сталина». И я могу также согласиться с этим утверждением. Однако истина находится совершенно в другой плоскости. Нужно было родиться и жить в то время, нужно было пройти тот путь, который прошел Виктор Семенович, как до службы в органах, так и во время нее, чтобы понять психологию того времени, в которое он жил. Чтобы осознать то, что он делал и совершал. Думаю, что нельзя судить человека той эпохи по меркам сегодняшнего дня. Это в корне неправильно. Здесь должны быть другие критерии оценки. Но это лично мое мнение.
«Никакие справедливые цели и намерения, — писал Д. А. Волкогонов, — не могут оправдать безнравственных средств, которые являются не только злом моральным по своему характеру, но и злом социальным по своим последствиям».
С точки зрения философии и это верно.
Но с точки зрения юридической Абакумов вполне законно выполнял все приказы своего начальника — Иосифа Виссарионовича Сталина, о преступности которых он вряд ли задумывался.
Тогда была своя идеология, принципы которой сформулировали большевики в далеком семнадцатом. А разве их кто-то оспаривал?
По мысли Д. А. Волкогонова, «судить о прошлом всегда легче, чем о настоящем. Обогащенные опытом долгого пути, мы знаем, пожалуй больше, чем те, кто жил в то время. Справедливо ставя в эпицентр исторической вины одного человека, мы не должны вместе с тем забывать, что эта личность могла там оказаться благодаря той системе отношений, которую в конечном счете создали многие».
Решая судьбы тысяч и миллионов, вождь стал незаурядным политическим режиссером. Почему стал? Потому что для этого ему понадобилось время. В репрессиях он проводил свою линию законности, в которой они служили оправданием действий его власти. Уничтожая неблагодарных, болтливых, зарвавшихся, обнаглевших, ненадежных (по его личному уразумению) и т. д. и т. п., он не хотел никому объяснять правду. И в этом ему помогла «блестящая» фальсификация, в которую верили безоговорочно. Верили многие. А кто не верил — был обречен.
Со временем механизм работы органов госбезопасности совершенствовался. Прослушка также давала чрезвычайно весомые результаты для плетения заговоров. Обыкновенная болтовня на кухне с нецензурной бранью в адрес вождя становилась очень значительным компроматом, который за подписью Абакумова докладывался лично Сталину. А дальше решение принимал вождь.
«От сравнения гестапо — МГБ уклониться никому не дано: слишком совпадают и годы и методы, — пишет А. И. Солженицын в «Архипелаге». — Еще естественнее сравнивали те, кто сам прошел и гестапо и МГБ, как Евгений Иванович Дивнич, эмигрант. Гестапо обвиняло его в коммунистической деятельности среди русских рабочих в Германии, МГБ — в связи с мировой буржуазией. Дивнич делал вывод не в пользу МГБ: истязали и там, и здесь, но гестапо все же добивалось истины, а когда обвинение отпало — Дивнича выпустили. МГБ же не искало истины и не имело намерения кого-либо взятого выпускать из когтей».
Арест по меркам органов безопасности тех лет — это уже был «момент истины». Парадокс заключался в том, что следствие и суд не могли изменить участи арестованного. По этим лекалам в органах безопасности работали не один десяток лет. Там не искали истины!
Человека арестовывали, уже имея на него какой-либо «компромат», а дальше шла техника фальсификации.
Такая была система, созданная Советской властью, которая периодически вращала маховик мясорубки. Поэтому оценить личность Абакумова без учета советского беззакония невозможно.
Д. А. Волкогонов обнаружил в архивах совершенно секретный документ, на котором стояла подпись Абакумова. Речь шла об американском гражданине, которого обвинили в шпионаже. За это он просидел восемь лет. Срок закончился, и посольство США сообщило, что готово вернуть его на родину. Однако министр госбезопасности доложил Сталину: «Нельзя выпускать. Пробыл столько лет в наших лагерях, столько видел. Надо ликвидировать». Вождь начертал: «Согласен», и иностранца уничтожили.
А ведь в этом конкретном случае Виктор Семенович был убежден в своей правоте…
В результате проведенного анализа Д. А. Волкогонов назвал Сталина насквозь политической фигурой. «Этот человек на весь окружающий мир смотрел через призму своих политических интересов, политических приоритетов, политических заблуждений. Сталин считал возможным достижение «земного рая» ценой неимоверных страданий и жертв миллионов людей. По сути, политика Сталина исходила из того, что вся предыдущая история — лишь подготовка к «подлинной» истории. Мол, блаженство тех далеких, будущих поколений, которые достигнут земли обетованной, оправдывает муки и горечь бытия всех людей, прошедших по Земле ранее и живущих сегодня. Сталин готов был жертвовать прошлым и настоящим народа во имя эфемерного будущего. Но, как справедливо говорил Бердяев, прошлое призрачно потому, что его уже нет, а будущее призрачно потому, что его еще нет. Сталин никогда не мог преодолеть в политике разрыв между прошлым и будущим, полагая, что сегодня — это только «предыстория».
Сталин, безрассудно торопя время… был готов уничтожать миллионы людей, чтобы «выполнить досрочно» план коллективизации, считал естественным повергнуть в небытие тысячи своих товарищей- партийцев, чтобы достигнуть в «кратчайшие сроки» полного единодушия. Сталин, похоже, верил в абсолюты, в свою способность «осчастливить» миллионы будущих сограждан путем бесчисленных преступлений сегодня. Его политика «творения будущего», какими благими намерениями она ни камуфлировалась, просто преступна. Для ее реализации Сталин считал допустимым уже сегодня распоряжаться будущим миллионов своих сограждан».
Каким тогда должен был быть министр госбезопасности у товарища Сталина?
Правильно, соответствующим. Более того, выполняющим все его указания и приказы. Словом, верный оруженосец и солдат. Виктор Семенович и был таковым. Вот только и ему, как Ягоде и Ежову, не удалось не поскользнуться на этой самой верности.
Одним из пунктов исторического вердикта Сталину Д. А. Волкогонов называет преступное пренебрежение моралью. По его мнению, Сталин смог деформировать многие великие идеи и подменить их своими мифами. В частности, он пишет: «Диктатор совершил преступление против мысли. Всей своей жизнью и деяниями Сталин доказал, что ложь — это универсальное зло. Все беды начинаются со лжи. Насилие, единовластие, бюрократия, догматизм, цезаризм — все освещалось ложью». Все это так. Более того, во всех преступлениях Сталина участвовали люди, которые часто понимали, что творят зло. Понимал ли это Абакумов? Думаю, в некоторых случаях да, понимал. И он, как и большинство винтиков того сталинского тоталитарного механизма, почти никогда так и не попытался использовать свой шанс совести.
Таким образом, Виктор Семенович одновременно и жертва, и палач!
Жертва, потому что он пострадал от того режима, которому служил.
Палач, потому что он был и мучителем, и притеснителем. А как же иначе?
28 июля 1994 года Военная коллегия Верховного Суда Российской Федерации рассмотрела в судебном заседании уголовное дело в отношении Абакумова и других. Руководствуясь статьей 8 закона РСФСР «О реабилитации жертв политических репрессий» и ст. 377–381 УПК РСФСР, Военная коллегия определила: приговор Военной коллегии Верховного Суда СССР от 19 декабря 1954 года в отношении Абакумова, Лихачева, Комарова и Бровермана изменить, переквалифицировав действия осужденных на статью 193–17
