распорядился взять жерди, на которых крепят паруса нефов, длиною едва ли не в 30 туаз (58,47 метра.-
Венецианцы подготовили к приступу перекидные мостики своих нефов, и свои юиссье, и свои галеры; потом они выстроили их борт к борту и двинулись в путь, чтобы произвести приступ: и флот вытянулся по фронту на доброе лье; когда же они подошли к берегу и приблизились насколько могли к стенам, то бросили якорь. А когда они встали на якорь, то начали яростно атаковать, стрелять из луков, метать камни и забрасывать на башни греческий огонь; но огонь не мог одолеть башни, потому что они были покрыты кожами... И во всем флоте имелось не более четырех или пяти нефов, которые могли бы достичь высоты башен - столь они были высоки; и все яруса деревянных башен, которые были надстроены над каменными, а таких ярусов там имелось пять, или шесть, или семь, были заполнены ратниками, которые защищали башни. И пилигримы атаковали так до тех пор, пока неф епископа Суассонского не ударился об одну из этих башен... а на мостике этого нефа были некий венецианец и два вооруженных рыцаря; как только неф ударился о башню, венецианец сразу же ухватился за нее ногами и руками и, изловчившись как только смог, проник внутрь башни (...) и в башню взошел затем другой рыцарь, а потом и еще немало ратников. И когда они очутились в башне, они взяли крепкие веревки и прочно привязали неф к башне, и, когда они его привязали, взошло множество воинов, а когда волны отбрасывали неф назад, эта башня качалась так сильно, что казалось, будто корабль вот-вот опрокинет ее или... что силой оторвет неф от нее». Так воевали средневековые итальянские нефы... или все же фрегаты?
Чтобы разобраться в биографиях судов, в происхождении и трансформациях их названий, нелишне делать это с оглядкой на эпоху, особенно если эта эпоха - средневековая, межвременье.
Ушли в прошлое классические греческий и латинский.
Нет еще испанского языка, есть так называемая «народная», или «кухонная» латынь, подобно губке впитывающая в себя германские, кельтские, иудейские и арабские корни, изменяющая первоначальные значения латинских слов и утверждающая новые. Лишь к концу XV века кастильское наречие превратит этот волапюк в тот испанский язык, на коем писал свои донесения Колумб.
Италия до X века вообще не имела единого языка, там доживала еще свой век рафинированная латынь, жадно вбирая в себя звонкие диалекты, которые Цицерон без колебания назвал бы варварскими. Генуэзцы не без труда изъясняются с римлянами, римляне с венецианцами, венецианцы с флорентийцами, флорентийцы с тарентцами. И только в XIV веке Данте, Боккаччо и Петрарка на основе флорентийского диалекта создадут и утвердят тот единственный итальянский язык, который мы знаем, но утвердят лишь в произведениях изящной словесности, а не в устной речи,- точно так же как Камоэнс стал, в сущности, «отцом» литературного португальского языка, сотканного из местных наречий - наподобие испанского и итальянского.
Вот этот фактор и надо учитывать при анализе названий судов, появившихся до XIV-XV веков.
Ну вот хотя бы плоскодонная гондола, достоверно известная с 1094 года, когда Венецией правил дож Вито Фальери. Сами итальянцы не могут объяснить ее происхождение, опираясь на собственный язык, и в их словаре это слово стоит особняком: оно единственное на gond, если не считать двух производных - gondoliere (гондольер) и gondolare (плыть в гондоле). Чаще всего его пытаются вывести из диалектного konkula или khontilas - «лодочка, челнок». Но если это даже и так, здесь все же ясно проглядывает греко- римский контотон - челнок, тоже плоскодонный и управляющийся вместо весел шестом.
И вот что сразу приходит на ум. По наблюдению Стендаля, «во всей этой прекрасной Италии... только три города - Флоренция, Сьена и Рим - говорят приблизительно так, как пишут; во всех остальных местах письменная речь отстоит на сто лье от устной». Особенно этим славилось именно тосканское наречие, где «к» звучит как «г», а «г» легко принять за «з».
Озвончившись, contus неизбежно должен был превратиться в венецианском диалекте в gond (латинское окончание, естественно, исчезло). Значит, первые гондолы, были, по-видимому, маленькими рыболовецкими челнами - gondula в документах XI века - и управлялись шестами, если только это имя не было прямо перенесено на какой-нибудь местный челнок с этими признаками- тот же контотон.
Именно из шеста могло произойти единственное весло гондолы - рулевое и вместе с тем гребное. Сама техника управления им напоминает работу шестом или гребком: ведь первоначально место гондольера было в центре судна. (От contus, означающего также копье, произошла и condotta - договор с начальником наемного войска и само это войско, и по дорогам Италии зашагали наемные полководцы - кондотьеры, «копьеносцы».) Весло гондолы вырезается обычно из бука, его длина превышает четыре метра, а вес - четыре килограмма. Для него была изобретена уключина особой формы - forcola («вилка») с двумя длинными и узкими выемками, позволяющая придавать гондоле желаемую скорость путем переноса весла из одной выемки в другую. Эта уключина и сейчас по традиции делается из ореха. На носу гондолы укрепляется массивная ferro («железяка») в виде шапки дожа - она придает плавность носовой оконечности и уравновешивает корму.
Любопытна одна особенность гондолы - она сохраняет нормальное положение на воде только до того момента, пока у кормила находится гондольер. Стоит ему сойти на берег - и судно кренится на правый борт. Дело в том, что когда-то гондолой управляли два гондольера (потому-то и уключину приспособили для двух весел), но примерно с XVI века из-за нехватки гребцов пришлось ограничиться одним (или возвратиться к одному, если весло гондолы действительно произошло от шеста). Поскольку же конструкция была рассчитана «на пределе», а вилкообразная уключина уже прочно вошла в обиход и сделалась традиционной, то вес второго гребца заменила металлическая накладка на правом борту, выравнивавшая корму.
На корме, а чаще в центре судна - там, где прежде было место гондольера,- красуется каюта или, скорее, навес с полукруглым верхом, покоящимся на бортах. На одной картине художника рубежа XV и XVI веков Витторе Карпаччо гондолой управляет негр. Хроника 1493 года подтверждает - первоначально гондольерами были рабы. В числе представителей этой профессии не редкостью были женщины.
Гондолы брали на борт от двух до четырех пассажиров, соответственно варьировались и их размеры, но в XVIII веке, когда они возросли до того, что эти суденышки стали создавать невообразимую толчею в узких каналах Венеции, мешать друг другу и калечить пассажиров своими украшениями (иные гондолы напоминали ощетинившегося ежа), был принят строгий закон, ограничивавший длину гондолы десятью метрами и восьмьюдесятью семью сантиметрами, а ширину - метром и сорока двумя сантиметрами...
Итак, достоверно одно - в основе чуть ли не всех названий средневековых судов лежит латынь или греческий, а в литературные языки они вошли в том виде, в каком существовали с момента своего рождения, причем не только в разных районах и в разное время, но подчас и одновременно могли использоваться различные названия для обозначения одного и того же типа - неф, буса, гат, когг.
Робером де Клари когги не упоминаются: чистокровный француз, он знает только нефы. В его время это были, за исключением мелочей, суда-синонимы. В начале XII века Вольфрам фон Эшенбах в своей поэме «Парцифаль» упоминает «большой, крепкий корабль»- возможно, когг. В 1199 году на печати английского города Данвича был изображен парусник с кормовым рулевым веслом по правому борту. Схематичное изображение бимса намекает на наличие палубы - ее имели и когги, и нефы. В документах
