утвержден в своей должности съездом, делал его относительно независимым не только от президента, но даже и от самого Верховного Совета. И тем не менее мало кто ожидал, что Черномырдин сразу пойдет на такой резкий шаг, как отстранение гайдаровской команды от власти.
Помимо чисто субъективной неготовности президента в тот момент проводить существенные кадровые перестановки в правительстве, были и объективные причины, по которым премьер мог воздержаться от «массовых увольнений». Подобный шаг вызвал бы болезненную реакцию перешедших в оппозицию рыночных радикалов и изначально поддерживавших их политических движений, прежде всего «Демократической России», сыгравших решающую роль в победе Ельцина на выборах в 1990 и 1991 годах. Как результат, обострившаяся политическая борьба лишила бы государство перспективы сохранения политической стабильности, которая является условием продолжения экономических преобразований.
С другой стороны, настороженно встретивший смену российского премьера Запад однозначно связывал прозападную ориентацию России с именем Гайдара. Уход вслед за ним и его команды мог привести к тому, что основные кредиторы России заняли бы выжидательную позицию. А это было чревато замораживанием жизненно необходимых для страны продовольственных кредитов.
Персональный состав Совета министров был утвержден 21 декабря 1992 года.
Сначала прошли переговоры «в узком кругу» при участии Бориса Ельцина, Виктора Черномырдина и вицепремьера Владимира Шумейко. Основным принципом формирования кабинета была объявлена «преемственность» в проведении экономических реформ и в персональном составе нового кабинета. Затем консультации продолжились уже в расширенном составе. Помимо Виктора Черномырдина и Владимира Шумейко, в них приняли участие вице-премьеры Анатолий Чубайс, Александр Шохин и министр экономики Андрей Нечаев. После завершения этих консультаций стало известно, что кроме Шумейко и Чубайса, ранее подтвердивших свое согласие работать с Черномырдиным, в новом правительстве остается и Александр Шохин.
До 1992 года все российские правительства были переходными. Настоящий кабинет первым создал Виктор Черномырдин.
Первое правительство, которое возглавил Черномырдин, было самым большим — узнать точно, сколько России нужно министров, в 1992 году было неоткуда, а запас карман не тянул. В первый кабинет входило 65 человек — 38 членов Совета министров, 7 руководителей федеральных ведомств (ГТК, Центробанка и др.) и 20 председателей Советов министров республик в составе России. Однако после принятия новой российской Конституции в декабре 1993 года количество портфелей было сокращено более чем вдвое. В составе кабинета помимо премьера осталось всего 28 министров и вицепремьеров. Впоследствии правительственная команда вновь увеличилась. В первом правительстве Черномырдина была всего одна женщина — министр социальной защиты Элла Памфилова. Злые языки говорили, что ее появление в правительстве было обусловлено теми же причинами, что и включение Валентины Терешковой в отряд космонавтов.
У рядовых министров не было почти никаких прав. Они даже не могли вызвать к себе ни одного другого члена правительства. Такая роскошь была позволена только вице-премьерам. Их количество тоже неоднократно менялось. Меньше всего их было в правительстве образца декабря 1993 года — четверо.
В январе 1993 года Минтопэнерго возглавил Юрий Шафраник. По его инициативе с 1 февраля цена на газ была увеличена в 3,6 раза.
В феврале «Газпром» впервые «отключил» Украину от газа за неуплату. Ограничение поставок длилось всего сутки. Газовый долг Украины превышал к тому времени уже 138 млрд руб., но на угрозы Москвы Киев отвечал, что перекроет трубу, по которой Россия поставляет газ в Западную Европу.
Уже в феврале 1993 года российские лидеры сделали ряд заявлений, которые, несмотря на преимущественно политический характер, могли служить «точкой опоры» для прогноза вектора структурной перестройки управления экономикой. О неизбежности этой перестройки впервые всерьез заговорили в кругах, близких к главе правительства. Эксперты полагали, что новое правительство, в отличие от гайдаровского, подобный шаг постарается сделать без лишнего шума, и в связи с этим реформа структур исполнительной власти будет, вероятно, проводиться постепенно и в несколько этапов. В итоге российский Совмин может стать очень похожим на союзный, что, однако, было бы лишь отражением реалий экономики, 95 % которой приходилось на государственный сектор.
Мгновенно получило огласку в правительственных кругах заявление премьера, в котором он впервые явно противопоставлял свой кабинет предыдущему. С одной стороны, слова «мы не правительство- камикадзе, а нормальное российское правительство» недвусмысленно дали понять, что Виктор Черномырдин желает завершить продолжающийся полтора года «революционный период», болезненно переживаемый аппаратом. С другой стороны, совпав по времени с установочным заявлением президента о необходимости сосредоточиться на решении прежде всего экономических задач, слова премьера означали для посвященных неизбежность еще одной структурной перестройки системы управления народным хозяйством.
Перенос фокуса внимания высшего руководства с решения политических на решение экономических проблем означало неизбежность реформы управления прежде всего потому, что гайдаровская структура не позволяла реально контролировать ситуацию в экономике. Выступая под лозунгом «восстановления управляемости» народного хозяйства, новые идеологи реформы в кабинете Черномырдина указывали на неудачный опыт структурной перестройки правительства, предпринятой осенью-зимой 1991 года. Тогда была сделана попытка, по словам Геннадия Бурбулиса, превратить министерства в «базовый уровень реформы». Помимо чисто политической задачи сломать хребет союзному Совмину, такая концепция предполагала большую оперативность в доведении реформаторских заданий до низовых структур аппарата и предприятий. Априори ее авторы полагали, что именно бюрократическая иерархия является главным виновником «пробуксовки» реформы.
Уже первый месяц реализации управленческой концепции «министр — зампред» показал необходимость усиления координационных функций на высшем уровне Совета министров. Сосредоточенные в новой структуре — аппарате правительства — отраслевые отделы на глазах теряли связь с министерствами, которые, в свою очередь, стали наступать друг другу на пятки. Со временем начали нарастать противоречия и между вновь формирующимися ведомственными интересами. Решать задачи перспективного характера, опираясь на аппараты отраслевых министерств, оказалось невозможно. Провал практически всех (и без того немногочисленных) централизованных программ служил иллюстрацией прогрессировавшего процесса «атомизации управления». Воссозданный специально для координации макрозадач институт вицепремьеров не смог переломить эту тенденцию, поскольку зампреды со своими малочисленными секретариатами были оторваны не только от аппарата правительства, но и от аппаратов министерств, и в результате, по словам помощника одного из них, «заместители главы кабинета стали последними, кто узнает, что же на самом деле происходит». Лишенные собственных каналов информации, они стали заложниками ведомств, поскольку из-за скорости оборота документов внутри Совмина отраслевые отделы полностью утратили оперативность.
Реформа структуры управления, как ожидалось, состоялась в направлении усиления координирующих функций аппарата Совмина.
Курс, которым Черномырдин собирался вести Россию, был сформулирован практически сразу после назначения: «Я как раз за рынок. А то, что мы хотим опутать нашу державу лавками и на базе этого поднять экономику, да еще улучшить благосостояние, — думаю, что этого не получится». За первые два дня своего премьерства Черномырдин произнес больше клятв о приверженности рынку, чем Гайдар за год.
В своей первой речи в новом качестве Виктор Черномырдин заявил, что он является сторонником «глубоких реформ, но — против обнищания народа». По его словам, реформа экономики должна была проводиться совместными усилиями «президента, правительства и съезда».
Говоря о приоритетах в политике правительства в российской аудитории, премьер указывал, что главное — остановить спад производства, оказать финансовую помощь предприятиям со стороны государства, восстановить управление госсектором, защитить госсобственность от незаконной распродажи.
Выступая же перед западной аудиторией (в январе 1993 года на Всемирном экономическом форуме в Давосе; поездка туда стала первым официальным визитом главы правительства за границу), он говорил о том, что «обратного пути нет»; что «без иностранных инвестиций не обойтись» и что «необходима
