— Лешка, — обратился ко мне Ромка! — У тебя родители культурные. Сбегай спроси!
Я побежал к своему дому. Мама с папой ушли прогуляться, в квартире была одна тетя Лина. Она стояла перед зеркалом и примеряла ярко-розовую шляпку.
— Тетя Лин! — заговорил я торопливо. — Что лучше всего помогает, если у человека живот болит?
— Ну как — что? Касторка, конечно, — ответила тетя Лина.
Я с той же скоростью помчался к ребятам. Я так набегался, что еле мог говорить:
— Тетя Лина… сказала… самое лучшее… это касторка…
— А как она действует: быстро? — спросил Ромка.
Я молчал. Об этом ведь я и не справился.
— У, дурак! Хуже Тоськи! Его за тем и послали, а он… Беги узнай!
Я снова пустился к дому.
Тетя Лина была уже не в комнате, а в кухне. Она мыла посуду.
— Тетя Лин!.. А эта… а касторка — она быстро действует?
Тетя Лина обернулась через плечо и серьезно посмотрела на меня.
— Касторка-то? — сказала она своим низким голосом. — Моментально: не успеешь штаны снять — и уже готово!
Это было как раз то, что нужно. Я выскочил на площадку лестницы, но тут же снова открыл дверь своим ключом. В аптечке, которая висела в ванной, касторки не оказалось. Я вспомнил, что папа смазывает касторкой свои охотничьи сапоги, и полез в шкаф, где он держал свои припасы. Там я нашел запыленный, но не распечатанный пузырек, потом в кухне, за спиной у тети Лины, стянул столовую ложку.
— Тетя Лина говорит — моментально действует, — доложил я, прибежав к ребятам.
— Моментально? Преувеличивает, наверное… — усомнился Ромка.
Тут ребята заспорили. Одни соглашались с Ромкой, но другие говорили: «А вдруг тетя не преувеличивает?»
Победили более осторожные. Мы пришли в тот уголок двора, где стояла деревянная будочка уборной. Бармалей остановился недалеко от нее, взял у меня ложку и подставил ее Ромке.
— Лей! — сказал он угрюмо.
Ромка налил касторку в ложку. Бармалей выпил. Лицо его перекосилось, он похлопал огромными глазищами.
— Во гадость!!!
Мы (нас было человек пятнадцать) стояли полукругом и молча смотрели на него.
С минуту Бармалей прохаживался перед нами взад-вперед с ложкой в руке.
— Ну как? — тихо спросил Борька.
— Никак! — сказал Бармалей и остановился перед Ромкой. — Еще налей.
Ромка налил. Бармалей выпил и снова принялся ходить.
На этот раз мы молчали гораздо дольше.
— Не действует?.. — спросил Борька.
— Хоть бы что!
Тося подошла со своей грелкой вплотную к Роману и посмотрела на пузырек.
— Ой! Да она же, наверно, вся выдохлась. Посмотрите, какая бутылка запыленная!
Ребята обступили Ромку и заговорили:
— Ну факт, выдохлась!
— Небось год уже простояла, а он принес!
Бармалей остановился, взял у Ромки пузырек, посмотрел сквозь него на заходящее солнце. Потом он выпил еще порцию и швырнул пустой пузырек в крапиву.
— Фиговая у тебя касторка, — сказал он мне, отдавая ложку, и бросил остальным: — Пойду. Одеваться пора.
Ушел Бармалей. Ушел домой и я, обиженный на ребят: они ворчали на меня так, словно я сам делал эту касторку.
Был десятый час вечера. Я уже стелил свою постель, как вдруг за окном послышалось:
— Лешка-а! Лешка, выйди-и!
Я открыл окно, лег на подоконник.
В освещенном фонарями дворе стояли Ромка, Борис и еще несколько мальчишек.
— Ну, гад паршивый! — закричал Ромка, тряся над головой кулаком. — Ну, теперь выйди!
— Только выйди попробуй! — подхватил Борька. — Вот увидишь: мы тебя живым убьем!
Я молча закрыл окно. Мама, папа и тетя ни о чем не знали: они сидели в кухне, окно которой выходило на улицу.
Когда мама вошла ко мне, я ревел, уткнувшись в подушку. Я рассказал маме все, мама тут же побежала в кухню и так поссорилась с тетей, что та утром уехала.
Два дня я не выходил из дому. От ребят из нашего двора я узнал, что произошло в Доме культуры. Уже надев лохмотья беспризорника, Бармалей спросил у одного из артистов, где здесь туалет. Тот ответил, что последняя дверь по коридору, направо. Бармалей ушел и отсутствовал довольно долго, спектакль даже немножко задержали. Наконец занавес открыли, на сцене среди рыночной толпы появился маленький беспризорник. Но песню свою он не запел. Он походил по сцене туда-сюда, потом ушел за кулисы, пронесся по коридору, снова скрылся за последней дверью направо и уже весь вечер не отходил от нее дальше чем на десять шагов. Моя касторка оказалась не такой уж «фиговой».
Когда я наконец вышел на улицу, меня не побили. Аглая, Сеня Ласточкин, Антошка Дудкин объяснили ребятам, что я не виноват.
Но в клуб Бармалей больше не заглядывал, как его ни уговаривали. Он стеснялся встречаться с участниками драмкружка и удирал, завидев их издали. Все перевоспитание пошло насмарку, и Бармалей снова сделался «нашим самым главным хулиганом».
Через полгода он уехал куда-то в новую квартиру, а деревянные домишки снесли.
«На тебя вся надежда…»
Из-за переезда в новый дом мы не сняли дачу. Я, правда, побывал в пионерском лагере, но родители мои почти все лето провели в городе. Только два раза они выезжали на природу, и каждый раз со мной в это время что-нибудь случалось.
Про историю с козлом я уже рассказал. Вторая история случилась уже в середине августа, когда папа только что получил отпуск. Знакомые предложили родителям отправиться дней на десять в байдарочный поход. Папа с мамой никогда на байдарках не ходили, им очень хотелось узнать, что это за удовольствие, но взять меня с собой они отказались.
— Дай мы сами научимся весла держать, — сказал папа. — Тогда купим на следующий год байдарку — будешь с нами плавать.
Снова родители стали советоваться, на кого меня оставить. В этот раз такой человек нашелся быстро. Мама поехала зачем-то в центр города и вернулась очень довольная.
— Все устроилось! Тетя Соня у нас поживет.
— Тетя Соня? Тихомирова? — слегка удивился папа.
— Ну да! Я ее в автобусе встретила. Она сказала, что с восторгом переберется к нам и присмотрит за Лешкой.
— С восторгом? — тем же тоном переспросил папа. Я тоже был несколько удивлен, что за мной будет присматривать именно тетя Соня и что она будет делать это с восторгом. Она была замужем за приятелем моего покойного дедушки. Папа знал его с детства, мама — тоже очень давно, но после смерти дедушки
