Сын Сумерек и Света

— Здравствуй, Джона, — сердечно произнёс Амадис, остановившись перед ним. — Ты хотел поговорить со мной?

— Я хотел засвидетельствовать вам своё почтение, милорд, — ответил он, то ли с английским, то ли с еврейским акцентом. — И попрощаться. Сегодня я покидаю ваш Дом.

— Возвращаешься в Израиль?

— Нет, милорд. Там я уже был.

— Тебя не приняли?

— Можно сказать, что так. Его величество Давид отнёсся ко мне хорошо, зато другие дали понять, что моё присутствие в Доме нежелательно.

— И что думаешь делать?

Юноша, которого звали Джона, беспомощно пожал плечами:

— Пока не знаю. Пожалуй, вернусь на родину матери, поживу там немного, потом... потом видно будет. В конце концов, Вселенная велика, где-нибудь да найдётся в ней место и для меня.

— Что ж, желаю удачи... — Амадис повернулся ко мне и сказал: — Артур, позволь представить тебе Иону бен Исайю, сына Исайи бен Гура, праправнука царя Давида. Его жена была приближённой Рахили и погибла вместе с ней.

Молодой человек сдержанно поклонился:

— Моё почтение, милорд. Я много слышал о вас и хочу надеяться, что вам удастся предотвратить войну между нашими Домами.

— Я тоже хочу надеяться, — ответил я без особого энтузиазма; мои опасения, что войны не избежать росли и крепли не по дням, а по часам. — Так, стало быть, вашим отцом был Исайя бен Гур? А я не знал, что у него есть сын.

— Он тоже не знал. Это обнаружилось уже после его смерти.

— Порой так бывает, — сказал я с пониманием. — Рад был познакомиться с вами, Иона бен Исайя.

Он грустно вздохнул:

— Называйте меня Джона, милорд. Так произносили моё имя, когда я был ребёнком и юношей... К тому же теперь я просто Джона. Джона и всё... С вашего позволения, милорды, я удаляюсь. Не смею вам больше мешать.

Амадис ещё раз пожелал Джоне удачи и мы продолжили свой путь. Спускаясь по лестнице, я заметил:

— Видно, у парня крупные неприятности.

— Ещё бы, — кивнул мой брат. — Он стал бездомным.

— Но почему?

— По собственной глупости... или порядочности. Джона был одним из тех приближённых Рахили, которые вместе с ней дали присягу на верность Дому Света; и он оказался единственным, кто отнёсся к этому серьёзно. Одно время он был советником Рахили... — Амадис сделал паузу, поскольку мы оказались перед небольшой дверью, ведущей наружу. Прежде чем открыть её, брат посмотрел на меня и иронично усмехнулся. — То есть, я хотел сказать, что Джона был одним из моих государственных советников. Но недолго. Вскоре он впал в немилость у Рахили, так как позволял себе открыто критиковать её политику.

— С каких позиций?

— С позиций наших оппозиций. Он убеждал Рахиль, что в своих решениях она должна исходить прежде всего из интересов Света, а не только печься о том, как извлечь побольше выгоды для Израиля. И кстати, если ты думаешь, что моя незадачливая жёнушка действовала по наущению своего отца, то глубоко заблуждаешься. Давид не раз говорил ей, что он сам способен позаботиться о благе своего народа, а её политика приносит лишь вред обоим Домам, однако Рахиль... Впрочем, не будем об этом. Негоже плохо говорить о мёртвых.

Мы миновали павильон, где на моей памяти Амадис имел обыкновение завтракать в обществе хорошеньких женщин, и оказались в начале одной из аллей, ведущей в глубь сада. Глядя на покрытые белым цветом деревья и усыпанную опавшими лепестками землю, я по старой детской привычке подумал о Снежной Королеве, принёсшей вместо метели и вьюги волшебный цветочный снегопад и благоухание вечной весны... Мои мысли невольно обратились к Бронвен, которая была моей персональной Снежной Королевой и оставалась ею впредь, несмотря на перемену облика. Все эти дни она упоённо играла роль Даны, и не потому, что так было нужно, а потому что ей это нравилось — главным образом из-за Юноны, которая просто души в ней не чаяла. Порой мне даже хотелось поженить Брендона и Бронвен, чтобы не огорчать маму... и чтобы Дана обрела свободу.

— Если бы наша встреча состоялась при других обстоятельствах, — вновь заговорил Амадис, когда мы двинулись вдоль аллеи, — я бы первым делом спросил у тебя, каково это — на двадцать лет потерять память, прожить заново жизнь, а затем вспомнить всю прежнюю? Какие чувства ты испытываешь, оглядываясь на своё прошлое?

— Двойственные, — ответил я. — В самом прямом смысле этого слова. Субъективно я воспринимаю своё прошлое как бы состоящее из двух отрезков — но не следующих один за другим, а идущих параллельно и сходящихся в точке, которую я называю обретением себя. И сейчас, вспоминая детство, я вспоминаю оба свои детства как единое целое. Иногда мне кажется, что один день я был Кевином, а на следующий всё забывал и становился Артуром, чтобы ещё через день снова стать Кевином, — и так длилось многие годы. Рассуждая логически, я, конечно, отдаю себе отчёт в действительной хронологии событий, но на уровне эмоций и ассоциаций моё восприятие двух моих прошлых жизней несколько иное — не столь логичное, зато более цельное.

— А в тот момент обретения себя, я полагаю, ты испытал нечто похожее на приступ шизофрении?

— Не «нечто похожее», а настоящий приступ шизофрении. Причём очень острый. С точки зрения Артура это выглядело так: я пересёк бесконечность, прошёл сущий ад, но вышел из него живым, пора бы уже расслабиться и отдохнуть — как вдруг я обнаруживаю в себе ещё одну личность, которая тоже является мною, но имеет свои собственные воспоминания и с самого раннего детства живёт собственной жизнью.

— Вы боролись друг с другом?.. То есть, ты боролся сам с собой?

— И да, и нет. В первый момент каждая из моих личностей вознамерилась поглотить другую, но они были настолько совместимы, что почти моментально начался процесс их слияния.

— И всё-таки в тебе доминирует твоя прежняя личность, — заметил Амадис. — Ты тот самый Артур, которого я знал много лет назад.

Я усмехнулся:

— А вот мой новый друг, Морган Фергюсон, говорит, что я всё тот же Кевин МакШон, который немного повзрослел, набрался опыта и обзавёлся родственниками.

— А ты сам? Кем ты себя больше чувствуешь?

— Я совсем не чувствую разницы и подчас даже путаюсь в воспоминаниях. Как я уже говорил, в моём собственном восприятии обе мои жизни не разделены временным интервалом, они как бы накладываются друг на друга. Порой мне кажется, что лишь полгода назад Диана проводила меня в путь... — Тут я умолк, мысленно скорчившись от невыносимой боли. Мучительно знать, что твоя любимая мертва, но ещё мучительнее знать, во что она превратилась после смерти. Иногда я удивляюсь: почему я ещё в здравом уме, как я не рехнулся после той встречи в глубинах Источника, что помогло мне устоять перед соблазном окунуться в манящую пучину безумия? Долг, дружба, привязанность, любовь?.. Быть может, любовь. Но не к Дейдре.

— Мне очень жаль, что она погибла, — сказал Амадис, прерывая тягостную паузу в нашем разговоре. — Я всегда симпатизировал Диане и... Извини меня, Артур. Я не должен был использовать Пенелопу в борьбе против отца. Это было подло. Из меня вышел никудышный брат.

— Ошибаешься, — сухо ответил я. — Как брат ты ещё не совсем безнадёжен. А у меня слишком мало братьев, чтобы походя браковать их. И кстати, о братьях. Ты ничего не слышал об Александре?

— Совсем ничего. В Царстве Света он не появлялся уже Митра знает сколько времени, и я, признаться, очень смутно помню его лицо.

— Вполне возможно, что недавно он побывал здесь инкогнито.

Амадис повернул голову и, не сбавляя шага, пристально посмотрел на меня:

— Подозреваешь Александра?

— Я не исключаю того, что он мог быть причастен к убийству Рахили. Это вполне в его духе — насолить мне, тебе, а заодно всей нашей семье и всему Царству Света. К тому же он презирает израильтян за то, что они отвергли Иисуса.

— И как, по-твоему, он это провернул? Даже если предположить, что он инкогнито побывал в Царстве Света и сумел раздобыть необходимое количество урана, то остаётся ещё целый ряд вопросов, на которые я не нахожу ответа. Во-первых, как он исхитрился подсунуть свою бомбу Рахили...

— Не обязательно Рахили, — заметил я. — Уран мог находиться при ком-либо из её спутников.

— Допустим. Но тогда как Александр узнал, кто будет сопровождать Рахиль? И вообще, откуда ему стало известно, что она собирается посетить отца? Ведь это решение она приняла импульсивно, после нашей ссоры, а уже через полчаса вошла в Туннель, где и погибла. Так что наш братец, прятавшийся в закоулках дворца, никак не мог провернуть своё тёмное дельце.

— Без сообщников, — уточнил я. — А вдруг он вступил в сговор с одним из друзей Харальда, занимающих довольно высокое положение при дворе? Я полагаю, что такие имеются.

— Таких хоть отбавляй, — согласился Амадис. — Харальд был весьма популярен среди радикалов, которых нынче как собак нерезаных. Но даже наличие у Александра сообщников не объясняет, как он устроил этот теракт. Ни Рахиль, ни её спутники, ни охрана Зала Перехода, не обнаружили радиоактивного излучения. Кроме того, во время твоего отсутствия в Зале были установлены сверхчувствительные детекторы, которые передавали информацию на компьютерный терминал контрольного центра службы безопасности. Я проверил все записи — вплоть до момента взрыва не было зафиксировано ни малейшего отклонения от естественного фона. Чертовщина какая-то.

— Стало быть, ты не знаешь, как можно скрыть присутствие радиоактивных материалов?

— Почему же, знаю. Можно поместить уран в свинцовый контейнер, а можно создать специальные чары, поглощающие жёсткие лучи. Однако в первом случае контейнер оказался бы слишком тяжёлым и большим, чтобы просто положить его в карман. А во втором случае чары привлекли бы к себе внимание с ещё большей вероятностью, чем радиация как таковая.

— А ещё можно, — веско добавил я, — временно усилить взаимодействие нуклонов в ядрах урана и таким образом превратить их в устойчивые.

Устремлённый на меня взгляд Амадиса выражал такое неподдельное изумление, что в его искренности сомневаться не приходилось. Он был просто потрясён.

— О МИТРА! ТЫ МОЖЕШЬ ЭТО СДЕЛАТЬ?!