блеске с солнцем и луной. Их речи были нежными, словно дуновение ветерка, и крепкими, как гранитная скала. Абд аль-Джалиль ибн Вахбун, один из наших славных поэтов, сказал, описывая свои стихи:
Вершины горные чаруя и плодородные долины, Мой стих воркует, словно голубь, но у него полет орлиный. И красноречию жителей Андалусии не преграда то обстоятельство, что они постоянно отражают натиск врагов, и то, что их родина — последняя из стран, завоеванных мусульманами, где арабы совершали свои славные подвиги. И впереди нас, и позади нас — только океан, румы и готы. Для тех, кто находится в подобном положении, и камешек кажется горой Сабир[139], и лужа грозит разлиться безбрежным морем.
Рассказывал Абу Али аль-Багдади аль-Кали, который посетил Андалусию во время правления рода Марванидов: «Когда я приехал в Кайруан, то мне показалось, что чем дальше еду я, тем меньше понимают меня люди в тех странах и городах, мимо которых я проезжал, тем они глупее и невежественнее. И я сказал себе: «Если жители Андалусии окажутся еще более дикими и косноязычными, то мне понадобится толмач». Но нам-то известно, как восхвалял Абу Али моих земляков после того, как познакомился с ними и узнал их ум и проницательность в долгих диспутах и беседах…
Аллаху всевышнему ведомо, что составил я эту книгу, когда сердце мое было истомлено бедами, а мысли смешались, когда судьба стала переменчивой, меняясь, как изменяются цвета хамелеона, когда я был разлучен со своей родиной — Сантареном, что лежит в дальней западной стороне и был сломлен врагом, как ломается копье на войне. Душа моя полна страха после того, как пропало все, что я унаследовал, и все нажитое мною пошло прахом. Погибло великое и малое, тайное и явное под пятой врагов, хлынувших с западных берегов в наши родные края, где доселе благосклонная судьба хранила нас от всякого зла, ибо готовность и осторожность, которую мы держали наготове, спасала нас от поражения и горестных скитаний.
Но теперь румы рассеяли нас, после того как мы были едины, словно нанизанное ожерелье, и о нас можно сказать, как говорится в пословице: «Если куропатку оставить хоть ночью в покое, она бы уснула». Когда же бедствия и страх усилились, я и мои спутники принялись плутать по бесчисленным дорогам в бесплодных пустынях, где очи видят не то, что слышит ухо, где встречаются лишь мучения и горькие испытания:
Пустыни, где волка душа покидает в блужданье бесцельном, Где ворону крылья не служат в полете, смертельном. Наконец избавился я от скитаний, и мне повезло, как везет луне в конце месяца или игроку, когда выпадают пустые кости, и я попал в славный город Севилью, прозванный Химсом[140], полумертвый от страха и болезней, с разбитой и ослабевшей душой. Но и там я плутал долгое время, прикрываясь вместо крыши тенью от облака, но не имея силы покинуть город, словно голубка, привязанная к своему гнезду. Моим другом было одиночество, а моей пищей — остатки с чужого стола, — ведь образованности и ее ценителей в Севилье меньше, чем верности, а образованный человек там пропадет, словно месяц среди зимних дождевых туч. Человека там ценят не по уму, а по деньгам, и примером для всех горожан служат богатые невежды. Там достаточно сохранить в целости и неприкосновенности достаток, честь же пускай будет с ущербом. Хоть и зол и нечестив богатый, но добром здесь почитают лишь серебро и злато…
Когда же меня попросили составить эту книгу и я убедился в том, что люди охотно прибегают к ее свету, радуясь даже искрам ее огня, то захотелось мне, чтобы мое сочинение стало странствовать по свету, прославив имя мое и того, для которого эта книга была составлена. Ибо это товар, который продадут на любом рынке, и дай бог, чтобы за него дали достойную цену…»
Рассказы о вазирах, катибах и поэтах, прославившихся на земле Андалусии
РАССКАЗ ОБ ИБН ДАРРАДЖЕ АЛЬ-КАСТАЛЛИ
Говорит Ибн Бассам: «Абу Омар аль-Касталли был в свое время похитителем всех дум жителей Андалусии, и когда они перебирали имена своих поэтов, то первым называли его, а прочих считали лишь его знаменосцами. Он был украшением земли и небес, примером для всех катибов и поэтов, их гордостью и славой, с него начинались и им кончались все восхваления, а его проза и стихи светили, словно солнце, и в ближних городах, и в дальних селениях и были поддержкой каждому отчаявшемуся и потерявшему надежду. Он был одним из тех, перед чьим величием сокращались дальние расстояния, так что Сирия и Ирак считали его близким и постоянно упоминали о нем…
Говоря о нем, Ибн Хайян дивился превратностям его жизни и воздавал должное его великому таланту. Он рассказывает: «Абу Омар аль-Касталли всегда выходил первым в состязаниях поэтов, восхвалявших правителей рода Бану Амир, он глава искусных мастеров слова во всей Андалусии. Он был из тех, кого изгнала из родного дома великая смута, принудив его отправиться в поисках свежего пастбища и привольной жизни, и потому он пользовался гостеприимством всех царей Андалусии, от Альсиры до Сарагосы, что лежит на северной границе. Он пытался растрогать каждого из своих покровителей, прося о помощи и поддержке в горе и бедности, но никто не прислушался к его словам и не воздал ему должного, так что платили ему дешево за дорогое. Он пытался пробудить в них сострадание своими словами, красноречивыми и величественными, как шум листвы столетнего дуба, но были глухи они к его речам. И так было до той поры, пока не прошел он мимо цветника славы, взращенного Мунзиром ибн Яхьей, эмиром Сарагосы. Здесь аль-Касталли оставил посох странника, найдя гостеприимный приют, и эмир приветил и почтил его. После этого он оставался у Мунзира ибн Яхьи, восхваляя его, а затем и его сына, возвеличивая их славу, пока не ушел дорогой, по которой пройдет каждый из нас…»
Сказал аль-Касталли, описывая прощание с женой и маленьким сыном, и я считаю, что стихам этим нет равных и подобных:
Она подошла ко мне проститься в горькой печали, И тяжко было внимать отчаянному рыданью. Любовью нашей меня она в слезах заклинала, А в люльке лежал наш сын, взывающий к состраданью. 
