а и весь край наш к полякам в неволю!
— Го–го! — запорожец отворотил рукав, обнажил мускулистую волосатую руку и произнес медленно, потрясая своим кулаком: — Не родился еще тот человек, чтобы накинул на нас узду!
— Никто над нами еще не был паном. Не будут ни у кого запорожцы в подданстве! — раздались гневные возгласы среди его товарищей.
— Тешьтесь, тешьтесь! — продолжал с горечью сотник. — А смерть уже не за горами, а за плечами! Оглянитесь-ка на пивночь. В такую минуту, когда Польша скалит опять на нас зубы, когда татаре огненными шляхами прорезывают всю грудь несчастной отчизны, вы еще заводите междоусобные войны. За Ханенком идете, наводите татар, проливаете христианскую, братскую кровь!
— Не мы наводим, а гетман твой. Зачем он призвал Белогородскую орду?
— Потому что надо было защищать свою землю!
— А нечего было и защищать! Надо было сдавать гетманство! — закричал смуглый казак с левого стола.
Седой сотник порывисто вскочил с места.
— Кому? Всякому собаке? Кто за Ханенка? За Ханенка басурмане стоят, татаре его гетманом выбрали! Да еще не было над нами до сих пор такого сорому, чтобы татаре своих гетманов на Украине ставили!
— Не татаре, а сами казаки его вольными голосами на Уманской раде обрали! — закричали с левой стороны.
— Знаем мы эти вольные рады: подпоил свавольную купу, зазвал татар, вот гетман и идет, и плюндрует родной край!
— Не плюндровать идет Ханенко, а рятувать! Он поклялся на раде за вольности казацкие стоять, заплаканной отчизне очи утереть.
— Ха–ха! Утрет он ей нос, не то что! Дорошенко — наш родной батько! Он за вольности всего народа стоит! — закричали с правой стороны.
— Богомильный на чужу кешеню! Продаст то, чего еще не купил! — отвечали им насмешливые возгласы слева.
— А ваш Ханенко только о вольностях старшины печется.
— Брехня, брехня!
— Кто за Ханенка! За Ханенка татаре, — продолжал седой сотник, — а за Дорошенко — вся Правобережная Украйна, а на левой стороне Лубенский, Полтавский, Миргородский полки, Черкасский, Каневский! Так должны мы, что ли, вашей татарской раде подчиняться?
— Не татарской — казацкой! — закричал в свою очередь смуглый казак, защитник Ханенка. — Хвалитесь своими левобережными полками. За Ханенко и Уманский, и Кольницкий, и Паволоцкий, и Корсунский полки.
— Так почему же ваш Ханенко, когда за ним столько полков стоит, не прибыл на раду в Чигирин, куда звал его Дорошенко и все казаки, чтобы без братского кровопролития вольными голосами постановить, кому быть на Украйне гетманом: Дорошенку или ему? Небось побоялся? Поджал хвост, как тхор, да и на Запорожье ушел.
— Как вьюн сквозь вершу проскользнул! Сидит себе там теперь, как черт в горах! Его и не достанешь! — закричали окружавшие сотника казаки.
— Постойте! Придет он опять, скорее, чем вы думаете!
— Ну, и пусть приходит, мы ему поднесем доброго гостинца!
— Не кажите гоп, пока не перескочете! — воскликнул смуглый казак. — Вот только Покажется Ханенко на Украйне, как все ваши полки поотпадают.
— Поломали мы Суховеенковы лук да стрелы, изломаем и Ханенковы!
— Вы лучше кресты на святых церквах ломайте да несите их вашему пану, турецкому султану!
— Крестов-то мы ломать не станем, а что не зарекаемся — и самому Ханенку, и всем его прыхильцам ребра поломаем, — это верно!
При этих словах казаки повскакивали с мест; лавки, столы, кубки и кухли с грохотом покатились на пол. Разогретые вином лица вспыхнули. Многие схватились за сабли. Перепуганные насмерть жид и жидовка забились в самый дальний угол.
— Да покуда ты ханенковцам поломаешь ребра, так мы вам языки поодтынаем! — закричал смуглый казак, вскакивая с места и потрясая саблей.
Лицо пана сотника побагровело, в одно мгновение он вырвал из ножен свою саблю.
— Го–го! А ну-ка! Вынимай саблю, посмотрю я, так ли она у тебя, как и голова, за ветром хилится!
— На погибель псам, зрадныкам! — закричали окружавшие его казаки.
— Смерть басурманщикам, турецким подданным! — отвечали им бурные возгласы с левой стороны.
Казаки вырвали сабли и ринулись друг на друга. Все полетело кругом; началась ужасная свалка.
При первых звуках сабельных ударов нищий выскользнул из двери и бросился к лесу. Добравшись до чащи, в которой скрывался его товарищ, он поспешно вскочил на коня и произнес отрывисто:
— Трогай, держи на дорогу… самый шлях к Чигирину.
Всадники повернули и выскочили из чащи, поскакали по прямой дороге.
— Ну, что? Чей верх? — спросил молодой, когда они уже значительно удалились от корчмы.
— Да, тут такое, что и сам черт ногу сломает! Одни за Дорошенко, другие за Ханенко, а то и за Суховеенко. Мутная вода, мутная… А в мутной воде не трудно рыбину поймать! Ну, трогай, трогай! Покуда они себе там кровь пустят, мы далеко ускачем вперед.
Всадники подобрали поводья и подняли лошадей в галоп.
Дождь перестал, сумерки сгущались, серый покров спускался над землей. Время от времени до слуха путников доносились унылые стоны ветра. Казалось, само небо вздыхало, глядя на эту опустошенную равнину. Все было тихо, безмолвно кругом. Как вдруг раздался протяжный звук пушечного выстрела. Всадники невольно осадили коней и прислушались. Звук донесся издалека и замер где-то, словно расплылся в этой серой сырой полутьме.
— Гармата? — прошептал мальчик, прислушиваясь к всколыхнувшему серый сумрак звуку.
— Гармата.
— Что же это, битва?
— Нет, это обывателям знак подают, чтобы спешили в города, в осаду… Видно, опять показалась орда, а может, Ханенко со своими полками. Ну и сторона! Здесь покуда чужие делишки обделаешь, так тебе всю шкуру так полатают, что и на ремень не останется! Сворачивай опять в лес. Так-то безпечнее будет.
Всадники поворотили коней и быстро поскакали к темной полосе обнаженного леса.
Через несколько минут на дороге не видно было уже ни одной человеческой фигуры. Серый сумрак спускался ниже и ниже на землю, он словно окутывал ее всю своей влажной, тяжелой пеленой. Ни один звук человеческого голоса не нарушал этой мертвой тишины.
Кругом было тихо, мрачно, безмолвно.
Только отдаленный протяжный рев пушки потрясал каким-то зловещим призывом безмолвный воздух и словно расплывался в этой серой полутьме.
III
Дождь шел несколько дней подряд, мелкий, холодный, осенний. Наконец и самой природе наскучила, казалось, эта серая, сырая мгла, безнадежно затянувшая весь небосклон. Настал ясный осенний денек. Уже с самого утра сквозь легкие, как дым, пряди облаков выглянула яркая лазурь; к полдню же и эти прозрачные пряди растаяли, расплылись, и на чистом голубом небе заблистало ласковое осеннее солнце. Золотые лучи его рассыпались и по багровым рощам, и по залитым лужами дорогам, и по обнаженным полям; они
