это тебя не обременит, в противном случае откажи мне наотрез и не сердись, что я обратилась к тебе с этой просьбой. Будь уверен, дорогой друг, что только необходимость вынуждает меня прибегнуть к твоему великодушию, так как иначе я никогда бы не решилась беспокоить тебя в то время, когда ты чуть ли не собираешься застрелиться».
Дело в том, что, сняв новую квартиру, Наталья Николаевна должна была при заключении контракта с хозяином дома Оливье уплатить вперед, что не входило в ее расчеты: «Муж мой оставил мне достаточно денег, но я была вынуждена все их отдать хозяину квартиры, которую только что сняла; я не ожидала, что придется дать задаток 1600 рублей, вот почему я теперь без копейки в кармане. Ради бога, ответь мне поскорее; до 15 числа этого месяца твое письмо еще может застать меня на
Это сообщение является единственным указанием на время переезда Натальи Николаевны на новую квартиру. Две недели ушло на то, чтобы перевезти вещи и обставить ее. Какое-то время Наталья Николаевна жила на два дома — новый городской и старый дачный. Судя по сумме задатка, который вносился, как правило, за треть года, годовая плата составляла 4800 рублей, то есть квартира была дороже предыдущих. Из писем Пушкина мы знаем, что он предпринимал все возможное, чтобы дополнительно прислать жене денег. На издателя и книгопродавца Смирдина, с его выплатами по существовавшим у него с Пушкиным договорам, надежда была плохая. Однако Наталья Николаевна явно не хотела семейные проблемы делать достоянием посторонних, даже если этот посторонний — ее родной старший брат и фактический глава семейства, к которому она принадлежала по рождению.
Дмитрий Николаевич ответил сестре, разрешив ей занять 500 рублей под его гарантии. Уже с новой квартиры Наталья Николаевна благодарит его 27 сентября: «Я уже их нашла, но с обязательством уплатить в ноябре месяце. Как ты мне уже обещал, ради бога, постарайся быть точным, так как я в первый раз занимаю деньги и еще у человека, которого мало знаю, и была бы в очень большом затруднении, если бы не сдержала слова. Эти деньги мне как с неба свалились, не знаю, как выразить тебе за них мою признательность, еще немного, и я осталась бы без копейки, а остаться в таком положении с маленькими детьми на руках было бы ужасно».
Обрисованная ситуация представляется более чем затруднительной. Скорее всего, Наталья Николаевна не слишком разумно распоряжалась оставленными ей деньгами. Кажется, понимая это, она вновь повторяет почти дословно свой прежний довод: «Денег, которые муж мне оставил, было бы более чем достаточно до его возвращения, если бы я не была вынуждена уплатить 1600 рублей за квартиру; он и не подозревает, что я испытываю недостаток в деньгах, и у меня нет возможности известить его, так как только в будущем месяце он будет иметь твердое местопребывание».
Под «твердым местопребыванием» подразумевается конечно же Болдино; но, как мы знаем, между Пушкиным и Натальей Николаевной было условлено, что промежуточным адресом, по которому она может направить свои письма, был Симбирск, где губернаторствовал ее родственник А. М. Загряжский. Наталья Николаевна отослала на его имя для передачи мужу два письма, которые Пушкин и получил 10 сентября 1833 года по прибытии в Симбирск. Почта между Петербургом и Симбирском шла неделю, так что письма были ею написаны до 1 сентября (во всяком случае, первое). Хотя они и не дошли до нас, но по ответам Пушкина ясно, что Наталья Николаевна ничего не писала о своих денежных затруднениях. С одной стороны, ей не хотелось признаваться в том, что она уже истратила оставленные деньги, с другой — не хотелось беспокоить мужа. Она пишет о пребывании у нее младшего брата Сергея, о своем здоровье, о найме новой квартиры, но ни слова о деньгах, хотя и нуждается в них. Другое дело, что Пушкин в ответном письме беспокоится о том, что оставил мало денег и что жена наделает новых долгов, «не расплетясь со старыми». Наталья Николаевна также никогда не призналась мужу ни в том, что она обратилась за деньгами к брату, ни в одолженных пятистах рублях.
Когда же Пушкин вернулся из Болдина, то делился с друзьями, по выражению Вяземского, «своею странническою котомкою» и пристраивал, что мог, Смирдину, следуя некогда им самим сказанному: «Не продается вдохновенье, но можно рукопись продать». Смирдин даже жаловался, что за «пьески, в которых де не более трех печатных листов будет, требует Александр Сергеевич 15 000 рублей». Наталья Николаевна, как могла, помогала мужу. Сохранился забавный рассказ, записанный А. Я. Головачевой-Панаевой со слов Смирдина: «Я пришел к А. С-чу за рукописью и принес деньги-с: он поставил мне условием, чтобы я всегда платил золотом, п.<отому> ч.<то> их супруга, кроме золота, не желала брать других денег в руки. Вот А. С. мне и говорит, когда я вошел в кабинет: „рукопись у меня взяла жена, идите к ней, она хочет сама вас видеть“, и повел меня; постучались в дверь; она ответила: „входите“. А. С. отворил двери, а сам ушел… — „Я вас для того призвала к себе, — сказала она, — чтобы вам объявить, что вы не получите от меня рукописи, пока не принесете мне сто золотых вместо пятидесяти. Мой муж дешево продал вам свои стихи. В шесть часов принесите деньги, тогда получите рукопись… Прощайте“… Я поклонился, пошел в кабинет к А. С-чу и застал его сидящим у письменного стола с карандашом в одной руке, которым он проводил черту по листу бумаги, а другой рукой подпирал голову, и они сказали мне: „Что? С женщиной труднее поладить, чем с самим автором? Нечего делать, надо вам ублажить мою жену; ей понадобилось заказать новое бальное платье, где хочешь, подай денег… Я с вами потом сочтусь“.
— Что же, принесли деньги в шесть часов? — спросил Панаев.
— Как же было не принести такой даме?»
Приведя этот рассказ, Н. О. Лернер предположил, что торг шел по поводу стихотворения «Гусар». Платье же, которое так срочно понадобилось, — возможно, то самое, сшитое по случаю траура при дворе, в котором увидел Наталью Николаевну 25 ноября 1833 года на вечере у Одоевского правовед Вильгельм Ленц, пораженный ее красотой: «Входит дама, стройная, как пальма, в платье из черного атласа, доходящем до горла. Это была жена Пушкина, первая красавица того времени. Такого роста, такой осанки я никогда не видывал — incessu dea patebat[103]… Благородные… черты ее лица напоминали… Евтерпу Луврского музея».
В переписке Пушкина с женой одной из главных тем, постоянно обсуждавшейся, было состояние болдинского имения, особенно после того, как Александр Сергеевич взял управление им на себя. Наталья Николаевна считала, что он совершает ошибку, взявшись за дело, в котором не был достаточно сведущ, и, как со временем признал Пушкин, она оказалась права. Ему хотелось спасти Болдино от угрозы разорения, до которой довел его отец. Сам Пушкин ничего не брал себе от болдинских доходов, но думал о будущем своих детей. Однако никакие доходы не могли покрыть даже расходов, в которые вводил семейство Лев Сергеевич, позволявший себе снимать в Петербурге лучшие номера в гостинице Энгельгардта по 200 рублей в неделю, занимать тысячи рублей, ссылаясь на старшего брата, и тут же проигрывать их.
Так же беспардонно вел себя и Николай Иванович Павлищев, женатый на сестре Пушкина, постоянно требовавший денег, ссылаясь при этом на нужду, которую испытывает Ольга Сергеевна, вне зависимости от того, жил он с ней вместе или находился за тысячу верст. Ольга не однажды писала мужу, что его письма брат сжигает не читая. Тем не менее все они дошли до нас. Первое, относящееся как раз ко времени отъезда Натальи Николаевны в Полотняный Завод, было послано им Пушкину на Святой неделе 26 апреля 1834 года без какого-либо, хотя бы формального, поздравления с Пасхой, а с одними лишь денежными претензиями.
Болдино приносило 22 тысячи рублей в год, но одного казенного долга на нем числилось 190 тысяч, требовавших уплаты 12 процентов в год, так что чистого дохода оставалось едва десять тысяч. Из них по полторы тысячи рублей Сергей Львович полагал платить в год Ольге и Льву. Ему с Надеждой Осиповной доставалось в лучшем случае семь тысяч рублей. Этой суммы, по мнению Пушкина, родителям вполне хватило бы, если бы не частные долги, в основном Льва Сергеевича. Еще не получив от Сергея Львовича доверенности на управление Болдином, Пушкин в один месяц уплатил за него 866 рублей и за Льва Сергеевича 1330 рублей. Изложив все это в письме Н. И. Павлищеву, Пушкин заключает: «Состояние мое позволяет мне не брать ничего от доходов батюшкина имения, но
Заканчивая одно из писем жене в начале мая 1834 года, Пушкин признается: «Лев Серг. и отец меня очень сердят, а Ольга С. начинает уже сердить. Откажусь ото всего — и стану жить припеваючи».
В день своего рождения в 1834 году поэт пишет Наталье Николаевне: «Хлопоты по имению меня бесят; с твоего позволения, надобно будет, кажется, выдти мне в отставку и со вздохом сложить камер-
