Под перезвон рождественских ангелов, стоявших на придиванном столике, она приступила к раздаче подарков.
Сессан досталась резиновая косточка, а дедушке — сигара. Маме — моя губная помада, которой она сразу же накрасила губы. Я получил магнитофон, такой маленький, что умещался в кармане, и свитер, такой большой, что налез бы и на слона: бабушка специально связала его на вырост. Папе я купил новую губную гармошку. Она блестела, словно серебрёная, и стоила так дорого, что на нее ушли почти все деньги, которые я заработал за раздачу рекламных проспектов. А еще он получил пару кальсон, на которых я сзади фломастером написал: «Покой». Бабушка, как увидела эту надпись, так и зашлась от смеха, у нее даже слезы полились из глаз. Они капали прямо в форму для выпечки, которую подарила ей мама.
Отец сидел и вертел в руках гармошку, глаза его сияли от радости.
— Только полюбуйтесь! — повторял он. — Видали ли вы когда-нибудь такую гармошку?
Папа осторожно поднес ее к губам и попробовал разок дунуть. На голове у него красовалась белая меховая шапка — подарок от мамы. Он был похож на настоящего белого медведя, а гармошка играла как раз так, как и положено в песне Элвиса «Aloha-Oe».
Больше папа не мог терпеть, хоть поначалу и задумал приберечь Сюрприз под самый конец, когда все подарки уже будут розданы. Он поднялся с места.
— Послушай-ка, рождественский гном, а как насчет пакета, который ты спрятал в соседней комнате. Ты про него не забыл?
— В чем дело? — заволновалась мама. — Какой еще пакет?
— Этот парень в колпаке припрятал один подарок, — объяснил с улыбкой отец. — Но, к счастью, я вовремя его нашел.
Он потянул Дагмар по направлению к спальне.
— Да это все мелочи! — крикнула им мама.
— Конечно — «мелочи»! — отвечал папа и продолжал двигаться к моей комнате.
Он распахнул дверь, и все увидели стоявшую там коробку. Мама снова села на место. А я было подумал, что она вот-вот бросится за ними вдогонку.
— Так ты об этом? — спросила она еле слышно.
— Ясное дело! — подтвердил отец. — Это тебе от самого большого в мире жадины.
Он сам донес коробку и поставил к маминым ногам. Мама совсем опешила. Дрожащими руками она разорвала упаковку.
Внутри был телевизор — блестящий и огромный. Двадцатишестидюймовый, известнейшей марки «Люксор». Модель года!
— Чокнутые! — прошептала мама. — Он, поди, уйму денег стоит.
— И с дистанционным управлением, — сказал отец. — Представь, ты теперь можешь полеживать на диване и трескать свои огурцы, пока ждешь…
Но он не успел договорить. Мама закрыла ему рот рукой. И заодно чмокнула его в лоб. Там остался яркий красный след от помады — как раз у края шапки.
— Сумасшедший, — вздохнула мама и как-то погрустнела, так бывает, когда по-настоящему чему-то рад.
«Now and then, — пробормотал папа, — now and then there’s a fool such as I»[8].
Вот здесь бы всему и закончиться!
Словно стоп-кадр, когда фильм вдруг останавливается и все застывает на месте. Пусть бы отец так и стоял с красным поцелуем на лбу и навечно сохранил это радостное выражение. А мама бы так и замерла на цыпочках подле него в своем красном платье, все еще вытянув губы для поцелуя и положив руки ему на плечи. И через дым дедушкиной сигары можно было бы разглядеть елку, новенький телик и мою улыбающуюся рожу.
Но в этот самый момент наш рождественский гном все-таки извлек на свет божий тот самый белый пакетик с коричневой лентой.
— А вот вам еще подарочек! — объявил он маме.
Дагмар не успела даже прочитать, что было написано на привязанной к пакету открытке, как мама выхватила его у нее из рук. И прижала к груди.
— Пожалуй, этот я сейчас открывать не стану, — сказала она. — Я уже и так вся в подарках.
— Что за чепуха! — возразил папа. — Открывай поживее, а потом испробуем телевизор.
Но, похоже, маме очень не хотелось это делать.
Пока она разворачивала бумагу, руки у нее дрожали. Она опустилась на диван и с мольбой посмотрела на отца.
— Дорогой, — сказала она, — это все пустяки.
— Да что с тобой? Смех да и только!
Он направился к ней, словно хотел сам открыть этот злосчастный подарок, чтобы она перестала наконец вести себя так по-идиотски. Мама вздрогнула, и подарок выскользнул у нее из рук. Коричневая шкатулочка упала ей на колени, замок раскрылся, и оттуда вывалилось что-то красное и блестящее.
— Господи!
Бабушка поднесла вещицу к свету. Это было ожерелье из каких-то красных камней. Ничего особенного. Никакого сравнения с прочими мамиными побрякушками. Но бабушка в изумлении разглядывала камни. Она даже заглянула в открытку. Прочла и повернулась к отцу.
— Неплохо! — сказала она. — Вот это сюрприз!
— В чем дело?
— Я так и знала, — заявила бабушка.
— Что вы там такое знали?
— А вот что! — сказала бабушка и потрясла открыткой.
— В чем дело? — пробормотал дедушка, вынырнув из облака сигарного дыма.
— А в том, что у них будет ребенок! — торжествующе объявила бабушка.
Воцарилась тишина. Она что, рехнулась? И в самом деле, бабушка словно помешалась: на губах дурацкая улыбочка, а в руке зажата открытка и эти треклятые бусы.
— А вы-то откуда узнали?
— Да ты же сам пишешь!
— Я?
— Ну да, в открытке. Я и не догадывалась, что ты поэт.
— Поэт? Что вы такое городите?
Я уже смекнул, что здесь что-то не так. Это было видно по маминому лицу. И по тому, как отец разволновался. Что-то было чертовски не так. Кажется, и Дагмар это почувствовала. Она стянула с себя маску. А бабушка принялась зачитывать то, что было написано в открытке.
— Только послушайте, — вещала она, держа открытку перед самым носом.
Когда она дочитала, отец застыл на месте. Он смотрел на маму, словно просил у нее помощи. Но она глядела в сторону. Лицо у папы стало совсем белым, так что красный след от поцелуя казался свежей раной.
— Под стать, — пробормотал он, словно все зависело от этих слов. — Под стать.
— А вот и бусы! — радостно кудахтала бабушка как ни в чем не бывало, хотя даже Сессан уже почувствовала, что что-то не так. — Ожерелье-то, небось, кучу денег стоит!
