Потом было много чего, в том числе и слава. И застывшая маска королевского лица над рыцарем, которого уносил огонь. Благодатная застылость церемониальной мины, скрывавшая ненужность чувств. Потому что вместо ею владела злая радость. Рыцарь, в которого она чуть не влюбилась. И который…
Любой роман с джедаями для неё закончился на фразе, не предназначенной для её ушей.
Как смешно. Холодный душ посреди татуинского лета.
Да, конечно, максимализм четырнадцатилетней девчонки. Но важно ли это сейчас?
Важно только
Злая радость, как высшая ценность жизни. Её острота. Которая поблекла с годами. Которой она позволила побледнеть.
Было много всего. Палпатин получил место главы государства. Помог и ей – по ступенькам – подняться на политические высоты. С её помощью, точней, вместе, они организовали выкуп матери мальчишки, который им помог. Раз уж освобождать рабов не входило в задачу джедаев.
…А потом через какое-то очень большое количество лет она вновь встретила этого мальчишку. Замкнутого, себе на уме молодого человека. Внешне это не проявлялось за падаванской наработанной маской-бронёй. То, что это маска, она поняла быстро. Опыт был. А вот то, что за маской…
Молодой человек стал её телохранителем. Вежливым, молчаливым, совершенно безапелляционным, когда дело касалось его профессиональных обязанностей. Ей было даже чуть обидно. Конечно, джедай, но знакомый джедай, а её чары…
Глупо, глупо, глупо.
К тому времени она тоже была одиноким человеком. Пусть сама не понимала. Но стала понимать. Чувствовать. Ощущать. В коротких, рваных разговорах между ними на Набу. В том, как он слушал. И каким он был настоящим по сравнению со всем множеством, окружавшим её.
Он не ухаживал. У него не было времени. Сил. Желания. Он был где-то там, глубоко внутри себя. Он слушал мир. Потом она поняла, что он слушал мать. Порой он взрывался короткими язвительными фразами и речами. Они ничего не значили. Всего лишь фразы. А вот взгляд его, голодный взгляд волчонка – был настоящим. Резко оборвал её кокетство. Попросил перестать строить глазки.
Всё, что она делала не со зла. По интуиции и от одиночества. Она не умела…
-Мне нужно настоящее. Если друг – так будем друзьями. Мне не до флирта. Иначе я за себя не отвечаю.
Слова были правдой. И она испугалась. Она всерьёз испугалась. Ведь, рассчитывая на немного опасный, но волнующий вечер, надела платье с глубоким декольте. Устроилась у живого огня, приготовила одно из своих самых выигрышных выражений лица, и вдруг… Она не хотела никого мучить, всего лишь – она понимала сейчас – сама влюблялась, неудержимо, неистово, но всё никак не хотела себе в этом признаться. Он младше, я знала его ребёнком, я умная женщина, я не буду, не хочу проявлять свои чувства, пусть он сам, первый, а я…
А он вдруг посмотрел на неё таким взглядом, что она застыла и ощутила необоримую потребность прикрыть декольте.
-Знаешь, - сказал он слишком спокойно, - я пойду, пожалуй. Я не джедай и никогда им не буду. Не та голова, не тот темперамент. Ты хотела, чтобы я на тебя отреагировал? Я отреагировал. А теперь я ухожу, чтобы не реагировать дальше.
Он встал. Пошёл прочь. Она смотрела ему в спину – рвались нити.
-Анакин, не уходи.
Резкий поворот. Взгляд, лишённый всякой ласки.
-Ты знаешь, чем это закончится?
У неё пересохло во рту, но она кивнула.
-Знаю.
Тогда он смягчился.
-Ладно, - сказал он и чуть улыбнулся. – Ты иди, переоденься – и пойдём погуляем.
-Но…
Его резкий хохоток до сих пор звучал у неё в ушах.
-Пад, я кое-что знаю о вещах, которые делаются под влиянием минуты. Не надо. Я тебя уважаю. И не хочу…
Вот тогда она вдруг расплакалась, вскочила и бросилась ему на шею. Одиночество захлестнуло её с головой – то, о котором она даже не подозревала. Пока не пришёл этот молодой… парень и не посмотрел на неё так. И не сказал того, что сказал. Анакин не признавался ей в любви. На словах. Он вообще не произносил это слово. На слово была аллергия. А вот обнять – обнял. Пристально посмотрел в глаза и обнял. А потом покатилось всё… и она не жалела. А на следующее утро они сорвались на Татуин. За матерью.
Не успели. Не успел.
-…но если б не ты, я вообще остался в Ордене. Или на другой планете. И был бы вынужден всё это время, через множество парсеков слушать, как она умирает.
-Анакин, но тебя бы отпустили…
-Что?.. Орден. Добрый Орден. Светлый Орден. Обрубает все связи. Служит грёбаной Силе, желе этой галактики. Никаких личных миссий. Они бы заставили меня медитировать всю её медленную смерть.
-Ана…
-…ненавижу. Чтоб они сдохли. Все. Все десять тысяч. До последнего сопливого ублюдка. Чтоб не размножались. Такие.
Это было на Татуине. Беспощадном солнечном Татуине. Она оставила эти слова в себе. И всё-таки так ничего и не поняла. Не хотела. Слепая, как любая женщина. Слепая… Просто всплеск, думала она. Он потом успокоится. Горе – всегда всплеск боли, которая толкает на несправедливость.
Какая дура. Это было безумие. Тихий, спокойный молодой человек. Бешенство, ярость, боль. Какая-то совершенно безжалостная, не умеющая прощать сила. А ещё любовь. Та, которая бросила его через пространство на Татуин. Этот мальчишка умел быть верным.
Этот человек не умел прощать.
Именно он подтвердил своей волей полёт на Геанозис. Когда она предложила лететь, он лишь посмотрел на неё пустыми глазами. Отнял её руку от панели управления, как будто переложил вещь. Подумал, а потом сам дал старт кораблю. Она лишь потом поняла, что тот летел вовсе не спасать Кеноби. Одно к
