Сейчас полог палатки был откинут, небо уже светлело. Вот-вот заиграют побудку.
Но еще до побудки явился Молчун. От него пахло костром, горелым мясом и кровью.
— Как поживают лазутчики даков? — спросил Приск у палача.
— Всех повязали. — Молчун схватил кувшин с неразбавленным вином, сделал большой глоток. — Что случилось, скажи? Почему эти двое оказались на свободе?
— Откуда мне знать? — огрызнулся Приск. — Мы с Кукой сдали их фрументариям, как дакийских лазутчиков. Полчаса объясняли дуракам, почему приняли этих двоих за людей Децебала. А потом Адриан нас вызвал к себе, и что было дальше — не ведаю.
— Наверняка дурни-фрументарии пленных заперли в эргастул да ушли, не подумали, что в лагере может быть третий, — предположил Кука.
— Третий и четвертый, — уточнил Молчун, плюхаясь на походную кровать центуриона. — Уже схватили голубчиков. Под пыткой ничего не сказали, ну да ладно — Ветур не подвел, выложил весь их план.
— Значит, так, лазутчиков приперлось четверо, — резюмировал Кука рассказ Молчуна, — но кто знает, нет ли пятого?
— Пятым должен был стать Эмпроний, но бежал, — сказал Молчун.
— Траян поверил в то, что его любимый Монтан — всего лишь бывший доносчик с подлой душонкой? — спросил, ни к кому не обращаясь, Приск.
Ответить ему никто не успел: вместе с сигналом трубы в палатку прибежал Зенон и вызвал Приска к Адриану.
Легат Первого легиона выглядел странно, не то что расстроенный, а какой-то растерянный, он что- то спешно записывал в табличках. Полог палатки был поднят, но светильники все еще горели.
— Эмпрония лучше найти, — сказал Адриан.
— Уже послали погоню.
— Что ж ты его не ищешь? — Адриан вновь вернулся к своим записям. Впрочем, ничего он не записывал — а просто карябал воск — верный знак, что едва сдерживает бешенство.
— Ты приказал лагерь не покидать, — кратко ответил центурион.
— Но ты и не просился в погоню. Интересно знать, почему?
— Каждая встреча с Эмпронием мне приносит беду. Может, Судьба сама его уничтожит, и мне не след мешаться у нее под ногами.
— С каких пор ты стал так суеверен, центурион?
— С тех пор как погиб Оклаций.
Странный получался разговор с Адрианом. Адриан спрашивал вовсе не то, что его интересовало, а Приск говорил не совсем то, что думал. Не врал, нет, но именно так — не совсем то, что хотел.
— Не сваливай на Рок накопленную муть в душе. А то однажды утром заявишь, что Рок не дозволяет идти в битву, — отрезал Адриан. — Ты что-то недоговариваешь, центурион, что-то скрываешь. И я хочу знать — что…
— Не планы Сармизегетузы — это точно! — попробовал отшутиться Приск.
Адриан, еще мгновение назад пылавший гневом, рассмеялся. Все верно, центурион не лгал: зарисовки укреплений дакийской столицы Приск выложил перед легатом Первого легиона в первую же их встречу после прибытия Адриана на лимес. Подробные планы, тщательно вычерченные.
— Надеюсь, ты меня не разочаруешь, центурион… — прищурился Адриан.
Подозрительность легата Первого легиона и склонность к быстрой смене настроений была всем известна.
— Обещаю, — проговорил Приск, глядя в землю.
Выйдя из палатки Адриана, Приск так и не понял, правильно ли он поступил, не рассказав Адриану о золотом кладе. Несколько мгновений он даже сомневался — не вернуться ли, чтобы поведать будущему императору о тайне Монтана. Но, еще пару мгновений поразмыслив, решил, что возвращаться не стоит: слишком большие расстояния отделяли лагерь Траяна от гор, где укрыто золото. Слишком много дней и даже месяцев до того момента, когда можно будет начать поиски. И так в тайну посвящено слишком много людей. Если Адриан обо всем узнает, то проведает непременно и его вольноотпущенник Зенон… И — возможно — Траян, а вместе с ним непременно Сура… Утечет тайна, утечет горным ручьем, а вместе с ней вожделенная награда. Вспомнит ли император спустя год, кто первым сообщил Траяну о золоте?
Нет, время откровений еще не наступило.
Не успел Приск уйти к Адриану, как вновь у входа появился посланец.
— Чего тебе? — спросил Молчун и обмер.
Держась рукой за кожаный полог, в проеме стоял призрак Оклация. Белое как снег лицо с черными тенями вокруг глаз, стоящие дыбом белые волосы. Истлевшие лохмотья спускались с его плеч, прикрывая лорику легионера плащом, пахнущим плесенью и тленом.
— Вы бросили меня! — проговорил призрак, протягивая скрюченные, перепачканные в крови пальцы к прежним друзьям.
Фламма взвизгнул и кинулся на кожаную стенку палатки, которая спружинила и отбросила его назад, однако палатка пошатнулась.
— Ок-клаций… — пробормотал Кука, вставая.
— Вы, мои друзья, бросили мое тело… Как вы могли!
Тиресий неожиданно поднялся, подошел к призраку, ухватил того за руку, дернул на себя. Рука, к изумлению прочих, оказалась из плоти. Призрак пошатнулся, едва не упал и рухнул в объятия Тиресия. А тот опустил страшного гостя на походную койку.
— Всего лишь мел, — сказал Тиресий, отряхивая ладонь. — Мел и сажа. Розыгрыш. И гнилой плащ с помойки.
Он наполнил бокал вином до краев и протянул «призраку».
— Но вы меня бросили, — пробормотал Оклаций, делая большой глоток. — У меня до сих пор голова гудит и в глазах двоится…
— Я думал, ты мертв, — признался Молчун. — Дыхания не было…
В ответ Оклаций показал ему язык и тут же сморщился: видать, камень, сброшенный лазутчиками, сильно его приложил, несмотря на шлем.
— Ну, может, я и помер, — согласился Оклаций, — добрался аж до самого Стикса, до переправы, поглядел на старика Харона и вот что подумал: а чего это я здесь делаю? Я ж могу сыграть со своими друзьями преотличнейшую шутку, Фламма от ужаса обмочится…
— Я не обмочился! — с обидой воскликнул Фламма.
— А все остальные — так просто обосрутся…
— Ты подонок! — воскликнул Кука, обнимая приятеля. — Ты самый подлый подонок, которого я знаю. Но, бессмертные боги, как же я рад, что ты жив!
Через пару часов весть о том, что императора пытались убить дакийские лазутчики, уже облетела все палатки всех легионов. Солдаты, стихийно собравшись на плацу, орали: «Аве, император!» — и бряцали оружием. Кто-то даже предлагал устроить Траяну салютации, пятые по счету, но Траян, выйдя к ним лично, велел разойтись по палаткам и отдыхать, заверив, что больше опасность ему не грозит, а завтра будут принесены жертвы за избавление императора от опасности, и войскам дан будет праздничный день — чтобы возрадовались, что Траян все еще с ними.
Салютации же войска пусть устроят потом — когда подлый и коварный враг, решивший подослать к императору убийц, будет окончательно повержен.
День давно миновал, прозвучал отбой.
Приск и его друзья спали, вино давно уже было выпито, а кувшин — разбит. Воскресшему Оклацию Кука на лоб положил смоченную холодной водой тряпку, но компресс вскоре сполз и теперь лежал под щекой самого Куки — бывшему банщику, возможно, снился фригидарий в Байях.
Не спал лишь Тиресий. Он сидел за столом и смотрел на вход палатки: крылья ее были подняты, и
