спокойном воздухе. До затуманенного сознания Дэвиса только сейчас дошло, что грохот отбойного молотка утих — должно быть, взрыв был громче, раз и Бартон услышал его.
Полная тишина. В выжженной солнцем долине не было заметно ни малейшего движения. Дэвис подождал, пока к нему вернулись силы, и, спотыкаясь, побежал вниз.
Бартон, закрыв лицо руками, сидел на дне траншеи. Когда Дэвис подошел, он поднял голову. Дэвиса испугало выражение его глаз.
— Значит, и ты слышал, — проговорил Дэвис. — По-моему, вся лаборатория взлетела на воздух. Пошли, надо торопиться.
— Что слышал? — тупо спросил Бартон.
Дэвис изумленно уставился на друга. Затем он понял, что Бартон и не мог что-либо слышать: грохот отбойного молотка должен был заглушить все посторонние звуки. Ощущение катастрофы нарастало с каждой секундой; он чувствовал себя персонажем древнегреческой трагедии, беспомощным перед неумолимым роком.
Бартон поднялся на ноги. Лицо его подергивалось, и Дэвис понял, что он на грани истерики. Однако, когда он заговорил, голос его прозвучал удивительно спокойно.
— Ну и дураки же мы были! — сказал он. — Объясняли Гендерсону, что он строит машину, способную видеть прошлое. Воображаю, как он потешался над нами.
Машинально Дэвис подошел к краю траншеи и взглянул на скалу, на которую впервые за последние пятьдесят миллионов лет упали солнечные лучи. Без особого удивления он разглядел на поверхности камня отпечаток покрышки со странным зигзагообразным рисунком, привлекшим сегодня утром его внимание. Отпечаток был неглубокий, казалось, он был оставлен джипом, мчавшимся на предельной скорости.
Должно быть, так оно и было, ибо в одном месте отпечатки шин были перекрыты следами чудовища. Следы были очень глубокими, словно огромный ящер готовился к решительному прыжку на отчаянно удирающую добычу.
Урсула Ле Гуин
Девять жизней
Внутри она была живой, а снаружи мертвой, ее черное лицо было покрыто густой сетью морщин, шрамов и трещин. Она была лысой и слепой. Судороги, искажавшие лицо Либры, были лишь слабым отражением порока, бушевавшего внутри. Там, в черных коридорах и залах, веками бурлила жизнь, порождая кошмарные химические соединения.
— У этой чертовой планеты нелады с желудком, — проворчал Пью, когда купол пошатнулся и в километре к юго-западу прорвался пузырь, разбрызгав серебряный гной по закатному небу. Солнце садилось уже второй день. — Хотел бы я увидеть человеческое лицо.
— Спасибо, — сказал Мартин.
— Конечно, твое лицо — человеческое, — ответил Пью. — Но я так долго на него смотрю, что перестал замечать.
В коммуникаторе, на котором работал Мартин, раздались неясные сигналы, заглохли, и затем уже возникло лицо и голос. Лицо заполнило экран: нос ассирийского царя, глаза самурая, бронзовая кожа и стальные глаза. Лицо было молодым и величественным.
— Неужели так выглядят человеческие существа? — удивился Пью. — А я и забыл.
— Заткнись, Оуэн. Мы выходим на связь.
— Исследовательская база Либра, вас вызывает корабль “Пассерина”.
— Я Либра. Настройка по лучу. Опускайтесь.
— Отделение от корабля через семь земных секунд. Ждите.
Экран погас, и по нему побежали искры.
— Неужели они все так выглядят? Мартин, мы с тобой куда уродливее, чем я думал.
— Заткнись, Оуэн.
В течение двадцати двух минут Мартин следил за спускающейся капсулой по приборам, а затем они увидели ее сквозь крышу купола — падающую звездочку на кроваво-красном небосклоне. Она опустилась тихо и спокойно — в разреженной атмосфере Либры звуки были почти не слышны. Пью и Мартин защелкнули шлемы скафандров, закрыли люки купола и громадными прыжками, словно прославленные артисты балета, помчались к капсуле. Три контейнера с оборудованием снизились с интервалом в четыре минуты в сотне метров друг от друга.
— Выходите, — сказал по рации Мартин, — мы ждем у дверей.
— Выходите, здесь чудесно пахнет метаном, — сказал Пью.
Люк открылся. Молодой человек, которого они видели на экране, по-спортивному выпрыгнул наружу и опустился на зыбкую пыль и гравий Либры. Мартин пожал ему руку, но Пью не спускал глаз с люка, в котором появился другой молодой человек, таким же прыжком опустившийся на землю, затем девушка, спрыгнувшая точно так же. Все они были высокие, черноволосые, с такой же бронзовой кожей и носами с горбинкой. Все на одно лицо. Четвертый выпрыгнут из люка…
— Мартин, старик, — сказал Пью, — к нам прибыл клон.
— Правильно, — ответил один из них. — Мы — десятиклон. По имени Джон Чоу. Вы лейтенант Мартин?
— Я Оуэн Пью.
— Альваро Гильен Мартин, — представился Мартин, слегка поклонившись.
Еще одна девушка вышла из капсулы. Она была так же прекрасна, как остальные. Мартин смотрел на нее, и глаза у него были как у перепуганного коня. Он был потрясен.
— Спокойно, — сказал Пью на аргентинском диалекте. — Это всего-навсего близнецы…
Он стоял рядом с Мартином. Он был доволен собой.
Нелегко встретиться с незнакомцем. Даже самый уверенный в себе человек, встречая самого робкого незнакомца, ощущает известные опасения, хотя он сам об этом может и не подозревать. Оставит ли он меня в дураках? Поколеблет ли мое мнение о самом себе? Вторгнется ли в мою жизнь? Разрушит ли меня? Изменит? Будет ли он поступать иначе, чем я? Да, конечно. В этом весь ужас: в незнании незнакомца.
После двух лет, проведенных на мертвой планете, причем последние полгода только вдвоем — ты и другой, — после всего этого еще труднее встретить незнакомца, как бы долгожданен он ни был. Ты отвык от разнообразия, потерял способность к контактам, и в сердце рождается первобытное беспокойство, оживают смутные страхи.
Клон, состоящий из пяти юношей и пяти девушек, за две минуты успел сделать то, на что обыкновенным людям потребовалось бы двадцать: поздоровался с Мартином и Пью, окинул взглядом Либру, разгрузил капсулу, приготовился к переходу под купол. Они вошли в купол и наполнили его, словно рой золотых пчел. Они спокойно гудели и жужжали, разгоняя тишину, заполняя пространство медово- коричневым потоком человеческого присутствия. Мартин растерянно глядел на длинноногих девушек, и те улыбались ему, сразу трое. Их улыбки были теплее, чем у юношей, но не менее уверенные.
— Уверенные в себе, — прошептал Оуэн Пью своему другу. — Вот в чем дело. Подумай о том, каково это — десять раз быть самим собой. Девять раз повторяется каждое твое движение, девять “да” подтверждают каждое твое согласие. Это великолепно!
Но Мартин уже спал. И все Джоны Чоу заснули одновременно. Купол наполнился их тихим дыханием. Они были молоды, они не храпели. Мартин вздыхал и храпел, его обветренное лицо разгладилось в туманных сумерках Либры. Пью высветлил купол. Внутрь заглянули звезды, среди них Солнце — великое содружество света, клон сверкающих великолепий. Пью спал, и ему снилось, что одноглазый гигант гонится за ним по трясущимся залам ада.
Лежа в спальном мешке. Пью следил за тем, как просыпается клон. Они проснулись в течение минуты, за исключением одной пары — юноши и девушки, которые спали, тесно обнявшись, в одном мешке. Увидев это, Пью вздрогнул, словно в нем зародился отзвук землетрясения Либры. Один из поднявшихся
