опавшей листвой. Мы оба знаем, что у этой аллеи нет конца. Там, где должна была бы закончиться, как в замкнутом круге, она начинается сначала. Он вовсе не умер. Постарел, правда. Просыпаюсь со счастливыми слезами на глазах...»
Ну, а далее... Хорошо, что всего не видел покойный. Хотя почему же не видел? Видел. Еще в 1973 году:
Не боялся ни слова, ни пут И в привычные рамки не лез. Но с тех пор, как считаюсь покойным, — Охромили меня и согнули, К пьедесталу прибив Ахиллес. Не стряхнуть мне гранитного мяса И не вытащить из постамента Ахиллесову эту пяту, И железные ребра каркаса Мертво схвачены слоем цемента, — Только судороги по хребту. Я хвалился косою саженью — Нате, смерьте! — Я не знал, что подвергнусь суженью После смерти, — Но в привычные рамки я всажен — На спор вбили, А косую неровную сажень Распрямили. И с меня, когда взял я да умер, Живо маску посмертную сняли Расторопные члены семьи, И не знаю, кто их надоумил, — Только с гипса вчистую стесали Азиатские скулы мои. Мне такое не мнилось, не снилось, И считал я, что мне не грозило Оказаться всех мертвых мертвей, — Но поверхность на слепке лоснилась, И могильною скукой сквозило Из беззубой улыбки моей. Я при жизни не клал тем, кто хищный, В пасти палец Подойти ко мне с меркой обычной Опасались. Но при снятии маски посмертной — Тут же, в ванной, Гробовщик подоит ко мне смерти Деревянной... А потом, по прошествии года, — Как венец моего исправлены — Крепко сбитый, литой монумент При огромном скопленьи народа Открывали под бодрое пенье, — Под мое — с намагниченных лент. Тишина надо мной раскололась — Из динамиков хлынули звуки, С крыш ударил направленный свет Мой отчаяньем сорванный голос Современные средства науки Превратит в приятный фальцет. Я немел, в покрывало упрятан, — Все там будем! — Я орал в то же время кастратом В уши людям. Саван сдернули — как я обужен! — Нате, смерьте! — Неужели такой я вам нужен После смерти?! Командора шаги злы и гулки. Я решил: как во времени оном — Не пройтись ли, по плитам звеня? И шарахнулись толпы в проулки, Когда вырвал я ногу со стонам И осыпались камни с меня. Накренился я — гол, безобразен, — Но и падая, вылез из кожи, Дотянулся железной клюкой, — И когда уже грохнулся наземь, Из разодранных рупоров все же Прохрипел я похоже: «Живой!»
