После свадьбы и замечательных грузинских приключений молодожены вернулись в мрачную и неприветливую Москву. И сразу навалилась масса проблем. И творческих, и просто житейских. Помните Маринино определение: «Там — шарман, здесь — мужик?» «Мужик», само собой, хотел жрать.
Марина оказалась прекрасным кулинаром. Фирменное блюдо? Она гордилась: их было много — и разнообразные спагетти, и японские блюда из сырой рыбы. А острые соусы, которые она сама придумывала?! Французская кухня, конечно, фантастическая, но, во-первых, отнимала много времени, а во-вторых, в Москве было невозможно достать нужные продукты. Из русской кухни предпочтение отдавалось борщу и супам. Впрочем, «Володе было совершенно все равно, что он ест. Так что не этим я его заманила, — усмехалась Марина Владимировна. — Он не был гурманом. Мог съесть ломоть хлеба с чаем — и остаться довольным».
Она безропотно ходила по полупустым московским гастрономам, наводила порядок в квартире, пылесосила, выносила мусор. Сосед по дому, художник Гриша Брускин, любовался, видя, как «позвякивая пустыми бутылками в плетеной корзине, спешила в приемный пункт стеклотары красивая Марина Влади...».
Московские приятельницы при встречах пристально следили за внешним видом, нарядами, макияжем, манерами, привычками московской парижанки. Звезда советского кино конца 60-х Людмила Чурсина замечала, что Марина «слегка располнела, платье на ней немножечко разошлось по швам, туфельки, наверное, любимые, новизной не отличались, а волосы по-простому распущены. Но она была так естественна, и прекрасно себя чувствовала!..». Когда одна из знакомых осмелилась попенять Марине за недостаточное, на ее взгляд, внимание к физической форме, Влади изящно ощутилась: «Ты выбрала фигуру, а я выбрала лицо!»
Пожив некоторое время вместе с Ниной Максимовной, молодожены мгновенно почувствовали свою уязвимость, унизительную зависимость и абсолютный неуют. Спешно начали подыскивать отдельное жилье. Сначала сняли квартиру у популярной в прошлом певицы Капитолины Лазаренко в Каретном ряду. Затем нашли временное пристанище у старого мосфильмовского сценариста, который жил в кооперативном доме художников и актеров у станции метро «Аэропорт». Кинодраматург уступил им одну из двух своих комнат. (В день их бракосочетания девушка с глазами цвета морской волны и великолепными тонкими белыми руками принесла новобрачным большой, толстый и тяжелый пакет. Там оказалась икона от этого старика.)
Наконец им повезло, и на целых два года они сняли более-менее приличное жилище в Матвеевском: один из знакомых журналистов уехал в длительную загранкомандировку. Марина привезла туда какие-то необыкновенные светильники, шторы, посуду и прочие забавные мелочи. Это был первый настоящий уют в жизни Высоцкого.
В тот момент Марина Влади была уже зрелой женщиной. Не в смысле возраста. У нее была абсолютно состоявшаяся жизнь. Но союз с Высоцким вдруг дал ей возможность доказать себе, что она может делать и любить так, как она хочет, наперекор всему.
Ее отговаривали от брака с Владимиром. В том числе сестры. Но больше всего те, с кем она общалась в Москве. Наушничали: «Что ты делаешь, ты круглая дура...» Но Марина очень ясно осознала, кто такой Высоцкий...
Все отмечали, что Марина немало сделала для того, чтобы наладить отношения Владимира с родителями, в частности с отцом. Она с детских лет ощущала значение семьи и старалась передать это Высоцкому. Иногда чуть ли не силой затаскивала его к ним в гости, организовывала званые обеды и прочее.
Семен Владимирович долго никак не мог поверить, что на его непутевого сына позарилась западная кинозвезда. Но когда соседи, знакомые, сослуживцы в один голос вдруг заговорили: «Сеня, как тебе повезло с невесткой. Мало того, что иностранка, так она еще и Марина Влади!» — мгновенно осознал все прелести своего нового социального статуса. Да и сын вырос в его глазах. Оказалось, его парень не промах...
Марина Влади быстро выучила наизусть весь таганский репертуар. Алла Демидова вспоминала: «После антракта, перед началом второго акта, мы с Володей ждем третьего звонка и через щель занавеса смотрим в зрительный зал. Выискиваем одухотворенные лица, чтобы подхлестнуть себя эмоционально. Показываем их друг другу... В зале сидит Марина Влади. Володя долго смотрит на нее, толкает меня в бок «Смотри, моя девушка пришла». После этого всегда играл нервно и неровно...»
«Я - ГАМЛЕТ. ХОЛОДЕЕТ КРОВЬ...»
Николай Робертович Эрдман был безнадежно болен и больше времени проводил в больничных покоях, нежели дома. Когда Любимов и Высоцкий приехали навестить старика, казалось, он спал. Но едва они приблизились, тотчас открыл глаза:
— Здравствуйте, а я уже давненько вас поджидаю. О своих новостях рассказывать не буду по той простой причине, что их у меня нет. Давайте уж лучше вы. Как «Живой», уже похоронили? Простите за каламбур...
— Отправили на доработку, — ответил Юрий Петрович. — Спасибо, что хоть сами живы остались.
— Кому сказать «спасибо»? — затеял привычную игру слов Эрдман.
— Начальству, вестимо, — подыграл Любимов. — Намекают, что для полной реабилитации нужно поставить что-нибудь из классики. Я говорю: пожалуйста, давайте мы поставим «Исторические хроники» Шекспира. Насторожились: какие еще хроники?.. Я им объясняю: возьмем ряд хроник и объединим их в одну композицию. Они в штыки: «Хватит с нас ваших композиций. Хотите, ставьте каноническую пьесу Шекспира». Я в злобе и брякнул: «Гамлет»! И тут же — получите! — написал прошение по всей форме: прошу разрешить поставить каноническую пьесу У.Шекспира «Гамлет». Подпись: Ю.Любимов. Дата...». Теперь отступать некуда... — Юрий Петрович поправил свою роскошную шевелюру и кивнул в сторону Высоцкого. — Владимир все время ходит за мной и твердит: «Дайте мне Гамлета! Дайте мне сыграть Гамлета!» Что делать, ума не приложу?..
Они говорили еще долго. Пока не появилась медсестра с кофром и не начала выкладывать на тумбочку щприц, ампулы и прочее. Когда посетители засобирались домой, Николай Робертович тихо, как всегда, чуть заикаясь, сказал Высоцкому:
— Знаете, Володя, вы м-могли бы с-сыграть современного Гамлета-
Эрдман никогда просто так не говорил, попусту бросаться словами не любил.
«Когда я решил ставить «Гамлета», я только Владимира имел в виду. — говорил Любимов. — Потом мне стали говорить, что Высоцкому не нужно там играть. Мол, что за пьяница из подворотни будет хрипатым голосом орать Гамлета? Какой он принц! Я, как мог, парировал: «Вам, конечно, видней. Я принцев не вижу, это вы каждый день с африканцами, там и людоеды есть, общаетесь... Другим может быть только настоящий принц. Вы с ним и договаривайтесь. Если какой-нибудь принц придет, то я подумаю. Пусть играет во втором составе». Я не обращал внимания на эти разговоры...»
Лукавил Юрий Петрович. Изначально ставку он делал на Николая Губенко в надежде сохранить его для Таганки. Затем, вспоминал директор театра Николай Дупак, между ним и главным режиссером якобы состоялся такой разговор: «Какого черта мы с этим «Гамлетом» вылезли? Кто играть-то его будет?» Я отвечаю: «Как кто? — Высоцкий!» — «Ну, какой из Высоцкого Гамлет?! Вы хоть представляете, что это за роль?» — «Юрий Петрович, что мы теряем? Давайте в нашем театре объявим конкурс. Кто, на ваш взгляд, Гамлета сыграть сможет?» — «Ну, может быть, Леня Филатов, может, Валера Золотухин...» И конкурс действительно был объявлен. Любимов занимался с Филатовым, режиссер Глаголин — с Золотухиным, а я — с Высоцким. Через месяц состоялся показ. Высоцкий «вынес» всех...»
Учитывая особенности творческой натуры Юрия Петровича, достоверность версии Дупака вызывает сомнения. С конкурсом актеров Любимов бы еще согласился, но никак не с состязанием режиссерских подходов.
