Более часа поднимался Матвей по крутому склону сопки. Достигнув седловины, он не стал отдыхать: пронзительный ветер, свирепствовавший на вершине, чуть не валил с ног и быстро охлаждал разгоряченное тело. Пришлось брести дальше. Теперь пологий склон пересекался узкими глубокими оврагами. Словно на лыжах скатывался вниз охотник и снова карабкался наверх, хватаясь за орешник и тонкие лианы. Спустившись с косогора, он вошел в пихтач, по которому росли редкие дряхлые липы. В одной из них Матвей заметил черное отверстие невысоко над землей. Он решил заглянуть в дупло. На внутренних стенках отчетливо виднелись свежие царапины от медвежьих когтей. По всему было видно, что медведь забрался в дупло липы и устроился в ее корнях. Сняв рюкзак, Матвей достал топор, развязал чехол, надетый для безопасности на его острое лезвие. Карабин он приставил к стволу липы, предварительно сбросив с предохранителя курок. Отыскав глазами в стороне лещиновый куст, направился к нему, вырубил прут и расщепил его конец наподобие вилки. Затем обошел вокруг липы и внимательно осмотрел поверхность ствола. Нашел едва приметную щель, слегка расширил ее топором и, пропустив в отверстие прут, начал им прощупывать дупло. Вот он уткнулся во что-то мягкое, но это могла быть трухлявая сердцевина дерева, осыпавшаяся на дно дупла. Матвей сделал несколько винтообразных движений и резко потянул прут на себя. В развилке оказался клочок черной шерсти.
«Медведь!» — чуть было не вскрикнул Матвей, и сердце его замерло в приятной истоме. Но как заставить зверя покинуть свое убежище? Отшвырнув прут, Матвей несколько раз наотмашь ударил обухом топора по липе. Гулкие звуки разнеслись по лесу, но медведь ничем не выдавал своего присутствия. Тогда Матвей снова взялся за прут. Не выпуская из рук карабина, он с силой несколько раз ткнул в медвежий бок. Зверь ухнул и перекусил назойливый прутик. Вырубить новый Матвей не решался: отходить от берлоги нельзя, медведь в любую минуту может выскочить. Тогда он выстрелил в щель. Грохот и пороховой дым напугали зверя. Он снова заворочался в берлоге, послышался скрежет его когтей, и не успел Матвей бросить к плечу винтовку, как огромная медвежья голова вместе с широкими передними лапами показались над краем отверстия. В ту же секунду пуля пробила медвежий череп.
Расслабившиеся мышцы не сдерживали более тела зверя, и оно стало медленно сползать на дно берлоги. Если убитый медведь скроется в дупле, какой огромный труд потребуется, чтобы вырубить его из кряжистого комля исполинской липы! Эта мысль пронзила Матвея. Не ожидая окончания агонии зверя, он подпрыгнул, ухватился обеими руками за косматый медвежий загривок и повис на нем. Медведь перестал сползать внутрь берлоги, однако и не вывалился из дупла. Матвею пришлось упереться ногами в ствол дерева и изо всех сил потащить косолапого на себя. Медленно переваливалась тяжелая туша через край дупла и, извлеченная наполовину, рухнула в снег вместе с охотником.
Когда Матвей заложил лапником добытого зверя, лес растворился в ночных сумерках. Первое желание уставшего охотника — переночевать в лесу около убитого медведя. Но поблизости нет сухостойных деревьев, кроме того, пурга усилилась, а ночевка в такую погоду у плохого костра слишком тягостна.
Уложив в рюкзак топор и внутреннее медвежье сало, Матвей достал компас, огляделся и, взяв нужное направление, побрел к своему зимовью. Кромешная тьма окутала охотника. Исчезли все приметы. Кустарник, торчащие во все стороны сучья были опасны для глаз, притрушенный снегом валежник мешал скорому шагу. Будь сейчас день — Матвей за три часа добрался бы до дома. Но как преодолеть это большое расстояние, если глаза словно завязаны. Идти по берегу Алой — он захламлен валежником, порос густым кустарником, там много высоких травянистых кочек, и за всю ночь не дойдешь. Идти руслом реки — опасно: его покрывает ненадежный лед, есть подпарины, угодить в которые страшнее, чем заночевать в лесу без костра.
Но ничто так не восстанавливает силы, не вселяет в охотника уверенности, как удачная охота. Ощущая за плечами потяжелевший рюкзак, Матвей продвигался вперед, повинуясь врожденному чувству ориентировки. Проходя мимо деревьев, он угадывал их породу, и воображение рисовало ему лес, по которому он проходил. Вот густой ельник сменился светлой ясеневой рощей. Это был исток знакомого Кабаньего ключа, впадавшего в Алую выше зимовья. Теперь он не собьется с пути. Самое гиблое место осталось позади. Даже если придется заночевать — есть хорошие сушины.
Промокшие насквозь суконные шаровары и коротко обрезанная шинелишка не согревали. С каким бы удовольствием он сейчас погрелся у жаркого костра, выпил кружку крепкого чая! Но скоротать остаток ночи в каких-то трех-четырех километрах от зимовья он считал позорным для настоящего промысловика. Преодолевая усталость и голод, Матвей все брел и брел, бороздя глубокий снег.
Вдруг он чуть не наступил на спящего в снегу рябчика. Разбуженная птица с таким шумом вырвалась из-под ног, что Матвей вздрогнул от неожиданности и остановился. Очень длинными показались Матвею последние километры, но когда наконец залаяли собаки, почуявшие его, — усталости как не бывало. Затем сквозь деревья сверкнул огонек, запахло дымом. Вот и белое квадратное пятно долгожданной крыши.
Повесив карабин на еловый сук, Матвей скинул рюкзак, отряхнул с себя снег и распахнул дверь. Волна приятной теплоты окатила его, и отступившая было усталость вновь разлилась по застывшему телу.
— Я же говорил, что ему фарт выпал! — воскликнул Степан, заметив на рюкзаке капельки крови. — Рассказывай, кого добыл?
Матвей молчал. Истинные охотники не любят сразу распространяться о своей удаче. Передохнув, он вылил в миску оставленные ему щи и только за едой рассказал, как нашел и добыл медведя.
— Ну как, нынче будешь читать нам про индейцев? — делая серьезный вид, спросил Степан.
— Мне не до шуток, отдохнуть надо, — ответил Матвей. Развязав рюкзак, он извлек из него добычу. Окоченевших зверьков положил на поленья: пусть оттаивают, снимать с них шкурки придется на следующий день. А теперь — скорее развесить у печки сырую одежду и олочи.
С каким наслаждением растянулся Матвей на нарах, прикрытых вейником и холстиной! Едва коснувшись постели, тут же уснул. Во сне он увидел Гайавату: с вождем индейского племени он обменивался топорами.
Так пополняются зоопарки
В середине февраля в зимовье Богатыревых пожаловал районный охотинспектор. Иван Тимофеевич не боялся охотнадзора: законами он не пренебрегал. Но в охотничьей практике иногда возникали такие ситуации, что и честный охотник невольно становился нарушителем. Случилось так и в бригаде Богатыревых.
За неделю до окончания сроков промысла пушных зверей не хватало двух соболей, чтобы выполнить план. Помня строгий наказ Перекатова набрать нужное количество соболей во что бы то ни стало, охотники сняли только половину капканов, а оставшиеся осматривали каждый день. В одну из ночей в ловушки попало сразу пять соболей. Три из них оказались «внеплановыми», лицензий — разрешений на их добычу не имелось. Иван Тимофеевич не стал утаивать их от охотинспектора. Он попросил помочь выхлопотать дополнительные разрешения, но представитель охотнадзора оказался неумолимым. Он решил изъять лишних соболей и составить по этому поводу протокол.
— Зачем же протокол? — спросил Иван Тимофеевич охотинспектора. — Я же не скрыл их от вас.
— Так нужно для порядка, — отвечал тот.
— Какой уж там порядок, знаю — кончится это штрафом, — возразил Богатырев. — Только скажу вам, трудно по инструкциям зверя добывать. Дали мне однажды лицензию на отстрел лося, а я одной пулей двух сразу повалил: не заметил, как лосиха за быком стояла. Что же, по-вашему, я — браконьер?
— Браконьером я вас не называю, Иван Тимофеевич, но все же это — нарушение. Если хотите, брак в работе, а за брак, вы сами знаете, на производстве с рабочего взыскивают. Вот и с вас придется спросить, тут уж не обижайтесь. И еще, пятнадцатого февраля вы должны были закончить промышлять пушнину, снять капканы и опустить кулемки. А говорите, что они до сих пор в тайге. Опять нарушение.
— Так капканы все подвешены.
— А это мы посмотрим. Придется проверить ваши путики.
На следующий день Иван Тимофеевич повел инспектора в лес, и тот убедился, что кулемки опущены, а капканы в закрытом состоянии висели, подвязанные проволокой к длинным тычкам. Одобрив порядок у
