могут. Зверята хватали корм с громким рычанием, после еды жадно пили воду. Кроме мяса и молока ели хлеб и даже траву. Бодрствовали они больше ночью. К Степану поначалу относились осторожно, а к его жене были всегда ласковы. Не терпели волчата поросят, очень боялись черных предметов. Когда им исполнилось два месяца, Степан впервые услышал их протяжный вой и тонкий, частый, отрывистый лай. К взрослым собакам волчата были настроены дружелюбно, облизывали их морды, скулили, виляли перед ними хвостами, к щенкам же относились агрессивно. Вскоре Степан убедился, что волки ведут себя не так, как читал он о них в книге: легко поворачивают голову в разные стороны, поднимают и держат хвост кверху, как лайки.
Однажды Степан обильно накормил волчат мороженой свининой, после чего все его питомцы тяжко заболели. Много возился с ними охотник, но спасти удалось лишь одного волчонка. Теперь он вырос и всегда сопровождал хозяина, когда тот ходил купаться на протоку.
Степан с радостью отмечал, что Беркут, так назвал он волка, поддается дрессировке: достает из воды брошенную палку, приносит хозяину шапку и рукавицы. «Должен ходить Беркут за копытными», — думал Степан и с нетерпением ожидал зимы, чтобы скорее испытать своего любимца на охоте.
Тайга охотников зовет
Октябрь выдался теплым и сухим. Лишь по ночам замерзали лужицы, оттаивая к полудню.
Убрав урожай с огородов, Богатыревы наловили впрок рыбы и начали собираться в тайгу на всю зиму. Бригада состояла из пяти человек: братья Богатыревы, Матвей и Кондрат — сыновья Ивана Тимофеевича — и Роман Маркин. Уходили охотники надолго, продуктов брали немало: четыре мешка сухарей, насушенных заранее, вяленой и соленой рыбы, два мешка крупы, полмешка муки и столько же сахару, бочонок соленой капусты, три мешка картофеля, немного моркови, свеклы, луку; кроме этого, десяток пачек соли, свечи, спички, мыло. Не забыли прихватить и нужный инструмент, новые капканы и боеприпасы.
Угодья, где предстояло им промышлять, лежали на Алой речке. В зимовье, стоявшее на самом берегу, решено было добираться на моторной лодке с халкой на буксире, которые загружались у Степана Богатырева. Весь провиант и снаряжение, уложенные на халку, были тщательно накрыты брезентом. Здесь же должны были сидеть Маркин со своей собакой и Матвей с тремя псами. Остальные размещались в моторке, туда посадил Степан и своего волка. Выехали на рассвете. Жены провожали своих мужей.
Прошло более двух часов, а охотники все не могли миновать Хабаровска, вытянувшегося на полсотню километров. Местами деревянные домишки словно сползали с крутого высокого берега и стояли у самой воды, а там, повыше, поднимались к небу прямоугольники больших каменных домов. За мостом потянулись курчавые холмы Воронежа: здесь размещено большинство пионерских лагерей. Широкая река текла незримо, и только когда останавливался мотор, улавливалась быстрота течения. В малую воду могучий Амур не мог передвигать даже мелкую гальку, но, разлившись и выйдя из берегов, легко перемещал целые острова, сносил дома и стога сена.
Придерживаясь берега, моторка бежала вниз по течению. Остались позади черные базальтовые скалы Сикачи-Аляна с таинственными личинами, высеченными на камнях тысячелетия назад, живописные села Вятское и Елабуга; миновали Сарапульское, вошли в Челнинскую протоку. К концу дня охотники пересекли мелководное Синдинское озеро и, с трудом отыскав незаметный вход в устье Теплой речки, причалили к высокому берегу, поросшему дубовым лесом. Здесь решено было сделать ночевку.
Засидевшихся собак пустили бегать, но волк остался на привязи. Вскоре на берегу запылал костер. Над ним повесили большой закопченный чайник. Над рекой изредка мелодично посвистывали торопливые крылья запоздалых пролетных уток. Расстелив у козлиные шкурки, охотники разместились на ночлег, но, прежде чем уснуть, еще раз перебрали в памяти все, что везли с собой: не забыли ли чего? Скоро на Теплой ожидался ход шуги, и тогда даже при наличии моторной лодки не выберешься с зимовья до близлежащей деревушки.
Утром охотники сдвинули потухшие головешки и разожгли костер; завтракали рыбными пирогами с чаем, основательно, и только после этого двинулись в путь. Русло реки круто извивалось по заболоченной равнине, поросшей ивой и высоким вейником. Повороты порой были такими крутыми, что казалось, река бежит вспять. Проплыв около часа, моторка вошла в самый крупный приток Теплой речки.
Растянувшись на брезенте халки, убаюканный монотонным жужжанием мотора, дремал Кондрат. Ему исполнилось пятнадцать лет, когда отец впервые взял его на промысел. Окончив восемь классов, Кондрат не захотел учиться дальше, собираясь стать охотником-промысловиком.
Первые два сезона он с увлечением постигал тяжелую профессию зверолова, радуя Ивана Тимофеевича ловкостью, меткостью стрельбы и способностью выследить любого зверя. И вот когда он, казалось, стал настоящим охотником, долгое пребывание в лесу начало тяготить его. Вернувшись с очередного промысла, он устроился учеником слесаря на заводе. Наступила осень, отец засобирался на промысел, и непреодолимая сила снова позвала Кондрата в тайгу. «Схожу в последний разок, да и распрощаюсь с охотой», — решил он. И неведомо было ему, что страсть к охоте не угаснет в нем и тогда, когда станет он кадровым судостроителем.
Усилившееся течение сбавило скорость лодки. Не выпуская из рук руля, Степан зорко всматривался вперед. В бригаде он был за моториста и рулевого. Иван Тимофеевич, сидя на носу лодки, внимательно осматривал поверхность реки, чтобы вовремя предупредить Степана о плывущей коряжине или о торчащем из воды суке затонувшего дерева. Плавание по горной реке небезопасно. Подмывая берега, река валит прибрежные осины и лиственницы, и они долго лежат в русле, порой выставляя наружу обломки острых сучьев или образуя подводные заломы.
Подступающая к воде растительность утомляла своей однообразностью: ивняки, осинники и снова бесконечные ивняки, а там, где не было деревьев, росли осока и вейник.
Солнце клонилось к вершинам деревьев. За кормой осталось полсотни километров, когда из-за поворота показался обрывистый глиняный берег — Красный Яр. Отсюда начинались леса. По сложившейся традиции здесь всегда останавливались на табор охотники. Пока бригада готовилась к ночлегу и варила ужин, Иван Тимофеевич с нетерпением углубился в лес. Зорко осматривал он вершины мохнатых кедров с темными пучками тяжелых шишек, разгребал ногой листву под дубами, разыскивая коричневые блестящие желуди. Сердце старого охотника радовалось: урожай лесных кормов выдался нынче отменный.
Медленно угасала вечерняя заря. Багровый закат предвещал ветреную погоду. С веселым треском горели в костре ветки сухой белой сирени, далеко разбрасывая по сторонам горящие угольки, гаснущие в сырой лесной подстилке. Рассевшись около огня, охотники весело шутили. Близость леса будила в их душах древнюю и неистребимую охотничью страсть. Хрустнула ветка — это к костру возвращался Богатырев.
— Ну как, Тимофеич, подглядел чего? — спросил Маркин.
— Ореха нынче много, ежели успеем, подсоберем до снега.
— Следов никаких нет?
— Сохатый прошел. Вроде след свежий.
Запахло картошкой, отвариваемой вместе с соленой кетой. С большим аппетитом ели охотники это любимое и никогда не надоедавшее кушанье приамурцев. Затем долго пили чай, настоянный на чаге. Этот березовый гриб придавал бодрящему напитку вкус свежести и аромат леса. В прозрачном позеленевшем небе зажглись редкие крупные звезды. Где-то невдалеке вскрикнула сова. Невнятные шорохи неслись из леса, булькала в реке рыба. «Как-то сложится нынче промысел?» — думал каждый. При изобилии желудей и орехов жирен копытный зверь и медведь. Появляется много полевок — основного корма мелких хищников, — и сытый колонок и соболь плохо идут тогда в кулемки и капканы.
Едва забрезжил рассвет, чуткое ухо Ивана Тимофеевича уловило тяжелый топот. Схватив карабин, он выскочил на берег реки. Из леса доносился треск валежника и тяжелое дыхание зверя, бегущего мимо табора. Почуяв человека, зверь свернул в сторону, подбежал к реке и с размаху бросился в воду. Только теперь рассмотрел его голову охотник. Это был лось. «Но от кого он так стремительно убегал? Видать,
