Тот, кто. путает социальное развитие и психологическую заботу о ближних с «высшими» устремлениями, непременно безвылазно запутается или ударится в софистику, когда обнаружит, что не обладает монополией на общественное служение.
По крайней мере, часть вины ляжет на самого человека, которому не стоило с такой легкостью приравнивать простое цивилизованное поведение к чему-то «иному».
Стать лицемером, вероятно, худшее, что может произойти с человеком. Однако в голову приходит и нечто более разрушительное: человек, воображающий, что он не лжив в своих «добрых намерениях». Так же неправильно грезить, что вы лживы, и бичевать себя за вранье, ибо и то и другое — формы самопотакания.
Имейте мужество согласиться, что, как бы много людей ни впечатлялось видимым смирением и самобичеванием набожных благочестивцев, реальное усилие заключается в познании самого себя, — тогда вы можете что-то сделать. Как только, поддавшись искушению, вы пойдете сравнительно легким путем признания персональной вины, вы будете виновны в том, что ублажаете себя, упиваясь своей никчемностью.
Если вы все же так поступаете, люди, возможно, будут вами восхищаться, ставить вас в пример, радиционные институты будут поддерживать ваш образ мыслей и действий, общество поверит, что получает пользу от вашего существования, — однако сами вы пропадете.
Когда человек чувствует себя праведником, он занимается самообманом. Подлинно знающие люди существуют ради того, чтобы указывать по-настоящему серьезным искателям на этот факт, вместо того чтобы маскировать щели обоями, соглашаясь, будто некий образ мыслей, или ряд поступков, или и то и другое есть безусловный признак истинной веры и практики.
В определенном диапазоне человеческие мысли непосредственно, без озвучивания, переходят от отдельных индивидов или групп ко всему человечеству.
Результат может быть чрезвычайно мощным оттого, что обычными органами чувств происходящее не воспринимается.
Если, например, большое количество людей будет мыслить определенным разрушительным образом, то каждый из нас, любой человек в мире, испытает на себе истощающий психический удар.
Существуют человеческие способности, которые, если их развивать, могут оперировать конструктивно или деструктивно, при этом не имея ни малейшего контакта с теми «высшими» ментальными функциями, с какими их так часто путают.
Именно в этом диапазоне мышления действуют системы, достигающие наиболее драматических результатов. Их недостаток, вырастающий порой до размеров трагедии, состоит в том, что технические приемы здесь выдаются за результаты, за истину; проявление или средства — за источник или цель.
Физическому организму требуется пища определенного качества, в нужном количестве и с необходимой периодичностью. Это верно и в отношении «высшей пищи». Произвольно комбинируя различные внутренние учения, можно нанести себе вред; подобное происходит с алкоголиком или с человеком неразборчивым в еде, поскольку у него атрофированы вкусовые рецепторы.
Глупым или незначительным людям порой бурно рукоплещут те, кто ни глуп, ни мудр. Признание само по себе создает чувство важности. С объективной точки зрения совершенно не существенно, как именно поддерживается в человеке чувство важности.
Огромная неразбериха происходит из-за того, что очень редкие люди различают важность по ее «плотности». Не каждый в состоянии измерить эту плотность — ведь, чтобы определить, сколько весит какая-то вещь, следует знать, что такое вес, и иметь соответствующий опыт взвешивания.
Точно так же вы определяете подлинную значимость какой-либо вещи: она поначалу может показаться весьма значимой вашим обычным чувствам, но через ощущение относительной «легковесности» этой вещи по сравнению с чем-то другим вы уже в состоянии опровергнуть первоначальную оценку.
Так что мудрые могут чтить глупцов — ведь «большой объем значимости», который несут в себе глупцы весьма сподручен в любой момент. Сами же глупцы обычно воображают, что их ценят за мудрость.
Способность к развитию находится внутри вас.
Разрушительный эгоизм, в поисках безопасного пристанища, убеждает человека, что тот наконец-то понял или всегда знал, как ему поступать дальше.
Если индивид в действительности обретает такую способность к распознаванию, то чувствует и ведет себя совершенно иначе, чем жадная или обманутая личность, которая лишь воображает, что уже достигла этой стадии.
«Эврика-системами» можно назвать учения, которые всем предлагают единый ритуал, верование, один авторитет или основную технику. Подобные системы вообще нельзя называть «путями». Лучше всего они подходят под определение неудачной шутки, рассказанной (возможно, из «лучших побуждений») невеждой в компании жадных. Я говорю об этом так прямо, потому что здесь, как и в случае с более явными заразными заболеваниями, обычная культурная щепетильность должна быть отброшена во имя добра в целом.
То или иное учение, как правило, собирает весьма искусственный круг людей (привлеченных способом подачи учения), если только распространители учения не позаботятся о предотвращении подобного результата.
Никакое «учение» с одной-единственной догмой или единым посланием ко всем не способно избежать механической обработки своих последователей.
Глупость — это понятие, которому не так-то просто дать определение.
Хотя некоторой глупости избежать невозможно, было бы полезно проследить, как многие глупеют намеренно, защищаясь подобным способом от понимания того, что могло бы иметь для них ценность.
Люди, производящие впечатление умных, порой исключительно бестолковы в методах оценки чего-либо. Однако, из-за сложившейся репутации или энтузиазма, глупцами их не считают. В этом кроется одна из причин, по которой дурацкое мышление так легко распространяется: его продвигают те, кого общественность считает во всех отношениях умными.
Озабоченность настоящим и будущим молодежи всех кто экспериментирует с разными методами, идеями и порой наркотиками, представляет собой только часть той всеобщей «озабоченности», которую большинство людей испытывают по отношению к другим.
Эта озабоченность драматизируется, когда наш собственный опыт, культурная позиция или какая-либо организация сосредотачивают внимание на таких бедствиях, как голод, нищета, наркотическая зависимость.
В действительности мы не можем отделить одну форму этой «озабоченности» от другой.
Я отец троих детей, у меня жена, родственники, и, в свойственной человеку степени, я озабочен судьбой тех или иных людей.
Причина беспокойства по поводу наших собратьев состоит в том, что у всех у нас есть чувство долга, как и у наших предшественников, которые помогали своим ближним, кормили их, защищали и поддерживали. Люди, по определенным причинам оказавшиеся в центре нашего внимания, как правило, и есть те, к кому мы испытываем подобные чувства наиболее интенсивно и настойчиво.
Когда отсутствует объективное знание причин тех или иных проблеем и неизвестно как эти проблемы решить, озабоченность становится почти бесполезной.
Нас учат любить и оберегать других, но затем мы обнаруживаем, что это явно не работает. Возникает конфликт. В состоянии конфликта люди готовы поверить всему на свете: что они сами во всем виноваты, что нужно принять правильное решение, что, возможно, система моральных ценностей устарела и так далее. Они бросаются за помощью к другим: к психологам, священникам и всевозможным авторитетам.
Но истинная причина перечисленных трудностей в том, что человек, как правило, всегда тратил так много своей энергии и внимания, пытаясь помогать сам и убеждая других помогать друг другу, что у него не оставалось времени изучить, разобраться и понять, какую именно помощь он может оказывать, кому, когда и где. Давно появившуюся перспективу достижения объективного знания люди загнали в такие дали, исключив ее из своего кругозора, что многие не способны даже поверить в существование подобной возможности.
Человеческие проблемы нельзя решать по образцу скорой помощи, посредством энергичной атаки, спустя много времени после того, как они (проблемы) уже пустили корни. Сначала необходимо обнаружить, что лежит в их источнике. Когда причина болезни найдена и уничтожена, симптомы тоже исчезают. Если человек берется за симптомы, он ничего не решает.
Может, это утверждение звучит слишком резко, но только для ума, приученного к симптоматическому местному лечению. Говоря обобщенно, человек и не подозревает, что и локальные симптомы, которые он пытается лечить, ошибочно принимая за основу заболевания, могут быть нейтрализованы, как только он возьмется за их корень.
Люди, как правило, настолько обусловлены, что силятся восстановить некий статус-кво, даже если это уже не имеет смысла. А когда они перестают к этому стремиться, их усилия сосредотачиваются на поисках «новой морали», правда, мораль, на которую они притязают, никогда не возникает. С крушением установленных идеалов образуется нечто такое, что совершенно неприемлемо для старшего поколения или предшествовавшего общества. В этом одна из причин отмирания прежних обществ. Феникс, возрождающийся из собственного пепла, выглядит и даже ощущает себя иначе, чем его предшественник.
Объяснять подобные вещи непопулярно, так как люди предпочитают иметь дело с тем, что им уже известно. Они не подозревают, что их знания не имеют отношения к ним самим или к некоему постоянному фактору.
Напряженность и беспокойство, которые человек испытывает в изменяющемся мире, снимаются только самообманом или объективным знанием того, «что происходит и почему». Но, как это ни трагично, люди, обладающие знанием происходящего и способом передачи своих познаний другим, вскоре обнаруживают, что эти самые другие, публично заявляя о своем стремлении к такому знанию, на самом деле просят дать им сверхметод для сохранения ныне существующего порядка.
Когда у человека есть знание, о котором мы говорим (а оно покупается не так дешево, как иногда воображают), он становится способным быть «в мире, но не от мира». Особый сентиментальный вклад такой личности в общество не менее значителен, чем вклад добродетельных. Фактически он даже больше, так как ни одна крупица этого вклада не пропадает зря. В то же время он способен действовать на более высоком уровне, помогая возрождению нового «феникса».
Мы живем в беспрецедентный век: впервые с тех пор, как крошечной человеческой расе, сконцентрированной лишь в нескольких местах, угрожала
