Задержка позволила пиратам осознать, что капитан оставляет их, и весть об этом пробежала вдоль столов.
— Давай! — завопили они во внезапном сентиментальном порыве предотвратить уход обожаемого вожака. — Давай! Пусть старая корова подзаработает. Посмотрим, что тебя ждет!
Христианская церковь всегда хмуро смотрела на подобные развлечения, и Солово в обычной ситуации уклонился бы. Однако сейчас его возражения могли бы вылиться в долгий и шумный скандал. К тому же он начинает новую жизнь… не благословить ли ее добротой? Солово сунул бабульке целый дукат и, улыбаясь, протянул следом за ним руку.
С улыбкой она приняла и то и другое и стала разглядывать ладонь… Старуха не отводила от нее глаз, молчала… умолкли и пираты.
А потом выронила руку Солово, словно обжегшись, вернула монету и, не отводя от него глаз, попятилась спиной к двери, переступая негнущимися ногами.
— Мы были ошеломлены, — сказал фемист из Уэльса на другом конце существования адмирала, удаленном от жизненной лихорадки и кипения всяких страстей. — Полная перемена образа жизни, а вы чувствовали себя подобно рыбе в воде.
— Не слишком-то подходящая метафора, на мой взгляд, — проговорил Солово. — Все наоборот. Вы заставили меня покинуть не знающее порядка царство Нептуна.
— Верно подмечено, — кивнул фемист. — Да, мы хотели поставить вашу карьеру на прочную и стабильную твердь. Однако мы рассчитывали столкнуться с переходным периодом… предполагали, что нам придется извиняться за вас и подсказывать, как следует себя вести.
— Да, — согласился Солово. — Я так и не привык вести себя, как подобает обычному человеку. Повиновение и работа, продвижение и подчинение… сложный настой.
— Но как вы впивали его, — улыбнулся фемист. — Дневные часы, проведенные в Ватикане, дом, женская любовь… жена-христианка наконец! Мы уж и не знали, чего ожидать далее.
Адмирал обернулся к своему гостю со зловещим огоньком в глазах.
— В том-то и дело, — заявил он. — Вы все знали слишком хорошо…
Дело было в ту самую пору, когда умер Михаил Горбачев.
Археолог позволил своей ассистентке из Италии дать сигнал «крупной находки».
— Аааааа! Сюююдаааа! — пропела она сладким голосом.
А это означало, что землекопы, рядовые, и не только, могут оставить свои траншеи и поглядеть, что обнаружилось. Археолог считал подобные сборы благоприятно воздействующими на трудовую атмосферу.
Когда собралась загорелая толпа, археолог скреб землю со все возрастающим энтузиазмом. Он даже не заметил, что иные явились с сигаретами, строго запрещенными в раскопе.
— Повезло, — объявил он собравшимся. — Это могильная плита… не античная, как будто позднее средневековье. Джой, дай кисточку, посмотрим.
Превосходно сложенная английская девица, блеснув вишенками глаз, передала требуемый инструмент. С легкостью, рожденной практикой, археолог воспользовался им, чтобы смахнуть оставшуюся почву.
— Ах ты сволочь! Разбитая. Уэйн, это твоя бригада здесь кирками махала?
— Да что ты, — ответил высокий англосакс в очках а-ля Джон Леннон. Я следил за ними — только лопатами.
— Ну, значит, кто-то стукнул. Вот место удара, и от него трещины расходятся.
— По-моему, старый разлом, — авторитетно отозвался Уэйн, склоняясь вперед и заглядывая в канаву.
Археолог разогнулся.
— Похоже, ты прав, — пробормотал он. — Какой позор! Вот что, ребята, я и не рассчитывал отыскать здесь что-то подобное. Насколько мне известно, церкви поблизости никогда не было, поэтому плита либо попала сюда откуда-то еще — и была при этом преднамеренно разбита, — либо тот, кому она принадлежит, похоронен под нею не в освященной земле. Тем не менее отличная награда на пути к античным слоям.
— А можно ли хоть что-то прочесть? — спросила Джой.
Археолог нагнулся пониже и еще раз махнул кистью по камню.
— Тут много чего написано, но буквы в скверном состоянии: трещина прошла прямо по ним. Думаю, латынь. С одной стороны надпись побольше. Потише, посмотрим: СО-ЛО-ВО… Солово. Ну и ну!
— Здесь была вилла, называвшаяся этим именем, объяснил Уэйн собравшимся каприйским рабочим. — С пятнадцатого по шестнадцатое столетие… там, где потом будет вилла Ферсен. Мы уже обнаружили кое-какие фрагменты оттуда: обломки статуй, тот причудливый ключ, который мы вчера вам показывали, — с выступами и нашлепками.
— А это, наверное, и сам хозяин, — с улыбкой проговорил археолог. — Как аккуратно! Смотрите, здесь пока не копать, надо придумать, как поднять эту тушу и сохранить.
— Вот что, — промолвила Джой нерешительным тоном. — То ли глаза подводят или просто так легло зерно камня, но… непохоже, чтобы это был естественный разлом.
Она легко соскочила в траншею и опустилась на колени возле камня. Открывшийся вид на светло-кофейные бугорки разбудил в мозгу археолога дремлющие машины, и следующую реплику он уже не расслышал.
— Пардон?
— Я сказала, что это «V», — повторила она, нагибаясь еще ниже, тем самым создавая археологу новые сложности. — Большое заглавное «V»!
Когда оказалось, что концы «разлома» действительно красиво украшены, а уголок буквы прикрыт роскошными молниями, археолог ощутил потребность проделать в свободное время некие исследования.
Поход в библиотеку Англо-Итальянского института города Капри предоставил в его распоряжение знаменитый «Словарь знаков и символов» доктора Граймса, вполне похожую букву «V» и расшифровку «Феме» (предположительно) возле нее. А это в свой черед привело его к двухтомному «Оксфордскому словарю» и еще большей ясности в форме Vehme — Vehmgericht: секретный трибунал, пользовавшийся огромным влиянием в Вестфалии и повсюду с XII по XVI век.
Заинтригованный археолог продолжил поиски тайн минувшего. И примерно через неделю «наткнулся на нефть», когда почта доставила ему «Тайные общества» профессора Ройстона Лайнса, доктора философии (Оксфордшир, 1990). Сидя в своей палатке при неровном свете полевой солнечной лампы, он обнаружил следующий текст и, углубившись в него, совсем позабыл о пылком внимании любвеобильных москитов:
«Феме, по крайней мере в легендах, объединяли функции тайной полиции, альтернативного суда и руки, карающей власть имущих. В этом и прочем отношениях Феме напоминает ранние проявления МАФИИ (КОЗА НОСТРА), хотя предположительно они предшествовали своим сицилийским коллегам, а также обладали более обширными, но тщательно скрываемыми амбициями.
Воображение современников видело в них ангелов-мстителей, являющихся из ниоткуда в виде людей в масках или в черном рыцарском одеянии, равных силой тем, кого выставляли против них церковь и государство. В сохранившихся историях много места уделяется загадочному происхождению Феме, суровости их суда и неумолимой неизбежности кары. Типичное повествование упоминало вызов, прибитый к двери замка или дворца; получившая его персона — он или она — в ужасе и без сопровождающих являлась на перекресток дорог или в указанный глухой уголок, откуда проводник в черном плаще доставлял ее с завязанными глазами в трибунал Феме.
Судилище происходило обычно в громадной пещере или подземелье, зачастую вдалеке от дома жертвы. После допроса объявлялся приговор — в полночь. Потом повязку снимали и оправданный или осужденный человек в первый и последний раз видел перед собой «Свободных судей» в черных мантиях и масках, поскольку повторный вызов, как и неявка, сулил только смерть. Многочисленные истории описывают, как трусов и рецидивистов находили убитыми прямо под носом охраны… из груди непременно крестом торчала рукоятка кинжала, к которой был прикреплен «приговор». Говорили также, что Феме безжалостно преследовали изменников и отступников, не останавливаясь ни перед королевским троном, ни перед епископским саном.
Реальность существования Феме подтверждается «Кодексом фемического суда», обнаруженным в архивах Вестфальских королей и опубликованным в «Reichstheater» Мюллера под претенциозным, но объемистым заглавием: «Кодекс и статут священного и тайного трибунала Свободного суда и Свободных судей в Вестфалии, установленные в 772 году императорам Карлом Великим и возобновленные в 1404 году королем Робертом, внесшим дополнения и изменения, необходимые для отправления правосудия в трибуналах иллюминатов, наделив их своей властью».
Однако следствия этого не вполне очевидны. Несмотря на единственное упоминание, связывающее императора Карла Великого с возникновением Феме, другие, столь же авторитетные — или столь же сомнительные — источники приписывают основание Феме римскому императору Адриану или Юлиану-Отступнику. Существенно в кодексе Мюллера упоминание «иллюминатов», которые, как было недвусмысленно указано, одни могут зреть писание и лик Феме. Но какой свет и на какие предметы проливался этими «освещенными» и с какой целью — нигде не разъясняется и теперь, похоже, уже навсегда останется неизвестным.
В постнацистской Германии отряды «Вервольфа» претендовали на выполнение фемической традиции, однако на деле скорее всего эта группа не пережила социальных бурь Реформации и Тридцатилетней войны.»
Археолог с восторгом глядел в умеренные дали — точнее, за двенадцать дюймов на стенку палатки. Итак, эти старые, сухие кости, которые они извлекли сегодня из-под плиты и аккуратно упаковали в пластик, некогда несли на себе плоть иллюмината. Или же принадлежали жертве Феме, а потому не стоили проявления настоенных на марксизме симпатий археолога. Так или иначе, к добру или злу, Феме, кем бы они ни были, решили пометить могилу старикашки своим знаком. Какой блестящий раздел появится в его отчете!
Отключив облепленный насекомыми солнечный фонарь, он с удовольствием опустил на подушку свою бородатую голову.
Отчет так и не попал на бумагу. Могила Солово не обрела известности, хотя костям его пришлось слетать в Лондон, чтобы после поверхностного обследования обрести Покой в одном из мусорных баков Холборна. Кое-какие из более симпатичных находок были принесены в дар лондонским музеям, готовым принять их.
Тем временем археолог, все еще взволнованный зовом либидо и недоступностью Джой, соблазнился, хоть и не сразу, пением сирен Капри. И после недели вдохновляемой кошельком любви, никогда не скудевшим на острове, заразился ВИЧ,[22] который и занимал все его время вплоть до конца его недолгой жизни.
